«Вова, я до тебя дозвониться не могу!» — в трубке звучал знакомый до боли упрёк. Мамин голос, резкий и усталый, впивался в ухо. Я вздохнул, глядя в окно на заходящее солнце.
«Был занят», — сухо ответил я, не в силах выдумать ничего лучше. «А ты что хотела?»
«Какой ещё "что"?» — вспыхнула мать. «В доме работы невпроворот, а тебя, как чёрта из табакерки, не выковыришь! Ладно, сегодня уже поздно. Завтра с утра приезжайте, всем семейством».
Не дождавшись моего ответа, она бросила трубку. На том конце провода, в старом родительском доме, её уже ждала старшая сестра Надя, вытирая о фартук руки, испачканные краской.
«Ну, что он сказал?» — спросила она.
«Завтра с утра прикатит», — отрезала Зоя Фёдоровна, моя мать.
«Может, всё-таки попросишь своего Матвея помочь? Чтобы работа не стояла?» — осторожно предложила Надя.
«Ты шутишь? — фыркнула сестра. — Он же на работе вечно занят. И потом… — она оглянулась и понизила голос. — Ты хочешь, чтобы этот тоже сбежал?»
Надя ушла, а мама, тяжко вздохнув, направилась к дому, где вовсю шёл ремонт. Её муж, а мой отец, Михаил Тимофеевич, стоял на стремянке и красил стену.
«Ну что, Вовка?» — спросил он, не отрываясь от работы.
«Завтра утром приедут, так что слезай, вместе закончите».
«Боюсь, дожди пойдут. Не успеем, тогда нормально просохнуть не успеет».
«Один день ничего не решит. Слезай, обедать пора».
За столом, который накрыла мама, царило уныние.
«Вдвоём сложновато всё делать», — заметил отец, сгребая в ложку густой борщ.
«Надь, твои дети где?» — спросил он у сестры.
«Женя к экзамену готовится, а у Лёши летняя практика», — отозвалась Надя. «Папа, мои дети и так при деле. Вовкиного Матвея лучше приобщай. Лоботрясом растёт».
Отец согласно хмыкнул, и семейство продолжило трапезу в гнетущем молчании.
На следующее утро ни я, ни моя жена Анна, ни наш сын Матвей так и не появились. Телефоны были вне зоны доступа. Небо затянули тяжёлые, свинцовые тучи, предвещавшие ливень. Отец, хмурясь, снова полез на стремянку.
Именно в этот момент во двор, словно из-под земли, возникла цыганка.
«Эй, хозяева, давайте погадаю!» — крикнула она.
«Иди отсюда!» — отмахнулась мама.
«Ну, как хотите, — усмехнулась женщина. — Так всех и разгоните. Только запомните: не будет вам счастья в этом доме. Потому что на чужих слезах его строите».
«Ты что такое несёшь?» — возмутился отец, но цыганка уже растворилась в воздухе, оставив после себя тяжёлое, необъяснимое предчувствие.
И тут небо обрушилось. Ливень хлынул сплошной стеной. Краска на стене, которую так старательно наносил отец, поползла вниз грязными потоками. Стремянка под ним зашаталась и с грохотом рухнула на землю. Отец вскрикнул, схватившись за ушибленный бок. Краска Нади была безнадёжно испорчена, а накрытый мамой стол залит грязной водой.
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Солнце, выглянув из-за туч, осветило полный разгром. Три мокрые, несчастные фигуры — отец, мать и дочь — молча созерцали рухнувшие плоды своих трудов.
А я в это время, сидя в своей скромной, но уютной квартирке, которую мы снимали с женой, смотрел в окно на тот же самый дождь и думал о несправедливости жизни.
Всё началось с того, что родители, всю жизнь ютившиеся в тесной двушке, внезапно «подобрели» и предложили мне и моей молодой жене пожить в пустующей квартире, доставшейся им в наследство. Мы, конечно, обрадовались. Я, человек рукастый, с энтузиазмом взялся за ремонт, вкладывая в эти стены всю свою душу, время и деньги. Мы обустроили быт, у нас родился сын Матвей. Казалось, вот оно, счастье.
Но когда квартира стараниями моих рук превратилась из «убитой» в «конфетку», а у сестры Нади начались проблемы в браке, родители вдруг вспомнили, что квартира-то не наша. «Обстоятельства изменились, сынок, — разводила руками мама. — Наде нужно где-то жить с детьми. А вы как-нибудь сами. Вам материнский капитал дадут, купите что-нибудь».
Шока и обиды не было предела. Мне шёл сороковой год, а своего угла не было. Мы молча собрали вещи и переехали к родителям жены. А ухоженную, обласканную моими руками квартиру легко продали, и деньги пошли на покупку просторного дома для родителей и Нади.
Оказалось, дом этот был «котом в мешке». После того злополучного ливня посыпались новые беды: протекла крыша, пошли трещинами стены, стал проваливаться пол. Ремонт требовал колоссальных вложений, и родители с Надей снова вспомнили обо мне. Телефонные звонки с требованиями «сыновьего долга» и советами «взять кредит» посыпались с новой силой.
Но я устал. Устал быть вечно крайним, вечно «недостаточно хорошим» сыном на фоне любимой дочери. Устал от того, что мои труд, моя жизнь и мои чувства ничего не значили. Мы с женой и её родителями как раз присматривали свой, общий дом, в который будем вкладываться вместе, на равных. И проблемы моих родных перестали быть моими проблемами.
Я посмотрел на жену, которая спокойно читала книгу в кресле, на сына, увлечённого сборкой нового конструктора. Здесь, в этих стенах, пахнущих не старыми обидами, а свежей выпечкой и моим любимым кофе, было тихо и спокойно. Здесь меня ценили. Здесь был мой дом.
И я впервые за долгое время почувствовал не вину, а лёгкость. Пусть они там сами разбираются со своим домом, построенным на чужих слезах. Моя жизнь, наконец, начиналась.