Контактам с внеземным разумом (в той или иной форме) посвящено, наверное, две трети, если не три четверти фантастики. Земля всегда казалась большинству писателей-фантастов слишком тесной, чтобы вместить их воображение (и, по-моему зря, но это тема для отдельного разговора), но и среди авторов, кто выводил своих героев на просторы Вселенной, есть те, кто относился к этим приключениям более чем скептически, и главный из этих скептиков-фантастов, безусловно, Станислав Лем. Вот что он говорит устами одного из своих героев:
Мы отправляемся в космос приготовленные ко всему, то есть к одиночеству, борьбе, страданиям и смерти. Из скромности мы не говорим этого вслух, но думаем про себя, что мы великолепны. А на самом деле это не всё и наша готовность оказывается недостаточной. Мы вовсе не хотим завоёвывать космос, хотим только расширить Землю до его границ. Мы считаем себя рыцарями святого Контакта. Это вторая ложь. Не ищем никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Мы хотим найти собственный, идеализированный образ, это должны быть миры с цивилизацией более совершенной, чем наша. В других надеемся найти изображение нашего примитивного прошлого, в то же время по ту сторону есть что-то, чего мы не принимаем, от чего защищаемся.
Здравствуйте! Сегодня я хотел бы поговорить о последнем романе Станислава Лема «Фиаско», о том, почему сам писатель считал его своим главным произведением, а многие читатели и поклонники роман не приняли и трактовали название буквально. Сразу предупреждаю: в обзоре будут многочисленные спойлеры, поэтому если кто роман не читал, советую сначала ознакомиться с первоисточником. Хотя на мой взгляд, сюжет в романе — далеко не главное, а что главное… вот об этом и поговорим.
Станислав Лем — великий фантаст и, как я уже сказал, великий скептик. Среди русскоязычных любителей фантастики его фигура приобрела буквально безоговорочно-культовый статус, едва ли не божественный, и тем интереснее, что последний роман писателя (который, кстати, и задумывался изначально паном Станиславом именно как последнее художественное произведение, после которого Лем публиковал только критику и публицистику) вызывает среди этих поклонников противоречивые чувства.
Как мне кажется, причина именно в том, что «Фиаско» - это литературная кульминация скептицизма (порой переходившего в откровенную мизантропию) пана Станислава по отношению к человечеству. Я не просто так взял в качестве эпиграфа речь Снаута из «Соляриса», потому что в «Фиаско», написанном спустя четверть века, Лем раскрыл ее с максимальной, предельной откровенностью и беспощадностью.
Впервые я прочитал этот роман давно, еще в девяностых, и тогда он меня совершенно не зацепил, и, как следствие совершенно не запомнился. Только и осталось в памяти, что какие-то супершагоходы на Титане и какие-то очень непонятные пертурбации в системе еще более непонятных пришельцев. Что неудивительно: мне тогда было двадцать с копейками лет, а «Фиаско» определенно книга для людей очень сильно «старшего послешкольного возраста». Поэтому я сейчас начинал читать ее практически как в первый раз, и поэтому она удивила меня с первых же страниц.
Формально роман входит в цикл о пилоте Пирксе, и я, естественно, ожидал примерно той же стилистики (почти что реалистической), что и в других рассказах об этом полюбившемся многим персонаже. В итоге, (как, подозреваю, почти все) я был... не разочарован, нет. Скорее удивлен, потому что Пиркс (именно как Пиркс, под своим собственным именем) в романе упоминается максимум пару десятков раз. Один из главных героев романа потом вроде бы и он, но может быть и нет, и пан Станислав устами других персонажей делает все возможное, что убедить читателя, что это на самом деле вовсе и не важно. Можно было бы сказать: ну вот же, по поступкам героя явно понятно что это именно Пиркс, но с другой стороны, второй, так сказать, соискатель на личность «пост-пиркса», воскрешенного своими потомками в экспедиции на планету Квинту, Ангус Парвис, и сам вел себя вполне как Пиркс из старых добрых рассказов.
Почему так? Я думаю, дело тут в том, что зная, что это последний его роман, Лем использовал его, чтобы попрощаться с одним из своих самых популярных литературных героев. Эдакий фантастический вариант «Последнего дела Холмса». Он даже, как и Конан-Дойл, как будто бы воскресил Пиркса, но не точно, и ненадолго, как бы говоря: того, что ушло, уже не вернешь, и даже то, как мы помним ушедшее, совершенно необязательно полностью соответствует тому, что происходило в реальности, и, возможно, это не так уж важно, а куда важнее наши поступки совершаемые в текущий момент.
