"Вы кричите о братстве, потому что вы слабы; ещё до нападения на вас вы уже чувствуете, что побеждены".
"Какое может быть равенство между соотечественниками Канта и Гёте с одной стороны и земляками людоедов с другой? (...) Подальше с вашим равенством, господа стоюродные братья! "
17 июля 1911 г.
До чего мы, однако, дожили, так называемые семидесятники! Дожили до осуществления почти всех химер, которыми увлекала нас Шахерезада нашего детства—милый Жюль-Верн.
Мы ещё, правда, не летаем на Луну, но летаем уже из Петербурга в Москву, и да будет герою Васильеву за это всенародный триумф!
Мы ещё не плаваем под арктическими льдами к полюсу, однако и полюс считается уже открытым, и подводные флоты уже бродят в тёмных морских пучинах. Сбылась мечта Жюль-Верна об электрическом освещении,—сбылось и то, о чём он, кажется, не дерзал мечтать—безпроволочный телеграф.
После Жюль-Верна мы, начинавшие "мыслить" (как тогда говорилось) юноши 70-х годов, всего более увлекались революционными мечтателями вроде автора «Сказки о четырёх братьях». (Нелегальное произведение Льва Тихомирова, в 1870-х еще народника, до 1888 года - Ред.).
Недавно, на одном завтраке, мне довелось встретить знаменитого автора этой сказки.
Я с жутким чувством глядел на уже старое, нервное, утомлённое лицо человека, как будто только что выпущенного из госпиталя после продолжительной болезни. У нас у всех, стареющих, такие лица: жизнь в самом деле— продолжительная болезнь, в особенности наша сумасшедшая, катастрофическая жизнь.
Я глядел с странным чувством на знаменитого когда-то террориста, теперь редактора-издателя архи-консервативнейшей газеты в Москве, преемника Каткова.
Тогда—в эпоху моей ранней молодости— он был член исполнительного комитета Земли и Воли, теперь он—автор трёхтомной апологии самодержавия.
От больших преступлений в молодости его спас литературный талант: «Сказка о четырёх братьях», должно быть, была действительно талантливой вещью, ибо волновала нас, подростков, несказанно, возбуждая целую бурю самых жестоких мыслей. Эта сказка и ей подобные заставляли многих каменеть от негодования и сбрасывали с высоты наследственной культуры («Бог, царь, аристократия, народ») на самое дно подполья...
Сколько жизней, очаровательных именно своей повышенной мечтательностью, были разбиты тогда несбыточной мечтой! Кое-что, впрочем, сбылось тогдашнее, недоступное, — мы, например, имеем, говоря словами Минаева, «хоть куцую, но всё же конституцию».
К счастью, дальше конституции пока у нас не пошло, однако попутно сбылись уже мечтания Герцена о топорах, о «борьбе» деревенской черни с беззащитными дворянскими гнёздами, которые всё-таки превратились в крематории отжившего благородства.
Сбылись и такие мерзости, которые даже не могли придти в голову философам терроризма.
Боже, как подумаешь, сколько ужасного пережито за эти каких-нибудь тридцать оборотов земли вокруг солнца!
В числе сбывшихся фантазий позвольте остановиться на только что открывшемся в Лондоне конгрессе человеческих рас. Ведь это же наша мечта, 16-летних юношей 70-х годов! Именно мы тогда, вставая от сна под барабан и идя к молитве под рожок горниста,—это мы мечтали, чтобы прекратилась наконец вражда народов, чтобы настало время когда:
«Народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся»...
Ну вот и дожили одновременно—до дредноутов и до конгресса рас.
Лондонский университет — не шутка! — университет величайшей христианской империи предоставил зал для делегатов 22 правительств и 50 национальностей. Телеграмма говорит о поразительном (ещё бы!) разнообразии типов и цвета кожи.
«Внимание всех особенно привлекал Негр, профессор греческой литературы». Другой смуглокожий профессор-Индус—«превосходно изложил определённые новейшей наукой понятия о расе и народности».
