— Пустоцвет! — это слово упало в тишину семейного ужина как граната.
Марина замерла с вилкой на полпути ко рту. Кусок запеканки, который она собиралась съесть, застыл в воздухе. Она подняла глаза на свекровь, сидящую напротив. Лидия Петровна продолжала спокойно резать свою порцию, будто ничего не произошло. Будто только что не назвала невестку самым оскорбительным для женщины словом.
Игорь сидел между ними, уткнувшись в тарелку. Он слышал. Конечно, слышал. Но молчал, старательно пережёвывая еду. Марина ждала, что он что-то скажет, возмутится, защитит. Но он лишь потянулся за хлебом.
— Три года в браке, а внуков всё нет, — продолжила свекровь тем же будничным тоном, каким обсуждают погоду. — В наше время уже бы двоих родили. А сейчас что? Карьеристки все стали. О себе только думают.
Марина медленно положила вилку. Внутри неё что-то оборвалось. Не взорвалось — именно оборвалось, как натянутая струна.
— Мам, хватит, — наконец подал голос Игорь, но так вяло, так неубедительно, что лучше бы молчал.
— Что хватит? Правду говорить хватит? — Лидия Петровна повернулась к сыну. — Я о твоём счастье забочусь. Какая же это семья без детей? Вот Танечка, жена Володи, уже второго родила. А эта...
«Эта». Даже не по имени. Марина встала из-за стола.
— Спасибо за ужин, — сказала она ровным голосом и вышла из кухни.
За спиной она услышала возмущённый голос свекрови:
— Вот видишь? Обидчивая какая! Слова ей не скажи!
И тихий ответ мужа:
— Мам, ну зачем ты так...
Марина закрылась в спальне. Села на край кровати и уставилась в одну точку. Пустоцвет. Это слово крутилось в голове, как заевшая пластинка. Они жили со свекровью уже полтора года — с тех пор, как у Лидии Петровны начались проблемы с сердцем. «Временно», — сказал тогда Игорь. — «Пока не поправится».
Но свекровь и не думала поправляться. Наоборот, с каждым месяцем она всё прочнее обживалась в их квартире. Сначала заняла гостевую комнату. Потом её вещи начали расползаться по всему дому. Её любимое кресло появилось в гостиной. Её посуда вытеснила их из кухонных шкафов. Её правила стали законом этого дома.
И самое страшное — Игорь это позволял. Каждый раз, когда Марина пыталась поговорить, он отвечал одно и то же: «Потерпи, она же моя мать. У неё больше никого нет».
А у меня? — хотелось крикнуть Марине. — У меня кто есть? Муж, который молчит, когда меня оскорбляют за нашим же столом?
В дверь тихо постучали.
— Марин, — голос Игоря был виноватым. — Открой, поговорим.
Она не ответила. Слышала, как он потоптался за дверью и ушёл. Через час он вернулся.
— Я тут подумал... Мама завтра к тёте Вале уезжает на неделю. Отдохнём немного.
Неделя. Всего неделя передышки в собственном доме. Марина закрыла глаза. Что-то нужно было менять. Но что? И как?
На следующее утро свекровь уехала, напоследок отпустив ещё пару колкостей про «современных женщин». Игорь ушёл на работу, поцеловав жену в щёку и пробормотав что-то про «не принимай близко к сердцу».
Марина осталась одна. Она бродила по квартире, и везде натыкалась на следы присутствия свекрови. Её тапочки у дивана. Её лекарства на кухонном столе. Её фотографии на стенах — старые, чёрно-белые, где она молодая, с маленьким Игорем на руках.
Марина остановилась перед одной из них. Лидия Петровна смотрела с фотографии строго и властно. Даже тогда, тридцать лет назад, в её взгляде читалось: «Я здесь главная».
И тут Марину осенило. Она достала телефон и начала искать. Через час у неё был готов план.
Следующие дни пролетели в хлопотах. Марина взяла отпуск на работе, сказав Игорю, что хочет отдохнуть. Он обрадовался — решил, что жена отходит от маминых слов.
Но Марина не отдыхала. Она действовала.
Сначала она разобрала гостевую комнату. Аккуратно упаковала все вещи свекрови в коробки. Платья, книги, фотоальбомы — всё было бережно сложено и подписано. Затем она покрасила стены в мягкий персиковый цвет — тот самый, который свекровь называла «легкомысленным». Поставила новую мебель — светлую, современную. Повесила лёгкие шторы вместо тяжёлых портьер.
За три дня комната преобразилась до неузнаваемости. Из мрачной берлоги свекрови она превратилась в уютную, наполненную светом детскую.
Да, детскую.
Марина поставила там кроватку. Комод с пеленальным столиком. Мягкое кресло для кормления. На стенах появились нежные рисунки с облаками и звёздами. На полках — игрушки.
