Интервью с Коробовым-Латынцевым Андреем – философом, кандидатом философских наук, офицером Вооруженных Сил России.
ТГ-канал: https://t.me/korobov_latyncev
— Добрый день, Андрей. Расскажите, пожалуйста, о себе.
— Здравствуйте. Я русский философ и офицер Вооруженных Сил Российской Федерации. Родом из Восточной Сибири, с 2018 года живу и служу в Донецке.
— Почему Вы решили стать профессиональным философом?
— Я в детстве мечтал стать джедаем (космонавтами стать в мои годы мальчики уже не мечтали, Империя развалилась). Потом стало понятно, что орден джедаев – выдуманная организация, а самое приближенное к джедаям в реальном мире – это философы… Вот и стал философом.
А если серьезно, то в школе, когда читал уже в старших классах «Портрет Дориана Грея», мне попался комментарий — а я был книжным мальчиком и внимательно читал вводные статьи к романам и все комментарии тоже, в котором упоминался Артур Шопенгауэр. Там ведь в романе у Дориана Грея был старший товарищ, какой-то лорд — я уже не помню его имени, и он был пессимист. И вот в комментарии говорилось, что высказывания этого пессимиста очень напоминают философию Шопенгауэра. Меня это заинтересовало, поскольку к 16-ти годам я тоже уже слышал что-то про бренность бытия и прочее в таком духе. Шучу, конечно. И все-таки мне стало интересно, и я пошел в книжный и купил книжку про Шопенгауэра. Это была книга Патрика Гардинера, кажется, про жизнь и философию Шопенгауэра. Она написана с большой симпатией к герою, и как это часто бывает, я и сам заразился этой симпатией.
Следующим шагом стали книги самого Шопенгауэра. «Мир как воля и представление», «Афоризмы житейской мудрости» и т.д. Ну и понеслось. Ни одно школьное сочинение по литературе или по истории не обходилось без того, чтобы я не ссылался на Шопенгауэра… Наверное, мои учителя дико угорали с меня, 14-тилетнего философского пессимиста. Ну а далее я просто проходил по ссылкам, так сказать: от Шопенгауэра узнал про Канта, где-то в комментариях про Гегеля, затем Ницше — тут мне вообще снесло голову… Знаете, бывает, что родители не уследили за детьми и те стали курить или употреблять наркотики, вот так же произошло и со мной, поскольку я вообще жил без родителей. Только вместо наркотиков я подсел на философию…
— Как Вы пришли к православию?
— Нам на факультете на втором курсе читали предмет «История христианства». Я тогда уже несколько пережил Шопенгауэра, прошел через буддизм и активно читал экзистенциалистов, Камю и Сартра. Короче, лучшие обстоятельства для знакомства с христианством. Как раз в это время я услышал где-то, что есть якобы такая христианская молитва, которую можно прочитать — и Господь тебя приберет к себе, при этом самоубийством это не будет считаться. И вот с таким вот вопросом я и подошел к преподавателю, который читал историю христианства. Это был отец Димитрий Струев, у которого я затем впервые причащался и исповедовался. Замечательный священник, миссионер, с которым мы до сих пор дружим. Так началось мое знакомство с Православием. Ну и финальный поворот произошел чуть позже, когда я уже читал тексты русских религиозных философов. Я помню, что было позднее лето, и я читал у себя дома на террасе «Чтения о Богочеловечестве» Владимира Соловьева. И именно он меня окончательно убедил, вернее даже не убедил и не доказал, а поделился, открыл, что подлинный Путь – это Христос. Я очень хорошо помню, что даже в завершение дневника (а я долгие-долгие годы веду дневники) записал это открытие, именно эти слова: Путь – это Христос. Затем я подробнее для себя стал раскрывать русскую философию, подробнее начал знакомиться с творениями отцов Церкви, с православным богословием и его путями.
— Изменилось ли Ваше отношение к вере после столкновения с войной?
— Война в Донбассе началась в 2014 году. Я заканчивал аспирантуру и готовился к защите диссертации. Мне было 24-25 лет. По сути дела, я взрослел с этой войной. И развивался вместе с ней. Это в буквальном смысле моя война, хотя я и не принимал участия в боях, не стрелял в людей. Неудивительно, что за это время (а мне сейчас уже 36 лет) изменился и я сам, и моя вера тоже проходила через испытания, через горнила сомнений. Да и сейчас продолжает проходить. Не сказал бы, что я хороший верующий…
— Как бы Вы описали свою философскую позицию сегодня?
