Интересная дата – четыре двойки. И, конечно, очередная годовщина начала Великой Отечественной. День, когда враг пришёл на нашу землю тогда... и, как мы ожидали, готовился сделать это снова.
В шесть утра мне поступила задача: с группой разведки отправиться в Никольское. Цель – подсветить лазерным целеуказателем снаряд «Краснополь» по танкам противника, которые якобы начинали развёртываться.
Но, как оказалось, «якобы» – ключевое слово.
Полдня мы торчали на позиции, следя за горизонтом, но танков так и не дождались. И всё же враг не заставил себя долго ждать.
Примерно в четырёх километрах от нас он выпустил ПТУР по нашему наблюдательному пункту.
Американская ракета вошла в окно, разорвалась на лестничной площадке, пробив стену.
Всё случилось в одно мгновение.
Оглушающий грохот. Вспышка. Облако пыли, разлетающееся во все стороны.
Меня, Пса, Лиса и Грека швырнуло в стороны, но спасло то, что мы находились за стенным проёмом.
Звенящая тишина. В ушах – сплошной писк, как от старого лампового телевизора.
Глотка дерётся с воздухом, лёгкие судорожно втягивают гарь и пыль. В носу – едкий запах пороха. Я пошатнулся, оперся рукой о стену. Где-то рядом кашлял Пёс, ругался Лис. Грек сжал голову руками. Живы.
Спотыкаясь, пробираясь через дым и обломки, мы выбрались вниз.
Вроде целы, но оглушены. Глаза слезятся, в голове пустота, мысли сыплются, как песок сквозь пальцы. Контузия? Похоже на то.
В 15:00, отправив Пса и Грека обратно к Люгеру, я позволил себе роскошь – прилёг на матрас в лестничном проёме первого этажа. Глаза закрылись.
Проснулся в 20:00. Ещё один день рождения в копилку.
Следующий день снова в дежурстве и ожидании танков. Моя батарея снова попала под мощный обстрел, но, к счастью, расчёты успели уйти. Правда, отступление оказалось не менее опасным, чем сам удар — противник, засекший движение, накрывал их огнём 155-мм калибра, ловко корректируя удары с БПЛА во время их следования, пока бойцы не рассеялись в густом лесу.
Я немедленно доложил Байкалу, но в ответ услышал уже привычные обещания о прикрытии ПВО. И, как водится, в очередной раз оно так и не сработало. Отношение к людям, которых должны защищать, оставалось на уровне «как-нибудь сами выкрутятся». Но рано или поздно такая беспечность могла закончиться трагедией.
На этот раз я вёл дежурство и разведку не один — со мной была группа Табака, нашего начальника разведки дивизиона. Парень был толковый, невозмутимый, но в деле — мастер. Он умело корректировал огонь артиллерии и не оставлял врагу шансов.
Мы разговорились по душам. Обсуждали то, что волнует всех, кто здесь, на земле. Какое к нам отношение у тех, кто сидит в тепле штабов, выдаёт приказы и ставит галочки в отчётах.
Табак усмехнулся и рассказал историю.
Недавно он заехал в штаб бригады по делам. А там — пир. Белоснежные скатерти, шикарный фуршет, шампанское. Высшее командование бригады праздновало получение очередных медалей.
Среди гостей — важныйе чины из управления 8-й армии. Один из них, жирный и надутый, как самовар, взглянул на Табака, который был небрит, чуть грязный, только с полей, и с неприкрытым презрением и спросил:
— А это кто?
Комбриг, с гордостью, ответил:
— Это разведчик!
— А почему он не бритый? — протянул штабной, сморщив нос, будто перед ним стоял не боевой офицер, а бомж с вокзала.
Табак только мысленно выругался, развернулся и ушёл.
А что ещё можно сказать людям, живущим в другой реальности?
25 июня к нам на пункт в Никольское в гости приехал Кама – в качестве усиления и проведения разведки на своём «Мавике 3». К трём часам дня подняли дрон в небо. Окрестности казались пустыми, противник не проявлялся. Но вдруг с юга, тыловой окраины поселка, раздался чей-то крик:
– Помогите!
Мы с Камой переглянулись – не послышалось. Перенаправили дрон в сторону, откуда доносился голос. Оглядев местность, ничего подозрительного не нашли.
– Помогите! – повторилось.
– Я пойду к крайнему ангару, проверю, – сказал я. – Может, ловушка, ДРГ. А может, реально кто-то на мине подорвался.
– Давай, Охота, только аккуратно, – ответил Кама. – Я пока сменю аккумулятор, ещё раз осмотрюсь.
Проверив ангары, я подошёл к крайнему и, не высовываясь, крикнул:
– Кто орёт? Ау!
– Помогите… – донеслось слабое.
– Табак, я Охота, посмотри сверху, кто там, – запросил я по рации.
– Добро, – ответил он. – Вроде за речкой.
– Кама, веди дорозведку дроном. Табак, сними кого-нибудь вниз для прикрытия Каме, а я заберу в помощь Лиса. Сейчас пойдём смотреть. Узнай у местных, где мины – не хочу, чтобы и мы так же заорали.
– Рыба выдвинулся к Каме, Лис идёт к тебе, – отозвался Табак. – Я смотрю сверху.
Мы с Лисом осторожно двинулись. Вокруг – ни души.
– Охота, – раздалось в рации. – К озеру не ходи, а дорога вроде чистая. Вроде.
– Точно уточни, – прошипел я.
– Иди справа от дороги, метров десять, – ответил Табак.
– Кама, что у тебя?
– Вижу велосипед. Дальше что-то чёрное.
Мы крались вдоль дороги, выискивая каждый куст, каждый бугорок.
– Нашёл человека. Подорвался. Вишу над ним, – доложил Кама.
– Вижу дрон, иду, – подтвердил я в райцю. – Лис, готовь жгут.
Передо мной лежал человек в рясе, весь в крови, без ступни. Его лицо жужжало роями мух. Дыры в другой ноге, ранения на лице…
– Держись, сейчас, – стягивая жгут, ответил я.
Пока я и Лис перевязывали его, Табак пытался вызвать помощь сначала через управление бригады. Байкал отмахнулся:
– Это не наше дело. Ваша задача – артразведка.
В итоге эвакуацию организовали местные ополченцы. Когда раненого увезли, Табак раздражённо буркнул:
– Вот за что я ненавижу наше начальство. Человек чуть не умер – а им плевать.
Позже я узнал, что это был монах Свято-Успенского Николо-Васильевского монастыря – отец Амфилохий (Козаков). Он выжил. Глаза остались целы. Правда, ходить теперь мог только на костылях.