Когда Игорь увидел это, он остолбенел.
— Марин... что это?
— Детская, — спокойно ответила она.
— Но... мы же не... ты не...
— Нет, я не беременна. Пока. Но знаешь что? Твоя мать права. Три года — достаточный срок. Пора подумать о детях.
Игорь растерянно смотрел то на жену, то на кроватку.
— Но мама... её комната...
— У твоей мамы есть своя квартира, — Марина села в кресло-качалку и сложила руки на коленях. — Прекрасная двухкомнатная квартира в десяти минутах езды отсюда. Которую она сдаёт, пока живёт с нами.
— Она же болеет...
— Игорь, твоей маме шестьдесят два года. Да, у неё гипертония, как у половины людей её возраста. Она прекрасно может жить одна. Но знаешь, что она не может? Она не может отпустить тебя. И ты не можешь отпустить её.
Он сел на пол прямо посреди новой детской. Выглядел потерянным, как маленький мальчик.
— Она обидится. Страшно обидится.
— А я? — Марина наклонилась к нему. — Я не обижаюсь, когда она называет меня пустоцветом? Когда сравнивает с женой твоего брата? Когда командует в моём доме?
— Нашем доме...
— Нет, Игорь. Это давно уже не наш дом. Это дом твоей матери, где мы с тобой просто квартиранты. И знаешь что? Может, она права. Может, я действительно пустоцвет. Потому что в такой атмосфере ничего живого вырасти не может.
Она встала и направилась к двери, но обернулась:
— У тебя есть три дня до её возвращения. Реши, чего ты хочешь: семью с женой и будущими детьми или продолжать быть маленьким мальчиком при маме. Но учти — если выберешь второе, я не останусь смотреть на это шоу.
Следующие два дня Игорь ходил как в воду опущенный. Марина видела, как он мучается, но не делала попыток его утешить. Это был его выбор, его решение.
На третий день он пришёл к ней сам. Сел рядом на диван, взял за руку.
— Я поговорю с ней, — сказал тихо. — Когда она вернётся, поговорю. Но... можешь быть рядом? Мне будет легче.
Марина сжала его ладонь.
— Конечно.
Лидия Петровна вернулась в воскресенье вечером. Вошла в квартиру как хозяйка — громко, уверенно, сразу начав рассказывать о том, какие все стали невоспитанные и как молодёжь не уважает старших.
— А у вас тут чисто, — заметила она, окидывая взглядом прихожую. — Наконец-то научилась порядок поддерживать.
Марина промолчала. Игорь нервно кашлянул.
— Мам, нам нужно поговорить.
— Потом поговорим. Я устала с дороги. Пойду в свою комнату, прилягу.
Она направилась по коридору. Марина и Игорь переглянулись и пошли следом. Лидия Петровна толкнула дверь и замерла на пороге.
Несколько секунд она просто смотрела. На персиковые стены. На кроватку. На игрушки. Потом медленно повернулась к ним. Её лицо было белым от гнева.
— Что. Это. Такое? — выдавила она сквозь зубы.
— Детская, мам, — голос Игоря дрогнул, но он продолжил. — Мы с Мариной решили, что пора. Ты же сама говорила — три года уже.
— Где мои вещи? — свекровь игнорировала его слова. — Где всё моё?!
— Упаковано, — ответила Марина. — Всё в коробках, в коридоре. Ничего не пропало.
Лидия Петровна перевела на неё взгляд. Если бы взглядом можно было бы испепелить, от Марины остался бы пепел.
— Ты... ты посмела? В моём доме?
— Это не ваш дом, Лидия Петровна, — Марина говорила спокойно, хотя сердце колотилось как бешеное. — Это наш с Игорем дом. И мы решили, что хотим детей. А для этого нужна детская.
— Игорь! — свекровь повернулась к сыну. — Ты это допустил? Ты позволил этой... этой...
— Маме, хватит, — Игорь встал между ними. — Марина моя жена. И она права. Нам нужно пространство. Своё пространство.
— То есть я вам мешаю? Родная мать мешает?
— Никто не говорит, что мешаешь, — Игорь явно пытался сгладить ситуацию. — Просто у тебя есть своя квартира. Хорошая квартира. Мы поможем тебе перевезти вещи, буду приезжать каждые выходные...
— Каждые выходные? — свекровь засмеялась. Смех был горький, обиженный. — Родного сына буду видеть раз в неделю? Как чужая?
— Мам, ну что ты...
— Всё с тобой ясно, — она снова повернулась к Марине. — Обработала. Настроила против матери. Довольна?
— Я довольна тем, что мой муж наконец-то ведёт себя как взрослый мужчина, а не как мальчик, — ответила Марина. — И да, я хочу детей. Но я не хочу, чтобы они росли в доме, где их мать называют пустоцветом.