Второе, что меня очень удивило — это невероятная загруженность романа подробными техническими описаниями, на мой взгляд, не совсем характерная для Лема. Философскими — да, к этому мы уже привыкли, и не впервой нам читать романы лемовские романы в которых сюжет является не внутренним скелетом книги, не клеем, связывающим повествование воедино, а скорее условной наклейкой на самый верхний слой философского трактата — можно вспомнить тот же «Глас Господа» или «Голема четырнадцатого». (В последнем случае, кстати, есть серьезнейшие основания полагать, что Лем вообще писал о себе и «инструкция по общению с Големом XIV», изложенная в романе это инструкция по общению с самим паном Станиславом, который обладал, мягко говоря, очень непростым характером и прекрасно это сознавал).
Но «Фиаско» с ходу погружает нас в подробнейшие описания устройства гигантских шагающих машин-«диглаторов», не хватает только чертежей маслонасосов, шарниров и силовых установок. Надо сказать, что при всей скрупулезности описаний, они все равно кажутся мне неубедительными — концепция гигантских шагоходов очень сомнительна именно в силу своей сложности. Любой инженер знает — чем больше узлов, тем больше вероятность поломки. На Земле такое чудо-юдо вообще было бы практически невозможно, оно бы с ходу ушло в любой грунт, кроме гранита, по колено. Но даже с поправкой на куда меньшее тяготение на Титане, все заканчивается именно тем, чем и должно было закончиться.
Я не берусь утверждать наверняка, но мне кажется, это не ошибка Лема, как иногда утверждают критики, а вполне осознанный прием. Вспомните, как называется роман. Вершина человеческого инженерного гения, гигантские сверхмощные механизмы, управляемые высокопрофессиональными и уверенными в себе людьми, просто валятся с ног, как обычные заводные игрушки и становятся ледяными саркофагами. Фиаско началось уже на Титане, а возможно и раньше, когда человек решил, что обретя супермощные технологические костыли (но все же костыли), он стал всемогущим.
На этом мы фактически прощаемся с миром пилота Пиркса и переносимся в мир условного «Эдема» или даже скорее «Непобедимого», где Пиркса (или не Пиркса, в общем непонятно кого) воскрешают на борту уже совсем другого, куда более технологичного межзвездного корабля, экспедиции по установлению контакта с другой цивилизацией.
И вот тут становится понятно, зачем нужен был Лему этот несчастный «вроде бы Пиркс-попаданец в будущее», потому что следующая весьма объемная часть романа посвящена философским вопросам развития цивилизаций (кстати, я в целом согласен насчет того, что «окно контакта» с другими цивилизациями должно быть относительно небольшим, при условии, конечно, что контакт вообще возможен), а заодно — пространным лекциям о принципах межзвездных перелетов.
Долго ли коротко ли, но в итоге корабль таки прибывает к месту назначения и дальше начинается сущий бедлам, который со стороны землян выглядит как очень настойчивые и агрессивные попытки квинтян (поскольку планету, пятую от местного солнца, не мудрствуя лукаво, назвали Квинтой) передать немудреное сообщение «идите к черту, мы вас не звали и общаться с вами не хотим». Все это сопровождается все более и более подробным погружением в научно-технические подробности, по ходу которых выясняется почти безграничная мощь земной техники.
Вообще Лем сам не раз говорил, что далеко не всегда продумывает сюжет заранее. В случае «Фиаско», как мне кажется, самый общий план у него был в голове с самого начала (у меня вообще есть подозрение, что первой была самая последняя фраза романа, настолько она эффектная и отточенная), и, скорее всего, философские аспекты, а вот технические моменты, скорее всего, изобретались им на ходу, ad hoc, так сказать. Как я уже сказал — роман невероятно и достаточно нехарактерно для Лема насыщен научно-техническими подробностями, и я лично так и не смог для себя решить хорошо это или плохо. Придираться к правдоподобности фантастических допущений я, за исключением уже упомянутых "диглаторов", не стану; во-первых, когда речь идет о фантастике, это глупо, во-вторых, они, как я полагаю, в романе не для того, чтобы продемонстрировать силу воображения автора (к этому моменту своей карьере пану Станиславу не было уже никакой необходимости кому-то что-то доказывать), а для развития сюжета.
Контакт с инопланетянами земляне, если можно так выразиться, оправдываясь моим вполне пролетарским прошлым, последовательно просирают. Они воспринимают его исключительно с позиций силы, в стиле «вот мы крутые и знающие, прилетели с вами поговорить, и мы вас заставим это сделать, даже если вы, такие злобные и упрямые, отчаянно не хотите, потому что мы не просто так, у нас долг, прямо такой ВЕЛИКИЙ ДОЛГ перед пославшей нас Землей, так что, либо вы немедленно идете на контакт, либо мы сейчас разнесем всю вашу задрипанную планетку вдребезги и пополам.»
