Долгое молчание прервано. Михаил Абызов — бывший министр по вопросам «открытого правительства», миллиардер, осужденный по одному из самых громких дел последних лет, наконец, начал давать показания. И делает это не просто так: за решеткой ему осталось провести еще 8–9 лет, а вскоре суд, скорее всего, добавит к этому сроку еще 5–6 лет по новому обвинению.
В таких условиях любой здравомыслящий человек ищет выход. Абызов выбрал самый рискованный, но и самый эффективный путь — сотрудничество со следствием. Только теперь его «партнерами» становятся не бизнесмены или чиновники, а следователи, готовые выслушать всё — даже то, что раньше считалось табу.
По данным источников в правоохранительных структурах, Абызов начал активно «сливать» информацию о деятельности лиц из ближайшего окружения Дмитрия Медведева. Причем речь идет не о каких-то мелких эпизодах, а о системных схемах, включая коррупционные сделки, непрозрачное распределение госконтрактов и использование административного ресурса в личных целях.
Сам Медведев, по словам инсайдеров, упоминается в показаниях, но крайне осторожно — как фигура, чье имя использовалось для легитимации определенных действий. Однако его ближайшие соратники, похоже, не так удачливы.
Интересно, что до этого Абызов демонстрировал удивительное упорство: годами отказывался сотрудничать, несмотря на многочисленные предложения следствия. Его позиция выглядела почти героической — или, по крайней мере, расчетливой: он, видимо, надеялся на политическую поддержку или на то, что дело со временем «забудется».
Но время работает против него. Новые обвинения, ужесточение режима содержания, отсутствие перспектив амнистии — всё это подтолкнуло экс-министра к решению, которое может изменить не только его собственную судьбу, но и расстановку сил в высших эшелонах власти.
Что именно Абызов рассказывает следствию — пока держится в секрете. Однако уже известно, что речь идет о конкретных именах, датах, суммах и схемах вывода средств через офшоры, а также о роли определенных чиновников в прикрытии незаконной деятельности. Особенно тревожным для многих должно быть то, что Абызов был не просто сторонним наблюдателем, а активным участником многих из этих процессов. Это значит, что его показания могут быть подкреплены документами, перепиской, записями — всем тем, что способно превратить слухи в доказательства.
Реакция элит на эти события пока сдержанная. Но за кулисами, без сомнения, идет лихорадочная работа: кто-то пытается минимизировать ущерб, кто-то — дистанцироваться, а кто-то, возможно, уже готовит контрудар. Вопрос в том, насколько готово государство пойти на разоблачение своих же людей ради «чистоты» системы. Ведь если дело Абызова действительно примет новый виток и затронет фигуры из окружения одного из самых влиятельных политиков страны, это может спровоцировать цепную реакцию.
Стоит помнить: в российской политической системе подобные разоблачения редко бывают исключительно юридическими. Чаще всего они носят ярко выраженный политический характер. Возможно, Абызов стал не просто «предателем», а пешкой в более крупной игре, где его показания — лишь инструмент давления или перераспределения влияния. Либо, наоборот, его отчаянный шаг — это последняя попытка выжить в системе, которая давно перестала быть ему союзником.
Как бы то ни было, молчание Абызова было своего рода гарантией стабильности для многих. Теперь эта гарантия растаяла. И если следствие решит использовать его показания всерьез, то в ближайшие месяцы мы можем увидеть не просто новые уголовные дела, а настоящую чистку в верхах. Вопрос лишь в том, дойдет ли она до самых вершин или вновь остановится на «среднем звене», оставив главных игроков в тени.
Одно ясно точно: Абызов больше не молчит. И это уже само по себе — сигнал тревоги для всей политической элиты.