— Прежде всего, я платоник. Для меня здешний мир – не единственный. И хотя здесь, в этом мире, разыгрывается великая битва, которая повлияет на наши последующие судьбы, все-таки этот мир не единственный и не главный. Он несет в себе отпечаток подлинного мира, причастен ему, но все-таки этот мир пройдет, как и мы сами пройдем. И откроется следующий этап пути…
Затем, если использовать классические определения, то меня следует назвать персоналистом. Для меня важна, прежде всего, личность. Все прочее: общество, коллектив, народ, государство – это составные части личности, а не наоборот. При этом личность, оторванная от своего народа, не чувствующая солидарности со своей истории не сопереживающая за свое государство, т.е. такая личность, которая не включает в себя эти составляющие, и личностью-то не является. Тут сложная диалектика: личность может стать частью целого (народа, общества) только тогда, когда она сама, в свою очередь, является чем-то целостным, а чем-то целостным она становится тогда, когда она причастна судьбе своего народа, своего государства… Так что можно меня назвать персоналистом-этатистом, т.е. государственником. Я это называю термином «невыносимая русскость бытия».
Затем я стоик — собственно, сложно не быть стоиком, служа в Вооруженных Силах. И как стоик я доверяю судьбе, полагаюсь на нее, принимаю ее, а точнее – сам свободно избираю свою судьбу как свою свободу. Избираю судьбу своего народа как свою собственную, это тоже стоицизм. Короче, стоицизм для меня это не просто «стойко и мужественной переносить все тяготы и лишения жизни», но это духовный акт сопряжения своей судьбы и своей свободы, акт свободного избрания своей судьбы.
Ну и, в конце концов, я евразиец. Со всеми вытекающими. Россия для меня – это государство-цивилизация. Я принимаю концепцию симфонической личности. Я скептически отношусь к влиянию Запада на Россию, евразийцы называли это «романо-германское иго». Я за поворот на Восток, ибо там наши подлинные союзники. Я за поворот к Африке, к Латинской Америке и т.д. Всё это сейчас, кстати, как раз и происходит. Время евразийствует. И я радуюсь, хотя и горевать причин немало, конечно.
— Что для Вас означает «философия войны» и почему Вы считаете её отсутствие в академической среде проблемой?
— Наша академическая среда сама по себе проблематична. Давайте вспомним хотя бы недавнее (относительно) увольнение Анатолия Владимирович Черняева из Института философии, когда русофобы из руководства института вопреки всем академическим процедурам уволили единственного сотрудника, который публично высказался в поддержку СВО. Это разве не проблема? Есть уже с десяток расследований о деятельности ИФ РАН — о том, какие гранты они реализуют, какую враждебную повестку проводят. Есть даже сотрудники института, которые признаны иноагентами, но… Но ничего в итоге не поменялось.
Что касается философии войны как философской дисциплины, то ее старательно избегают. У нас вскоре будет большой философский конгресс под названием «Философия в контексте современных вызовов». И там будут разные секции: этика, онтология, философия истории и т.д. Есть даже философия видеоигр, философия виртуалистики… Но философии войны — нет. Шел четвертый год войны…
Проблема ли это? Думаю, да. Потому что если мы не осмыслим войну, то мы и не победим в войне. А наша академическая философия как раз и не хочет осмыслять войну — она делает вид, что ее нет. И это, конечно, проблема.
— Как Ваша кандидатская диссертация о Достоевском повлияла на Ваше мировоззрение?
— Никак. Достоевский и до диссертации был мне родным человеком, и после тоже. Строго говоря, диссертация у меня не столько о Достоевском, сколько о том, как он повлиял на русский философский экзистенциализм, в частности на Бердяева и Шестова, и даже не на сам экзистенциализм, сколько на его философский язык, на его этикоцентризм. Я даже не буду воспроизводить тему диссера, едва ли это будет интересно. Я писал диссер очень молодым человеком, сейчас даже не хочу перечитывать текст своей диссертации. Если буду жив, то докторскую буду писать уже более основательно.