Свекровь вздрогнула. Видимо, не думала, что невестка решится вспомнить об этом.
— Я желала вам добра...
— Нет, — Марина покачала головой. — Вы желали контроля. Вы хотели, чтобы Игорь навсегда остался вашим маленьким мальчиком. Но знаете что? Он вырос. И у него есть своя семья. Жена. И будут дети. А вы можете быть любящей бабушкой, которая приходит в гости. Или можете обижаться и злиться. Выбор за вами.
Лидия Петровна смотрела то на сына, то на невестку. В её глазах боролись гнев, обида и что-то ещё. Что-то похожее на страх. Страх одиночества.
— Игорь, — сказала она тихо. — Это твоё последнее слово?
Он помолчал. Марина затаила дыхание. Сейчас всё решится.
— Мам, — начал он медленно. — Я люблю тебя. Ты всегда будешь моей мамой. Но Марина — моя жена. И если мне приходится выбирать между вами... я выбираю свою семью. Марину. И наших будущих детей.
Свекровь покачнулась. Игорь шагнул к ней, но она отстранилась.
— Не надо. Я поняла. Где мои коробки?
— Мам, не уезжай сейчас. Поздно уже. Переночуй, утром спокойно всё обсудим...
— Нечего обсуждать. Где коробки?
Они молча помогли ей загрузить вещи в такси. Свекровь не сказала ни слова. Только перед тем, как сесть в машину, обернулась:
— Когда поймёшь, что натворил, будет поздно, — бросила она Игорю.
Машина уехала. Они остались стоять на тротуаре — муж и жена, держась за руки.
— Правильно сделали? — спросил Игорь.
— Правильно, — ответила Марина. — Теперь у нас есть шанс стать настоящей семьёй.
Они вернулись в квартиру. Она показалась огромной и пустой без вещей свекрови. Но эта пустота была не гнетущей, а освобождающей. Как будто дом наконец-то вздохнул полной грудью.
— Знаешь, — сказал Игорь, обнимая жену. — Детская и правда красивая получилась.
— Да, — улыбнулась Марина. — Теперь осталось только её заполнить.
— Это мы можем организовать, — он поцеловал её в макушку. — Когда начнём?
— А что откладывать? — она повернулась к нему лицом. — Твоя мать была права в одном — три года достаточный срок.
Через неделю позвонила свекровь. Говорила сухо, по-деловому. Спросила, как дела. Игорь включил громкую связь.
— Мам, может, приедешь в гости? Пообедаем вместе, — предложил он.
Долгая пауза.
— Приеду. В воскресенье, если можно.
— Конечно, мам. Ждём.
Она приехала. Напряжённая, настороженная. Но приехала. За обедом говорили о погоде, о ценах, о новостях. Потом свекровь неожиданно сказала:
— Детская красивая у вас.
Марина и Игорь переглянулись.
— Спасибо, — ответила Марина.
— Персиковый цвет... легкомысленный, конечно. Но для детской подходит.
Это было похоже на извинение. Неуклюжее, непрямое, но извинение.
— Лидия Петровна, — начала Марина. — Мы бы хотели, чтобы вы приходили чаще. Всё-таки... когда появятся внуки, им нужна будет бабушка.
Свекровь подняла на неё глаза. В них блеснули слёзы.
— Внуки, — повторила она. — Да. Внуки это хорошо.
Прошёл год. Марина сидела в той самой кресле-качалке в детской, укачивая маленького Артёма. За окном шёл снег. Из кухни доносились голоса — Игорь и его мать обсуждали, какую кашу лучше варить для малыша.
Лидия Петровна приходила теперь три раза в неделю. Помогала, нянчилась с внуком, готовила. Но вечером всегда уходила к себе домой. Граница была установлена, и все её соблюдали.
— Маринка! — крикнула свекровь из кухни. — Артёмка не заснул ещё? Я тут пюре яблочное сделала, свежее!
Марина улыбнулась. Кто бы мог подумать год назад, что свекровь будет называть её Маринкой?
Маленький Артём засопел и открыл глазки — точная копия отцовских.
— Не спится тебе? — прошептала Марина. — Ничего, бабушка сейчас принесёт вкусненького.
И подумала: хорошо, что тогда она нашла силы постоять за себя. За свою семью. За своё право быть хозяйкой в собственном доме. Если бы не тот страшный вечер с «пустоцветом», не было бы этого — счастливого дома, любящего мужа рядом и маленького чуда на руках.
Свекровь вошла в комнату с тарелочкой пюре.
— Ну что, внучек, будем кушать? — заворковала она.
И Марина снова улыбнулась. Потому что теперь это слово — внучек — звучало как музыка. Для них обеих.