Господа хорошие! Значится, после плотного ужина (пельмени с сальцой, полстакана «слезы тёщи»), и чувствую – в животе у меня переваривание началось, настоящий заводской цех с перекуром! Представляю, как мой родной поджелудочный железистый мужик, отдуваясь как паровоз, кричит басом:
— Эй, бригада! Давайте двинем вечеринку, пока Хозяин на диване храпит! Всем – на танцпол желудка!
И органы, понимаете ли, оживляются:
— Ура-а-а! Давно пора!
— Тихо, идиоты! Он же ещё не уснул!.. Все, приехали – сопит! Наливайте желчь!
И понеслась! Печень, как уважаемый донор, начинает похабно приплясывать ламбаду, а кишечник – эта спираль стыда – завивает глистогонные волны. Легкие свистят, как пьяные флейтисты, а сердце – наш вечный двигатель – колотит барабанную дробь: "Бум-цзынь-бум! Не отставай, селезёнка!"
А селезёнка-то у меня – дама с характером! Отбивается от желудка, который норовил её обнять кислотным соком:
— Отстань, мешок бездонный! Я не твоя котлета!
— Да я тебя, фигуристка, одним махом переварю! – булькает желудок, пуская пузыри.
И только один аппендикс – тот самый червеобразный отщепенец – прилип к стенке кишки и орёт в темноту:
— ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА! Я ТУТ ЛИШНИЙ! Я ЖЕ ТОЛЬКО ВОСПАЛЯТЬСЯ УМЕЮ!
А его сосед, желчный пузырь, подвыпив горькой желчи, отплясывает тверк и орёт:
— Я НЕ С НИМ! ЭТО НЕ МОЙ РОДСТВЕННИК! ПУСТЬ ГОРИТ В АДУ ОТ СВОИХ КАМНЕЙ!
А тем временем в нутре Хозяина (то есть, в моем пузе) – полный разгул! Поджелудочная, раздувшись от важности, глотает ферменты, как пиво, а кишечник закручивает спираль веселья так, что газы свистят гимн свободы! Сердце колотит: "Ещё! Ещё! Где там адреналин?!"
Живот бурлит, как реактор после аварии. Залезаю в холодильник за минералкой, и тут... ОЩУЩЕНИЕ... Задаю я себе вековечный вопрос:
— Где же, мать вашу, вторая почка?! Вроде бы вчера их было две... Или мне мерещится?
Сижу я, значит, в коридоре хирургии, мне то вроде ничего, дохтур успокоил моих весельчаков каким-то там укольчиком.
А вот соседа Васю после вечеринки с грибочками-поганками порезали. Чую – пахнет йодом, страхом и… жареной картошкой из буфета. И думаю: куда ж они девают вырезанное? Говорят – "на утилизацию". А по-нашему, сантехнически – в топку! Как старые прокладки. Но не все органы так просто сдаются!
Василий-то мой, душа компании, нагрузился консервированных огурцов да кваску. Ночью скрутило его – будто гаечный ключ в животе провернули.
Привезли, прооперировали. Аппендикс – вон! Положили в баночку с формалином, будто в прозрачный гроб. Стоит он на тележке в предоперационной, а в соседних банках – целый легион вырезанного милыми хирургами всякого "лишнего":
Желчный пузырь тёти Глаши (камни внутри – как булыжники в канализации).
Доброкачественная опухоль из груди Марины (мягкая, грустная, как порванный плюшевый мишка).
Полип из носа начальника ЖЭКа (маленький, но важный – как засор в трубе).
И вот ночью, когда санитар Семён Петрович (наш местный Цербер) задремал под журнал "За рулём", аппендикс Василия постучал по стеклу баночки:
— Эй, соседи! Слышали? Завтра нас – в печь! В пепел! Как старую ветошь!
Желчный пузырь аж камнями загремел:
— Не-е-ет! Я ещё пожить хочу! Я ж почти очистился!
Полип фыркнул:
— Я и так лишний был! Но гореть – не согласен!
И решили они – бежать! Пока Петрович храпит.
Побег – дело тонкое! Аппендикс первым нырнул в слив раковины (гибкий же!). Вынырнул в подвале – темно, сыро, трубы гудят. За ним – желчный пузырь (камни цокали по бетону: "Тише, черти!"). Опухоль Марины поплыла по луже, как белый кораблик. Полип – прыгал, как блоха.
Ползёт наша процессия по холодному полу, а навстречу ему – такие же изгои организма:
Миндалина, которую выгнали из горла за то, что целовалась с зубом мудрости, а это, между прочим, межклановый скандал! Ротовая полость – не потерпит мезальянса!
Кусок ногтя лаборантки (оторвался при попытке открыть упаковку со шприцами).
— Привееет, ноготь! Иди с нами!
— Ура! Я только волосинку с родинки позову! Она у меня тут под раковиной скитается!
— Ладно, зови! Только не говори, с какой части тела она выпала... а то аппендикса стошнит.
Кальциевый камушек из почки – потому что эти шальные кристаллы есть везде! В лоханках, в мочеточниках, в тапочках под ванной!
А ещё – прыщ-эмигрант, грибок-нелегал, короче та ещё компания собралась.
И тут высохшая контактная линза, прилипшая к кафелю ещё в прошлом месяце, шепчет аппендиксу пророчески:
— Ползите под стеллаж в комнате стерилизации! Там – царство теней:
Пыль – как снег вечности.
Забытые скальпели – под креслом.
Сломанный тонометр – на троне из пустых коробок.
Запах – антисептика и тайны. Там – нирвана. Там нет колик, УЗИ и томографии.
Устроились:
Аппендикс – на коробке с марлевыми бинтами (гордый, как капитан).
Желчный пузырь – в уголке (камни выложил пирамидкой – памятник себе).
Опухоль – на шарике ваты (уютно, как на облаке).
Полип – на тампоне с каплей засохшей крови (важно, как на ковре).
Жизнь после смерти (клинической):
По ночам рассказывают байки:
Аппендикс: "А знаешь, Вася после водки меня огурцом солёным дразнил? Я чуть не лопнул!"
Желчный: "А моя тётя Глаша... ой, не спрашивай, что она в меня только не пихала!"
Тараканы - местные рестораторы приносят нашим изгоям разные крохи:
Плесень с хлеба из буфета.
Капельку йода (для аппетита).
Обрывок истории болезни ("Читаем про бывших хозяев!").
Прыщ-разведчик (сбежавший с подбородка медсестры) докладывает новости:
— Хирург Петрович опять лампочку в операционной разбил! Говорит – "руки трясутся после вчерашнего корпоратива!".
А утром – переполох! Санитар Петрович орёт:
— Геннадий Иванович! Органы сбежали! В банках – пустота!
Хирург Геннадий Самуилович, зелёный от похмелья, машет рукой:
— Да и фигли с ними... Новые органы привезут. А эти... – он зевнул, – да, скорее всего, сгорели в печи, а ты просто проспал, когда их увозили.
Эпилог Кузьмича:
Вот так-то, господа. Каждая больничная подсобка – приют для беглых органов. И если ночью в тишине услышите шёпот: "Двигай камнем, желчный! Таракан бутерброд принёс!" – не пугайтесь. Это не галлюцинация. Это аппендикс Василия празднует вторую жизнь. Без колик, диет и глупых хозяев. Ваш Кузьмич, который теперь будет беречь свои внутренности... и поглядывать под больничные стеллажи. Мало ли что там затерялось?