— Почему Вы решили написать книгу «Философ и война»? Что в ней главное?
— Я вдохновился книгой Захара Прилепина «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы», это замечательная вещь. Там у него есть фраза — не ручаюсь за точность цитаты, но смысл такой: за нами весь спецназ русской литературы. А ведь среди русских литераторов и вправду полно военных: солдат, офицеров, ополченцев. И Толстой воевал, и Лермонтов, и Гаршин, и Гумилев, Твардовский, Симонов, Платонов и т.д. Пушкин все время искал войны… Сразу же после прочтения книги Захара мне захотелось написать такую же книгу про русских философов, поскольку и среди них тоже много тех, кто принимал непосредственное участие в боевых действиях. Есть те, кто был военкором, гуманитарщиком, как сказали бы сейчас, есть те, кто просто много рассуждал о войне. Вот я и написал такую книжку. Конечно, не так талантливо, как Захар, но как умел. Книжка уже выдержала два издания, получила премию имени Владлена Татарского.
— Как Ваша книга о русском рэпе связана с Вашими философскими интересами?
— Напрямую. Я вырос на рэпе. Рэп был для меня настоящим открытием. Когда я был совсем маленьким, то рос сорняком где-то у бабушки на даче за грядкой с морковкой. Короче, мной почти не занимались, рос себе и рос. И моими воспитателями и учителями жизни агент Фокс Малдер и рыцарь-джедай Оби-Ван Кеноби… Но быстро взрослел и понял, что оба эти почтенных мужа – вымышленные персонажи, а некоторые к тому же работают в американском агентстве, т.е. на атлантистов. Вот в тот момент и появились они – рэперы, которые стали говорить понятным мне языком о том, что меня окружает. Ну и я стал рэпером, в смысле — стал слушать рэп, читать с такими же как я сопляками какие-то куплеты, фристайлы, говорить про рэп, обсуждать его, жить им. Ну а потом еще стал заниматься философией. И в какой-то момент мне, естественно, пришла в голову мысль применить к рэпу философский инструментарий, поразмышлять о рэпе при помощи философских идей, тем более что рэп сам напрашивался на это. И понеслось: я стал писать рецензии, в которых интерпретировал рэп-тексты при помощи Ильина, Константина Леонтьева и Бердяева, стал делать интервью и философские беседы с рэперами, в которых мы обсуждали и говорили о Боге, о свободе, о государстве и т.д. А потом я целых две книги написал про рэп, вернее не столько про рэп, сколько по поводу рэпа. И вот в этом августе закончил третью книжку про рэп, надеюсь — последнюю…
— В чём заключается концепция «Открытого русского космоса», которую Вы развиваете?
— Это хороший вопрос. На него непросто ответить. Об этом можно отдельное интервью записывать. Открытый русский космос – это концепция, которая родилась в обстреливаемом Донецке в 2022 году. Почти сразу после гибели Даши. Мы сидели на кухне у моего друга и соратника, военкора и художника Глеба Эрвье вместе с Акимом Апачевым, пили вино с какой-то тушенкой и вспоминали про убиенную Дашу Дугину, которая нам всем была близка… И вдруг родилась такая идея. Она, наверное, даже не родилась, а вдруг пришла к нам. Быть может, это Даша нам ее с небес прислала… Об этом можно послушать в песне Акима из его альбома «Полковник свет», там он хорошо описывает зарождение этой идеи.
Эту концепцию сложно описать в двух словах. Это дело будущего. Если коротко, то Открытый русский космос – это и есть наша большая евразийская Империя, в которой сложилась особая традиция мирного и плодотворного сожительства и соработничества разных народов, культур, традиций. Зародился особый уклад: от Руси к Орде, от Орды к Русскому Царству, затем к Империи Романовых, даже не смотря на романо-германское иго, затем — к большевикам и через смуту 90-х — к современной путинской России. Открытый русский космос мы противопоставляем открытому обществу, у нас даже есть такая антиномия: открытый русский космос и его друзья contra «открытое общество и его враги». Как нетрудно догадаться, открытый русский космос указывает на инклюзивность русской культуры, на ее открытость миру и готовность помочь миру сохранить его мирность, отстоять порядок и гармонию. Космос – это гармония. Он противостоит хаосу, который на нас надвигается с запада через Украину. И все наши народы: буряты, чеченцы, тувинцы, башкиры и т.д. – все они пришли на зов, чтобы защитить наш космос, наш Открытый русский космос.