Читались многочисленные примирительные доклады. Потомки отдалённых предков, перессорившихся на постройке Вавилонской башни, сошлись, чтобы уладить, наконец, древнее недоразумение.
Преобладавшее настроение, говорит телеграмма, было в пользу равенства рас и особенно за удовлетворение современных требований совести передовых народов в обращении с остальными.
Очевидно, на конгрессе преобладало гуманное, мечтательное, сантиментальное настроение: все, мол, люди - братья, и да здравствуют братство, всеобщее равенство и свобода!
Кажется, отчасти в этом смысле говорил и председатель конгресса лорд Уирдель. Англия—увы—переживает крайне тревожный процесс перерождения своей расы, она кельтизируется: в общей бронзе нации галльское олово начинает вытеснять саксонскую медь и сплав народный становится более мягким. Железную стойкость и самообладание англичан эпохи Нельсона начинает сменять нервная возбужденность, доходящая в последнем парламентском скандале до чисто французского легкомыслия.
Упорнейшие в свете консерваторы, исключительно из консерватизма отстоявшие древнегерманский volksting в лице парламента, отстоявшие свободу как предание,—нынешние Англичане становятся политическими радикалами: они начинают ломать вестминстерский стиль государства, чтобы заменить его стилем modern. Что же это такое?
Это, мне кажется, всего лишь повторение того процесса, который около 130 лет тому назад разрушил старую Францию. К тому времени в крови Французов галльские элементы постепенно возобладали над франкскими, иберийское начало над германским.
Величавая, колоссальная, чисто готическая архитектура феодального общества с железным рыцарством в качестве основной спайки, постепенно подменилась новым человеческим материалом—буржуазией, которой свойственнее стиль плоский, широкий, стиль демократического равенства и свободы.
В лице лорда Уирделя, промечтавшего так сладко об идеальных целях конгресса, говорил, очевидно, уже возрождённый в нём Галл, а не Тевтон.
До крайности любопытен был протест действительного Тевтона—в лице одного берлинского профессора. Он, как говорит телеграмма, выступил против оптимизма и сантиментальности и заявил, что антагонизм рас ведёт к добру, разжигая честолюбие, и обезпечивает победу в борьбе за существование. Народы стали бы стадами баранов, если бы перестали гордиться славными войсками и страшными дредноутами.
Воображаю смущение 22 либеральных правительств и 50 национальностей! Речь отважного Немца была поистине ушатом холодной воды.
Браво, почтенный Немец, искренне ему аплодирую!
Он имел, может быть, один, мужество сказать на первом конгрессе рас горькую правду человеческому роду. «Эх вы, представители 22 сантиментальных правительств и 50 человеческих рас! Вы кричите о братстве, потому что вы слабы; ещё до нападения на вас вы уже чувствуете, что побеждены. Но зачем же лгать,—поглядитесь в зеркало: какое братство может быть между вами — которых Создатель отчистил ваксой и разными цветными мазями, и нами, Германцами, кожа которых светла, как наше сознание, как наш гений!
Какое может быть равенство между соотечественниками Канта и Гёте с одной стороны и земляками людоедов с другой? Языком, конечно, можно воспроизвести любую чепуху, но чепуха эта не устанавливает факта природы. Факт же природы таков, что дредноут неравен индийской пироге и 14-ти дюймовое орудие не равно бумерангу. Итак, подальше с вашим равенством, господа стоюродные братья!
Общее происхождение от Царя Небесного не обязывает нас родниться с четвероногими, птицами, насекомыми, пресмыкающимися, слизняками или ещё дальше—с растениями и минералами. Всяк сверчок в природе знай свой шесток!»
В таком тоне, мне кажется, говорил на первом конгрессе рас представитель наиболее одарённой расы. Вероятно, он говорил более благовоспитанно, т.е. менее откровенно, но суть была именно эта. Тяжелы и обидны такие речи для низших рас, но что же делать! Протест, при всей дружбе, обязателен иногда против Платона и Цицерона, а не только против коричневых и кофейных профессоров греческой эстетики.