Если вы думаете, что я преувеличиваю — нет, ничуть. Как мне кажется, даже уровень сарказма у Лема в разы выше моего собственного. Ведь если задуматься, то при контакте с внеземным разумом земляне ведут себя приблизительно так же в большинстве его предыдущих романов, касающихся этой тематики — и в «Эдеме», и в «Непобедимом», и в «Солярисе». Вспомните в результате чего в «Солярисе» возникли фантомы на станции. Люди не придумали ничего лучшего, чем прижигать разумный океан пучками жесткого излучения — так себе метод установления контакта, если задуматься, а главный герой в конце романа и вовсе хотел разбомбить Солярис супербомбами. Кстати, монолог Снаута, который я использовал в качестве эпиграфа к обзору, идеально вписывается в рамки романа «Фиаско», и это говорит о том, что в основе своей позиция Лема не очень-то и менялась на протяжении десятилетий.
Люди не приспособлены для контакта с чужим разумом. Мы настолько прочно заперты в ловушке антропоцентризма, что возможно, никогда не сможем из нее вырваться. То, как ведут себя члены экспедиции, пытаясь заставить квинтян выйти на контакт, может показаться алогичным в своей абсурдной жесткой масштабности. «Расчеты показывают, что квинтяне все равно самоуничтожатся в ближайшие сто лет, их цивилизация зашла в тупик», поэтому можно не переживать, что в качестве стука в дверь мы уничтожим четверть их планеты — мы же из лучших побуждений, мы их спасаем! Знакомый до боли лейтмотив, правда?
Компьютер с говорящим названием-аббревиатурой GOD это, конечно же, во-первых, большой привет Хэлу девятитысячному из кларковско-кубриковской "Одиссеи", а, во-вторых, символическое воплощение архетипа «холодного исследователя», эдакого бесстрастного ученого, интересующегося только фактами и вычислениями. Что будет, если полностью лишить такого ученого эмоций, способности мечтать, желаний? Не зря Лем так настойчиво подчеркивает тщательность, с которой земные суперкомпьютеры лишены малейшего намека на собственную личность. За этим внимательно следят и это старательно контролируют, только в итоге GOD оказывается вполне человекоподобно размышляющим существом, за вычетом отнюдь не личности, а совести…
У компьютера есть и собственный антагонист: священник отец Араго, в каком-то смысле ходячее воплощение той самой совести, которой компьютер лишен. Для многих роль святого отца на корабле и в романе осталась непонятной. Я не претендую на знание мыслей пана Станислава, конечно, но как мне кажется, смысл его сюжетной линии заключается в том, чтобы продемонстрировать, с какой легкостью Долг задвигает совесть в самый темный угол сознания, чтобы она не путалась под ногами, когда ему в очередной раз надо оправдать средства Великой Целью.
А ведь если задуматься: на чем строились все выводы экипажа «Гермеса» и компьютера о том, что Квинта находится в затяжном военном тупике? По сути на одном-единственном допущении: что ее цивилизация развивается путем, аналогичным человечеству. Большие мегаструктуры на поверхности — города, снаряды в космосе — оружие, без вариантов. Фактически те же грабли, на которые когда-то наступили земные космонавты в «Эдеме», только на этот раз Лем довел мысль до своего логического предела.
И не суть важно, кем в итоге оказались квинятне — разумными грибами, как предполагают многие (сам Лем прямо этого так и не сказал), или кем-то (чем-то?), вообще не имеющим аналогов в земных понятиях. Важно, что последние нескольк остраниц, подытоженные бритвенно-острой финальной фразой, полностью перечеркивают все, что экипаж «Гермеса» напридумывал и натворил. Фиаско в романе потерпела не отдельная взятая экспедиция, а весь вид хомо сапиенс, как в принципе не способный к контакту с иным разумом в силу своей природной косности и ксенофобии.
Честно скажу, мне очень хотелось бы, чтобы пан Станислав оказался неправ. Как и многим до меня. Некоторые фантасты и ученые, понимавшие эту проблему, попытались ее как-то «объехать», постулируя принцип, что любой разумный биологический вид должен быть обязательно гуманоидным, а любая гуманоидная цивилизация достигшая уровня межзвездных перелетов, должна быть обязательно коммунистической. Мне (как, совершенно очевидно, и Лему) это кажется лютым антропоцентризмом, натягиванием очень маленькой и довольно бестолковой совы земного человечества на гигантский философский глобус масштабов целой Вселенной. Но, к сожалению, проверить мы это никак не можем и вряд ли когда-нибудь сумеем.
А может быть, если взять во внимание роман «Фиаско», и не к сожалению, а к счастью.
А у меня на сегодня все.