Если подытожить мой пассаж, то ОРК – это интегральная концепция. Здесь и евразийство, и русский космизм, и солидаризм, и много-многое другое. Мне радостно, что эта концепция начала уже жить самостоятельно. За ней будущее. Причем будущее не только для России.
— Как Вы определяете «невыносимую русскость бытия»?
— Это игровой концепт, отсылка здесь ясна. Невыносимая русскость бытия состоит в том, что в русском человеке, да и вообще в России, уживаются одновременно противоположные начала: с одной стороны — государственность, как у Ивана III, или у Петра I, или у Сталина, а с другой стороны – бунтарство, как у Ивана Разина, у Болотникова, у Пригожина. Это свойства одной русской души. Я по себе это хорошо знаю. И по товарищам. Один мой приятель, тоже родом из Сибири, уехавший в Донбасс в 2018 году и тоже, кстати, философ, так это выразил: чем дальше, сказал он, я был от государства Российского (т.е. на фронтире, в Донбассе еще до его признания), тем больше я был государственником, и наоборот – чем ближе ко мне стало государство (а он, как и я, заключил контракт с МО, когда Народная милиция ДНР вошла в состав ВС РФ), тем больше во мне просыпается моя бунтарская природа. Вот в этом ярко проявляется невыносимая русскость бытия…
НРБ еще и в том проявляется, что Россия не существует в статике: она или погибает, или возрождается. Вот тогда Россия по-настоящему есть: или когда она идет на Голгофу, или когда она воскресает… Мы или мечтаем о России будущего, или печалимся о потерянной России прошлого. И поэтому постоянно спорим о России – где она — в прошлом или все-таки в будущем?
— Что побудило Вас стать офицером Народной милиции ДНР?
— Долгая история, которую сложно рассказать целиком. Да лучше и не надо целиком. Я ведь переехал в Донбасс в период застоя. 2018 год. В августе убивают Батю, длятся Минские соглашения, ни войны, ни мира. Донбасс постепенно убирают из медийной повестки… Донбасс – это «сепаратисты» в «вооруженном конфликте на Юго-Востоке Украины», как политкорректно выражались наши СМИ. Меня от этой политкорректности тошнило, и я поехал записаться в «сепаратисты». Вот так я и стал офицером НМ ДНР. Собственно, я еще и рядовым НМ ДНР успел побыть, но это, как говорится, другая история…
— Как Вы восприняли события 2014 года в Донбассе? И как – начало СВО?
— Как и все из моей среды. 2014-ый год – это осевое время нашей новейшей истории. Я рад, что хоть отчасти причастен к этому времени…
А начало СВО было для меня счастьем. СВО я встретил на боевом посту, на окраине Донецка. У меня в подчинении было отделение донецких мобилизованных. Ситуация была всем предельно понятна: Украина вскоре начнет наступление. И никто не верил в то, что большая Россия оставит Донбасс. И я не верил, даже отказался эвакуировать семью. Ну а потом — новость. И счастье. Я сначала не поверил даже, а потом просто выдохнул. Помню, что написал тогда у себя на канале в телеге: «Как же наконец всё хорошо и правильно, Господи!». Именно так и воспринял начало СВО. Ну а потом было уже всё остальное…
— Что для Вас означает «Победа» в контексте текущего конфликта?
— В новых войнах, т.е. войнах иррегулярных, гибридных, четырехмерных и т.д. – в таких войнах сложно обозначить, что будет являться победой. А в войнах по линии разлома (термин Хантингтона), т.е. в войнах на границах цивилизаций — в нашем случае — цивилизации западной, к которой тянется западная Украина и нынешняя киевская хунта, и цивилизации русской, к которой тянется юго-восток бывшей Украины – в таких войнах вообще сложно говорить о победе… Я бы, конечно, мог сейчас «нагнать» пафоса и сказать, что Победа – это русский триколор над взятым белым домом в Вашингтоне, и оказался бы круглым дураком… Нам еще предстоит осмыслить Победу, сейчас мы этого еще не сделали, увы…
— Какие параллели между Русско-турецкой войной 1877–1878 гг. и текущими событиями Вы видите?