Теория вражды.
Что Немец по существу был более прав, нежели Англичанин, снисходящий до измены своему тевтонскому принципу, показал факт природы, бурно разыгравшийся под самым носом сантиментальных гуманистов, заседавших в Лондоне.
Не далее как в Кардиффе на этих же днях произошёл погром китайских рабочих, произведённый английскими рабочими. Дело, видите ли, в том, что, благодаря кельтическому либерализму, одолевающему британское общество, Китайцы начинают вытеснять английских рабочих на территории самой Англии. Невероятно, однако факт!
Америка дала внушительный отпор китайской эмиграции, но желтокожие Азиаты, подобно Евреям древности, начинают расползаться по всему свету и проникать в самые отдалённые страны в качестве конкурентов на труд и хлеб.
Расползаются они, точно тараканы, по Сибири, по Европейской России, до Петербурга включительно. В Петербурге я знаю уже несколько семей с китайскою прислугой, а торговцев уличных объявилось так много, что ими заинтересовался даже петербургский градоначальник.
То же нашествие желтокожих замечается и в Западной Европе, и даже в Англии. В Кардифф, в Лондон, в Ливерпуль и другие порты ежегодно большими партиями внедряются Китайцы и основывают там свои колонии. В Ливерпуле образовался уже целый китайский квартал, где в руках желтокожих вся торговля.
Обычная профессия Китайцев—прачечное ремесло, которое они монополизировали в английских портах, как и в американских. Английское население, среди которых внедряются Китайцы, уверяет, что дело обстоит не так просто.
Китайские прачечные—это на самом деле очень скверные притоны, где процветает преступная игра и сводничество с молодыми нуждающимися женщинами. Замечается уже приводящее Англию в ужас смешение Англичан с Китайцами и появление какой-то новой, полужёлтой расы.
Наконец, вся английская лояльность трескается но швам, когда косоглазые пришельцы начинают отнимать хлеб у коренных Британцев. Разражаются погромы, столь же безхитростные, как у нас противоеврейские.
В Кардиффе, например, бастовали портовые рабочие; вместо них хозяевами была приглашена партия Китайцев,—этого было достаточно, чтобы, как говорят газеты,—«ненависть к желтокожим проявилась во всей остроте». Целый ряд китайских прачечных были разнесены в пух и прах. Движение антикитайское, как и антиеврейское, в Англии ещё в самом начале,—но не напоминает ли оно движений живого существа, пробующего стряхнуть с себя залезших в шерсть паразитов?
Сантиментальные болтуны могут сколько угодно воспевать равенство рас, которого нет в природе. Если его нет, то очевидно и никогда не будет. Всякое нарушение вечного закона неравенства ведёт к соответствующему наказанию.
Попытки установить равенство рас в истории безчисленны, но они всегда плохо оканчиваются. Природа не любит смешения типов, как архитектура—смешения стилей. Образовав человеческие породы, как осуществлённые возможности, природа оберегает своё творчество героическими мерами.
Что такое война, как не инстинктивное оберегание рас? Взаимно отталкиваясь при помощи штыков и ядер, человеческие племена обезпечивают себя от смешения, от порчи типа, от расстройства того замысла, который вложен Богом в каждую породу.
Войны были бы очень полезны, если бы они ограничивались только оборонительной задачей. К сожалению, инерция отпора не всегда может остановиться вовремя и идёт дальше цели. К глубокому несчастию человечества, войны ведут к завоеванию одних рас другими. В результате и победители, и побеждённые наживают себе тяжёлый процесс ассимиляции, редко полезный и гораздо чаще вредный для обеих сторон.
