В тот дождливый октябрьский вечер, когда я зашел в антикварную лавку «Семь ключей», я искал не сувенир, а убежище. Влажный ветер гнал по мостовой клочья тумана, и холод, казалось, проникал под кожу. Я окоченел и хотел лишь одного - найти укрытие и немного согреться.
Лавка приютилась в самом конце Кленового переулка. Ее витрина, заставленная пыльными книгами и причудливыми безделушками, мерцала теплым живым светом. Над крышей вился сизый дым - видно, хозяин топил камин.
Колокольчик над дверью прозвенел хрипло, будто спросонок. Воздух внутри был густым и сладким, пах старым деревом, воском, свежесваренным кофе с коньяком и углями из камина. Он обволакивал меня снаружи, проникал внутрь, изгоняя осеннюю стужу и возвращая первобытную радость спасения от безжалостной стихии. Та все яростнее металась за окном, швыряя в стекла пригоршни дождя с колючими льдинками изморози, но уже не могла до меня дотянуться.
За прилавком никого не было. Я стал бродить между стеллажами, трогая пальцами потрескавшиеся корешки книг и тяжелые канделябры. Рассматривал разложенные в витрине кружева, сплетенные руками, которые уже давно истлели в могиле. Любовался старинным колье из потемневшего серебра с крупными рубинами, некогда украшавшим тонкие шейки красавиц. Я представлял, как они передавали его по наследству: от матери к дочери, как эти камни отражали пламя свечей на балах, а потом бережно ложились в бархатное нутро шкатулок, пока и балы, и прекрасных дам не унесло равнодушное время... Мысль о бренности сущего — вечная спутница предметов с историей — уже захватывала меня, как вдруг я увидел ее!
Она сидела на отдельной полке, в стороне от другого антиквариата, в тени. Прелестная фарфоровая кукла в старинном платье цвета выгоревшей лаванды. Ее волосы, тонкие, шелковистые, настоящие, были убраны в сложную прическу. Лицо с нежным румянцем на щеках было исполнено с невероятным, почти пугающим мастерством. Но вот что странно — ее глаза были закрыты. Длинные атласные ресницы лежали на персиковых щечках, словно она спала. Хоть я и не великий знаток игрушек, но с детства помнил, что в положении сидя глазки должны быть открыты. "Интересно, какие они? Должно быть синие!" — подумалось невзначай. В куклах всегда есть что-то тревожное, но эта… Она не была жуткой. Скорее печальной. Глубоко, бездонно печальной.
Я не заметил, как подошел хозяин. Высокий, сухопарый, немного сутулый старик в бархатном жилете, он возник бесшумно, как призрак.
— Приглянулась мадемуазель Элен? — его голос был таким же сухим и тонким, как фигура.
— Почему у нее закрыты глаза? — спросил я, не отрывая взгляда от куклы.
— Ей не нужно смотреть на мир, чтобы знать о нем все,— загадочно ответил старик. — Мисс Элен — таинственная особа... Мы с ней знакомы давно, и, поверьте, гораздо спокойнее, когда она сидит вот так...
Он взял куклу с полки с бережной нежностью и протянул мне. Я не хотел ее брать, но что-то заставило меня протянуть руки. Фарфор был твердым и холодным. Я с удивлением отметил лёгкое разочарование в душе: получается, рассматривая куклу, я подсознательно настроился, что она чуть ли не живая.
— Элен давно ищет того, кто ее поймет, — сказал старик. — Кажется, вы зашли к нам не случайно. Для вас особая цена.
Я ушел из лавки, неся сверток в дрожащих руках: прекрасная кукла отныне будет жить в моем доме."Жить?" — я снова, будто со стороны, поймал себя на странной мысли. Может, не зря наши предки одушевляли фигурки людей?
Дома я посадил Элен на каминную полку в своем кабинете и по совместительству спальне. Теперь ее лицо выглядело еще живее, а при свете настольной лампы казалось, что ресницы по-прежнему закрытых глаз подрагивают.
Через несколько дней я заметил, что мои ощущения становятся другими. Воздух сгустился, появились сквозняки. Я проверил все окна и двери, но не нашел в них ни одной щели. Я ненавидел холод и стал чаще топить камин, но сквозняки продолжали мучить меня.
Однажды ночью я проснулся от того, что замёрз. Поплотнее закутавшись в тяжелое ватное одеяло, посмотрел на догорающие угли в камине, и мой взгляд упал на Элен. Она сидела на своем месте, лицо обращено ко мне. Но ее глаза... Они были открыты! В полумраке они казались темными, без зрачков, и в них пульсировал тусклый багровый свет.
Вдруг неясное движение в комнате отвлекло меня. Неподалеку от моей кровати стояли...нет...парили, не касаясь пола, несколько сущностей! Прозрачные, словно сотканные из тумана, но отчетливые. Женщина в платье прошлого века стояла у камина, положив руку на мрамор, ее полупрозрачные пальцы нервно обводили завиток облицовки. Маленькая девочка, прижимающая к груди потрепанного мишку, сидела в кресле, которое даже не прогибалось под ней, ибо она была невесома. Пожилая пара: он во фраке, с пенсне в одной руке и тростью в другой, она, в старомодном чепце, с болонкой на руках, — парили в темноте у окна. Все они с любопытством и опаской смотрели на меня.