— Вы хорошо подготовились к интервью. Параллели действительно есть. И с Донбасской войной 2014-2022 гг., и с СВО как ее логическим продолжением. Эти параллели хорошо описаны в альбоме моего товарища Никиты Рогозина из группы «Ледоход». Альбом называется «Русская Весна, лето, осень, зима и снова весна». Эти параллели очевидны для всякого, знакомого с нашей историей. Сначала была т.н. «самовольная война», как ее назвали славянофилы: русские добровольцы отправились воевать за Сербию. Как в 2014-м за Донбасс. Была широкая общественная поддержка, как и в 2014-ом. Были даже фигуры, которые друг с другом как бы рифмуются: генерал Черняев – Игорь Стрелков, Иван Аксаков – Александр Дугин. И так далее. Много параллелей. В конце концов и то, что после «самовольной» войны общество вынудило-таки государство начать крупномасштабную войну в поддержку Сербии… Ведь и специальную военную операцию наше гражданское общество ждало давно.
— Что Вы думаете о феномене «ополченческого романса» и его культурном значении?
— Вы имеете в виду сам жанр или конкретную книгу Захара Прилепина с таким названием? Или сериал по книге? Впрочем, мне и то, и другое, и третье нравится. От сериала я так вообще в восторге — там невероятно точно передали дух времени, на уровне персонажей, музыки – во всем. Это же на самом деле осевое время для истории новой России. Я имею в виду 2014-2015 гг.
— Как война повлияла на Ваше творчество и философские взгляды?
— Никак не повлияла. Мои взгляды – жизненные и философские – привели меня к войне. Война их проверила, вот и все. У философа ведь профессиональный интерес к войне. Если война – отец всех вещей, как говорил старик Гераклит, то она не может не интересовать философа, ведь он как раз и занимается тем, что ищет исток всех вещей…
— Вы писали о том, что смотрите все выпуски «Уроков русского» Захара Прилепина. Чем, на Ваш взгляд, так ценна эта передача?
— Я не все сто процентов смотрел, пожалуй, но большую часть. Захар – тот человек, который мыслит всю нашу сложную, многострадальную и великую историю в ее единстве. Это, к сожалению, не у всех сегодня получается. То и дело появляются товарищи, которые хотят или советский период вычеркнуть, или царский период принизить. А надо нашу историю воспринимать в органическом единстве, хотя это и непросто. Это даже не у всякого доктора исторических наук получается. Захар Прилепин именно так и смотрит на нашу историю, в его программе «Уроки русского» это очень хорошо видно. Эту программу надо в школах показывать и в военных училищах, чтобы молодым людям прививать такую вот здоровую имперскую оптику, имперский цивилизационный оптимизм.
— Что Вы думаете о романе «Тума»?
— Это большой историософский роман. Возможно, лучшее на данный момент сочинение Захара Прилепина.
— Как Вы оцениваете роль литературы в осмыслении войны?
— У нас литература традиционно исполняла роль философии. Достоевский, Толстой, Платонов, Леонид Леонов – это же наш философский бренд. Как говорит мой учитель философии Владимир Варава, у нас литература философична, и философия литературоцентрична. Так что роль нашей литературы в осмыслении войны огромна. В конце концов, именно наша литература первой среагировала на войну в Донбассе и стала ее художественно отражать и осмыслять, философы подтянулись несколько позже.
— Что для Вас означает «Соглашение Дарьи Дугиной» и как оно возникло?
— Текст я не буду пересказывать, его любой может найти в интернете. Оно возникло как будто само собой, причем эту идею одновременно высказали несколько разных людей. Захар написал у себя на канале в телеге, что неплохо было бы заключить «Пакт Дугиной», чтобы на время прекратить все эти споры про большевиков и про царей (на молодежном сленге – красно-белый срач). «Пакт Дугиной» – потому что Даша обладала восприимчивостью ко всем граням русской идеи. Ну а потом мы с моими товарищами евразийцами решили задокументировать такой пакт. Я написал текст, мы его обсудили и решили назвать «Соглашение имени Дарьи Дугиной». Ну и предложили его подписать нашим интеллектуалам, общественным деятелям, писателям и т.д.
— Как Вы воспринимаете гибель Дарьи и её значение для патриотического движения?