Смешение близких пород иногда улучшает расы, смешение далёких всегда портит их. В наилучшем случае, т.е. при полном смешении, племя победителей исчезает. Образуется какая-то новая, смешанная порода с особыми свойствами и, во всяком случае, новыми. Присоединяют к себе побеждённый народ обыкновенно с целью усилить своё могущество, на самом же деле обезсиливают его, внося раздор. Побеждают с целью установить вечный мир, на деле же заводят нескончаемую распрю.
По замыслам природы война должна быть внешним процессом, но завоевания переносят войны внутрь народов, в черту собственной их территории и даже в самую кровь расы.
Народы Австрии, Турции, России и т.п. когда-то воевали между собою, отстаивая свою национальную независимость. Теперь те же народы потеряли свою независимость в пользу общеимперской идеи, но война между ними продолжается—именно внутренняя. Она безкровная, но безконечная, и в общем развивает столько ненависти и взаимного горя, что ещё вопрос: не лучше ли было бы тем же народностям вести правильные войны?
Завоевания вредны, как долгий мир: в обоих случаях отдельные расы механически сближаются, перемешиваются, но очень плохо объединяются. Ирландцы тысячу лет живут бок о бок с Англичанами, но страстно ненавидят последних. Чехи сатанически ненавидят Немцев, Поляки—Русских и т.д. Национальное отвращение нисколько не погасает от долгого сожительства, а скорее обостряется. Как кошка не может привыкнуть к собаке за десятки тысяч лет ближайшего сожительства, так, например, Малороссы и Поляки, Португальцы и Испанцы, Шведы и Норвежцы. В такой степени ненавидеть Турок, как ненавидят их Славяне, живущие среди Турок, мне кажется, не могли бы далёкие предки этих народностей, жившие врозь.
Обыкновенно думают: «Пусть процесс ассимиляции мучителен и долог, зато когда он закончится, из многих маленьких народов сложится один могучий».
Сложится ли?— вот вопрос.
Мне кажется, отдельным племенам ещё мало потерять государственную обособленность, различие языка и веры. Расовая вражда всё-таки остаётся и проникает в ткани общества, расщепляя их. Среди слишком перемешанных рас на первый взгляд устанавливается как будто одна национальность: исчезает иногда всякая память о составляющих элементах. Но теряется только память, наличие же природного антагонизма остаётся. Борьба междуплеменная переходит в борьбу партий и сект, наконец, в борьбу непримиримых характеров, составляющую материал для драмы.
Задумывались ли вы, читатель, над тем, в чём собственно коренятся источники житейской борьбы? Что именно заставляет общество делиться на сословия, различные политические, философские и религиозные лагери?
Мне кажется, в корне всех подобных разделений лежит именно расовая борьба.
Когда-то в течение тысячелетий различные племена к несчастию своему перемешались и дали теперешние, крайне сложные породы. Каждый из нас, имея за двадцать ближайших поколений миллионы предков, несёт в своих жилах множество кровей, множество тенденций, множество антропологических типов, из которых один (или по очереди несколько) преобладает.
Нам кажется, что различия верований и характеров случайны, но в природе ничего нет случайного. Различие душ есть не что иное, как различие рас.
Когда сидишь на хорах Гос. Думы, изумляешься, как это четыреста русских людей одного века, одной культуры, одного языка, приблизительно одного развития никак не могут согласиться между собою и непременно заводят словесную борьбу. Мы не догадываемся, что партии—это особые породы людей, особые не выяснившиеся племена. Раздор между ними чрезвычайно похож на раздор между отдельными национальностями, из которых каждая в любом вопросе отстаивает своё «я». Не говоря уже о заведомых инородцах,—в массе, казалось бы, прочно объединённой расы, например, немецкой или великорусской, выступают древние составные элементы, и отсюда идёт политический раздор. Отсюда же раздор религиозный и философский.
Пойдёмте дальше. Не задавали ли вы вопроса, почему столько людей на свете неуживчивых и вздорных? Почему в обществе происходит столько ссор почти безпричинных, кончающихся иногда роковым исходом? Откуда такое обилие раздражительных характеров, которых так и тянет к распре?
