А потом вернулся Ипполит. В смысле Козаков-Григ.
Среди присутствующих, думаю, немногие читали румынскую литературу в подлиннике. Пусть и пользуясь словарём.
Вспомнилась ориентировка на Василия Кроликова, который фактически Изя Шниперсон, в *Ширли-мырли*: *Василий Кроликов. Знает нанайский, мордовский и румынский.*.
А вот в *Интервенции* — тоже ориентировка — на товарища Бродского побогаче: *Владеет одесским, русским, еврейским, молдавским, румынским, а равно может изъясняться на немецком, польском, английском, французском языках*.
Общий язык найти можно...
Классическая румынская литература начала развиваться в середине девятнадцатого века.
Для её становления много сделали представители народа пришлого... Ну, как автор этого сочинения.
Конечно, я имею ввиду не свой отзыв. Хотя, конечно тоже. А автора *Безымянной звезды*. Не в смысле фильма. Хотя, конечно тоже. А автора пьесы, по которой кино и поставлено.
Зачем им это было надо? Но кто-то же должен!
Разумеется, вскоре возникла группа из сугубо местных литераторов, которая коллег из чужаков категорически не принимала. Были, были в этой группе натуральные гуманисты. Они предлагали литераторов из *пришлых* просто выгнать. Но были там и другие, предлагавшие ещё более простые решения. Быстрых речек в стране много...
_____________________________________________
В румынском языке мне особенно нравилось слово *probabil*. Пробабил. Это наречие, означающее *вероятно*. Но мы с другом Эдиком (меня хотели Арнольд меня назвать, но, чтоб люди не завидовали...) воспринимали его исключительно как глагол. Указывающий на растрату средств по определённому назначению. Пропил, прогулял...
Причём, посмеиваясь, мы понимали, что этим глаголом отлично предсказывается наше будущее. Всё же я оказался поскромнее в желаниях, и оттого что-то в моих карманах да удержалось. А вот у Эдика... не наблюдается особых материальных ценностей. Кроме нескольких пиджаков на вешалке в прихожей квартиры, впрочем, достаточно просторной и модной хавиры в Майами.
Увлёк его промискуитет меж-атлантического уровня: от Одессы — Чёрное море, как известно, относится к бассейну Атлантического океана, — до восточных побережий всех Америк — и Северной, и Латинской, и Южной.
А ведь когда-то простой мальчишка из маленького городка мог предельно мечтать только о кубинках, прибывших в Советский Союз на молодёжный фестиваль.
Чего только не бывает.
Кстати, кубинки никуда не делись. Во Флориде их достаточно.
Была и есть у Эдика хорошая привычка, оказавшись в новом пространстве — войдя в помещение, повернув в соседний квартал на улице, да просто в торговый ряд на рынке, — внимательно осмотреться на предмет наличия там более-менее красивых дам.
Как-то назвал я его *Мороз-Воевода*. Как сын учительницы русской словесности, он сразу понял почему. *Мороз-Воевода дозором обходит владения свои... И нет ли где... и далее по тексту*
Впрочем, стоп. Хватит завидовать.
____________________________________________
Однако, вспомнилась мне школьная астрономия. Предмет преподавали тогда только в выпускном классе, один час в неделю. Это — неправильно. Во первых, предмет не изучали те, кто до старших классов не добрался. Во-вторых, в последнем классе на астрономию времени не оставалось.
Она была как бы второстепенным предметом. На перемене перед уроком мы в спешке прочитывали домашнее задание.
Всё понимая, наш астроном решил всё же внушить нам программу, научить нас отличать Zenith от Nadir, и проводил каждый раз контрольные работы.
Наш астроном был, разумеется и теперь остаётся, той же самой пятой графы, что и актёр Костолевский.
Вообще, глядя кино, нетрудно приметить, что все заметные персонажи, короче, вся интеллигенция, записаны в этой графе: столичный богач (Михаил Казаков), владелец магазина (Илья Рутберг), начальник вокзала (Михаил Светин), жена начальника вокзала (Алла Будницкая), судья (Семён Берлин), учитель музыки (Григорий Лямпе)... Собственно, физически трудится только герой Александра Пяткова — разно-рабочий на станции. Считай-не считай, а наших тут — как звёзд на небе.
Только наш учитель был не так красив, как Костолевский.
Может и совсем некрасив. Но на листовку обществапамять в самый раз. Несколькими годами за тридцать, высокий и невероятно худой, в самом дешёвом костюме, забываясь, он увлечённо вещал нам о науке. Тогда у него проявлялся характерный акцент, певучий говор, чем веселил весь класс. Добрый смех раздавался. Ведь своей речью он напоминал нам наших бабушек и дедушек, тех, конечно, кто сумел пережить войну.
На работу он ходил пешком. Так как жил рядом со школой, в самом центре города, в трёхкомнатной кооперативной квартире, с красавицей-женой. А вот вечерами ездил по городу на новой *Волге* — самой престижной марке советского автомобиля. Которая, если без переплат, по официальной цене, стоила как сто зарплат учителя.
Чем он занимался на самом деле, мы так и не узнали.