— Как можно воспринимать подлое убийство молодой девушки? Я жажду справедливого возмездия. Не мести, а именно справедливого возмездия. Для этого возмездия нам и надо всем вместе работать, соработничать друг другу, преодолеть свою волю-к-раздорам, как говорила Даша, или дискурс симпатий-антипатий, как я говорю, и начать всем вместе работать для общего дела. Для той самой Победы, которую предстоит еще достигнуть. Но такую огромную вещь нельзя сделать в одиночку, это соборное дело. Вот к этому как раз и призывает Соглашение Дарьи Дугиной. К этому-то и призывала сама Даша.
— Что Вы думаете о феномене «русского рэпа» и его философском потенциале?
— Вы ведь уже спрашивали о рэпе. У рэпа в целом большой культурный потенциал, это уже часть большой русской культуры, нравится это кому-то или нет. Есть в рэпе прозрения, интересные с философской точки зрения.
— Как Вы участвуете в литературных и философских мероприятиях в Донецке?
— Я и участвую в них, и организую. Так, у нас с 2018 года в Донецке работает большая конференция «Философия на линии фронта», которая посвящена полностью вопросу толкования современных войн и в которой принимают участие ведущие отечественные философы, историки, военные корреспонденты, писатели и общественные деятели – интеллектуалы в широком смысле. Эта конференция стала своего рода лабораторией современной отечественной мысли о войне. Этим своим детищем я по-настоящему горжусь. К сожалению, сейчас на некоторое время эту традицию, судя по всему, придется прервать — сложно сейчас совмещать академическую деятельность со службой…
— Вы сами участвовали в художественной выставке «Открытый русский космос» как художник. О чем Ваши картины? Как визуальное искусство помогает выразить то, что не укладывается в слова?
— Главный художник в этой выставке — Аким Апачев, и большая часть картин там его. Я не художник, а просто был как-то в гостях у Акима и между делом нарисовал небольшой триптих «Россия-Евразия», где с одной стороны — Византия, с другой — Империя Чингисхана, две больших развитых империи, а посередине — наша Империя, наша Россия… Вот и вся картина. А на выставку я всех приглашаю, приходите непременно! Это в Донецке, в Новом театре, на бульваре Пушкина, рядом с памятником Александру Сергеевичу… Короче, кто будет искать – найдет. Все дороги ведут в Открытый русский космос.
— Какие проекты Вы планируете реализовать в будущем?
— У меня никаких амбициозных планов нет. Я в целом продолжу делать то, что делал раньше. Жить, мыслить, служить. Если говорить о чем-то конкретном, то в этом августе я сдал в издательство свою третью и последнюю книгу про русский рэп, она будет называться «Рэп-культура и символы вечности». Я хочу эту книгу издать и презентовать. А потом, по возможности, буду писать докторскую диссертацию… А может, у нас что-то радикально изменится, и я как военнослужащий буду более, так сказать, активно проводить свое время, кто знает. Было бы хорошо, конечно. Но пусть будет как будет. Хочешь насмешить Бога – расскажи Ему о своих планах…
— Как Вы определяете «Русский мир» и его границы?
— Русский мир не имеет границ, а только горизонты. Зачем нам границы? «Нам безмежье, нам раздолье, грани – вам, и граней спор!», как писал Вячеслав Иванов. Как Иванов, так и я! (смеется)
— Что Вы думаете о современной российской политике в отношении Донбасса?
— Это больной для меня вопрос. Я давно живу в Донбассе, стал почти что местным. Донбасс – это очень вольные люди, такие вот фримены. И я, пожалуй, слишком долго прожил среди слишком вольных людей, и, наверное, мой взгляд на российскую политику в отношении Донбасса может быть слишком радикальным…
Думаю, что в России Донбасс еще не до конца поняли, к сожалению. Не поняли и не оценили его центральной роли в нашей новейшей истории. Эта история свершилась в Донбассе, в Новороссии, благодаря Донбассу. Она, наша большая история, вообще продолжается благодаря тому, что с 2014 по 2022 годы был Донбасс, благодаря тому что он отстоял свое. Этот момент принципиально важно понять для того, чтобы стало понятно, какого отношения к себе заслуживает Донбасс и его люди.
— Что Вы считаете главной угрозой для русской цивилизации сегодня?