Я думаю, всё это не что иное, как продолжение расовой борьбы, борьбы кровей. Всё это—следствие преступной смешанности рас, продолжающих бороться между собою под одним государственным укладом, под одной семейной кровлей, в стенах одной и той же школы.
Различные типы душ отрицают друг друга уже фактом своего существования.
Даже между родными братьями часто возникает жгучий раздор и он объясняется тою же причиной. Братья и сёстры заведомо одного отца и одной матери могут быть очень различных рас, смотря по тому, в какого предка они уродились, и в аккорде кровей которая из них даёт основной тон. Каин и Авель, по апокрифическому сказанию, были разных рас: отсюда возникло первое человекоубийство.
Пойдёмте ещё дальше — внутрь индивидуальности человеческой.
Мне кажется, расовая борьба продолжается в недрах духа нашего—не только в черте народа, общества, семьи, но и в загадочном царстве нашего «я».
Оно, это «я», никогда не бывает вполне индивидуально, ибо каждый из нас вмещает в себя несколько пород, борющихся и часто обезсиливающих друг друга. Вот истинная основа драмы Гамлета и, может быть, всякой драмы, основанной на самоанализе, раскаянии, рефлексии, «борьбе с собой».
Человек действительно чистой расы (если бы такой был возможен) представлял бы героя без колебаний и сомнений, «без тоски, без думы роковой». Это был бы сверх-человек, безгрешный (и может быть, безсознательный), воплощение чистой воли. Это был бы человек высшей красоты и вполне установившегося равновесия.
Если прочесть ряд великих романов,—например, Бальзака, Теккерея, Тургенева, Достоевского, вы поразитесь общей дрянностью европейской расы.
Начиная с Шекспира великие беллетристы—великие диффаматоры своих народов. Но те же беллетристы записали ряд человеческих душ изумительной красоты. Почему же не все люди одинаково благородны, почему они не одинаково разумны, не одинаково привлекательны? Почему нет того равенства между людьми, о котором мечтают сантиментальные идеологи?
Потому нет равенства, что нет чистой расы.
Потому нет спокойствия духа, что нет чистого духа, а тянется вечная борьба духов.
Недостаёт у нас характера, недостаёт сильной воли и таланта, налицо лишь обломки всего этого, развалины разных стилей, желающих вместиться в один.
Бездарность и безхарактерность подавляющего большинства людей есть своего рода интерференция пород, взаимно друг друга обезсиливающих.
В конечном результате слишком продолжительного смешения рас должна была получаться знакомая нам анархия умов и воль. Вот причина теперешнего упадка общественной солидарности и симпатии, причина утраты патриотизма и героизма, распадения высоких человеческих типов, некогда строивших цивилизацию.
Только в пределах чистой расы возможен невозмутимый мир, только в ней возможно равенство и братство, только в ней свобода одного не нарушает свободы всех. Поэтому единственное, что я сказал бы на конгрессе человечества, это следующее: «Бросьте толковать о равенстве рас,—отстаивайте чистоту своей расы, как драгоценнейшую святыню».
Из недавних новостей:
Греческие братушки
Сообщают (https://www.efsyn.gr/politiki/exoteriki–politiki/486244_polemos–me–elliniki–ypografi–stin–oykrania), что министерство обороны Греции в ближайшее время намерено по межправительственному соглашению с Чехией продать Чехии для последующей передачи Украине снятые с баланса греческой армии 60 американских 203–мм самоходных гаубиц М110А2 (фото) и 150 тысяч снарядов к ним, в том числе 50 тысяч осколочно–фугасных снарядов М106, 30 тысяч кассетных снарядов M404 ICM, 30 тысяч кассетных снарядов M509A1 DPICM и 40 тысяч активно–реактивных кассетных снарядов M650 HERA. Кроме того, будут проданы "тысячи" неуправляемых авиационных ракет калибра 70 и 127 мм. Общая стоимость этого имущества оценена в 199,4 млн евро.