Женщина у камина сделала шаг вперед. Ее губы пошевелились, и я услышал голос, звучащий не в ушах, а прямо в сознании, тихий, как шелест занавески.
«Ты нас видишь? По-настоящему видишь?»
Я не смог ответить, скованный ужасом и изумлением — лишь удивленно вскрикнул. Девочка с мишкой прошептала:
«Он такой... яркий. И громкий. От него так тепло».
Я понял. Холод исходил от них. Их мир был ледяным, а мое тело, излучающее тепло, было для них аномалией, пылающим факелом. Я был шокирован ими, они — мной.
Словно парализованный, я наблюдал, как в мой кабинет приходят ниоткуда и уходят в никуда привидения. Мы рассматривали друг друга с нарастающим страхом и удивлением. К счастью, я не почувствовал в своих гостях скрытой угрозы — только любопытство и страх. С первым лучом солнца все они растаяли, как дым.
Элен сидела на своем месте, ее глаза снова были мирно закрыты. Я подошел ближе, не понимая, с чем связать ночную метаморфозу. И вдруг вспомнил: вчера вечером, перед сном, я в порыве странной нежности поправил ей платье и, шутя, провел пальцем по ее векам, сказав: «Вот бы и мне так спать, не видя кошмаров». Получается, я сам неосторожно разомкнул эти фарфоровые веки. Но как это связано с появлением призраков? И тут я вспомнил, что куклы часто становились объектом и вместилищем злой воли чернокнижников и магов. Неужели Элен проклята?!
Испугавшись этой мысли, я малодушно схватил куклу и отнес ее в чулан, убрав там в старую коробку из-под сервиза. Я трусливо думал, что изолировал угрозу, но ошибся и вместо этого объявил войну сверхъестественному.
Тишина, воцарившаяся в доме на несколько дней, была затишьем перед бурей. Потом они вернулись. Теперь их образы были искажены, полны боли и тревоги. Сквозь их прозрачные тела я видел трещины на обоях, их голоса звучали разорванно и гневно.
«Ты запер Хранительницу, отнял у нас окно!»
«Мы задыхаемся! Нам нужен свет ее глаз!»
«Верни ее! Верни нам дверь!»
Я перестал спать. Едва наступал вечер, комната наполнялась призраками. Они стояли стеной, их коллективное отчаяние било по мне почти физически. Женщина, которую в первую ночь я увидел у камина, вышла вперед. Ее голос прозвучал четко, без прежней робости.
«Мы не хотим вредить тебе, живой. Ее глаза — это не дверь для вторжения. Это мост. Для тех, кто готов его перейти».
Она посмотрела на то место, где раньше сидела Элен, и в ее призрачном лице появилось что-то, похожее на нежность. И я понял, что когда глаза куклы были закрыты для меня, они были открыты для них.
«Она видит суть. Она знает, когда сердце перестает быть глухим. И когда-нибудь... когда ты будешь готов... она позволит и тебе заглянуть в наш мир. Не как врагу, а как гостю. Увидеть тишину, которая идет вслед за шумом. Покой, что наступает после бури».
В ее словах не было угрозы. Они не хотели навредить мне. Эти сотканные из тумана фигуры приходили в мой мир погреться, как я в тот промозглый осенний вечер пришел спрятаться от непогоды в лавку "Семь ключей" в Кленовом переулке.
Стыд и понимание переполнили меня. Я пошел в чулан и принес Элен обратно, посадив ее на каминную полку. Ее глаза снова были закрыты. Призраки медленно растаяли, но я почувствовал, что они не ушли. Они просто дали мне время привыкнуть.
С тех пор прошло полгода. Я больше не пытался избавиться от Элен. Я научился понимать ее. Теперь, прежде чем войти в комнату, я тихо стучу. Я разговариваю вслух, предупреждая о своих действиях. Иногда я просыпаюсь и вижу призрачные фигуры, стоящие у моей кровати. Они больше не пугают меня. Я узнал их истории. Эту девочку в кресле зовут мисс Ханна Хильберт, она умерла от "испанки" в 1919 году, как и ее мать миссис Лора Хильберт, которая разговаривала со мной. А пожилые супруги Лантье скончались в один день — их отравил племянник, уставший ждать наследство. Кстати, он тоже заглянул ко мне однажды, отвратительный тип, но не смог вынести соседство с убиенными им стариками — видно, совесть не оставляет души и на том свете...
Призраки объяснили: моя нежная Элен — Хранительница Порога. Между шумом и тишиной, теплом и холодом, беспросветной тьмой и чистым светом. Однажды ее глаза снова откроются для меня, когда она сочтет меня готовым заглянуть в их вечность. А пока они закрыты, и я благодарен ей за это.