— Нас будут подрывать изнутри, уже это делают. Нас буду разводить по разные стороны по идейной линии, будут качать линию великоросского национализма (как на Украине — с малоросским национализмом). Это крайне опасно для Империи. Но еще более опасно, если представители разных направлений внутри патриотического лагеря не смогут найти общий язык друг с другом. Нам нужна большая евразийская философия диалога, нам нужно отказаться от терминов-ловушек, которые нас путают: право-лево, нация и т.д. На какой-то момент как будто бы был достигнут консенсус, и казалось, что можно друг другу соработничать в главном общем деле, а потом искусственно был проделан крен «вправо», в сторону великоросского национализма. И у нас возобновились все эти красно-белые споры, которые ни к чему никогда не ведут. Вот это опасно – холодная гражданская война, как говорят в США. У нас она тоже идет. И неумение друг друга слушать и слышать эту холодную войну постепенно разогревает… Вот что лично мне страшно.
— Вы цитировали Аксакова о «внутреннем враге». Кто или что является главным «внутренним врагом» сегодня, на Ваш взгляд?
— У нас полно внутренних врагов, как и в любом большом государстве. Есть «пятая колонна», есть, как говорит Александр Гельевич Дугин, даже «шестая колонна» – это либералы во власти, которые мимикрируют под патриотов, а на самом деле принадлежат к западному миру и работают на него, саботируют важнейшие решения, направленные на общее благо. Есть, конечно, просто непрофессионалы — те самые люди, которые не врут, но ошибаются, потом снова ошибаются, и снова, и снова… Вот у нас министр сказал, что ошибаться можно, а врать нельзя. А сколько раз можно ошибиться? У нас ведь и вправду много каких-то нерациональных решений. Я не буду их озвучивать, но такие решения есть. И те, кто принимает такие решения, может и не сознательные враги, но — вредители. И надо с ними что-то делать. Смещать с постов и т.д. Вроде бы этот процесс начался, но он еще очень далек от завершения. Нам еще предстоит великое русское исправление имен. Но у него очень много противников.
— Что для Вас означает «имперская оптика» в историософии?
— Это значит смотреть на нашу историю в ее единстве и не вычеркивать из нее целые эпохи в угоду своим идеологическим предпочтениям.
— Как Вы воспринимаете украинский неонацизм и его влияние на конфликт?
— Украинский неонацизм носит сугубо инструментальный характер. Его специально взрастили с одной целью – убивать русских людей, как орков у Толкиена. С ним нужно как можно скорее покончить, освободить от него Украину. Потому что наш главный враг – дальше…
— Как Вы сотрудничаете с Захаром Прилепиным, Ринатом Есеналиевым, Акимом Апачевым и другими деятелями культуры?
— Да по-разному. Захара я считаю одним из главных, если не главным современным русским писателем. Как мне с ним сотрудничать? Я просто читаю его книги, смотрю его программы, а если он зовет меня принять участие в его мероприятиях, например, в фестивалях — всегда с радостью участвую.
А Ринат с Акимом мои ближайшие соратники и братья. Мне вообще везет на друзей. Пожалуй, даже слишком. Слава Богу, что есть такие друзья. А уж как сотрудничать — мы придумаем.
— Существует ли, на Ваш взгляд, особый «донецкий» взгляд на философию и войну? Если да, то в чем его специфика?
— Существует особый донецкий стоицизм, это точно. Это отражается и на отношении донбассовцев к нашей общей войне. Но это, конечно, отдельный разговор.
— Что Вы считаете своим главным достижением?
— Мне трудно ответить. Вот мы с женой двух сыновей родили. Родить еще двух, потом воспитать их как настоящих русских людей, умных, любящих, чувствующих ответственность за судьбу Отечества – вот, думаю, будет настоящее достижение.
— Что бы Вы пожелали бойцам на фронте, их семьям, волонтерам и простым мирным гражданам сегодня?
— Мы все сейчас ведем большую войну. Не просто спецоперацию, а именно войну, и она — Отечественная. Вместе с тем она и Мировая. В этой войне мы боремся с мировым злом. Мы, Россия — это «братство кольца», и мы должны выстоять. Это мегатрудно, к тому же и война эта надолго, ведь по сути дела, она только начинается. Поэтому надо работать, чтобы мир не перестал быть.
Мария Коледа