Это было давно, и никто не помнит точно, когда и где. Но до сих пор живы легенды и песни о судьбоносной встрече, испепеляющей любви и разрушительной мести...
Летнее солнце пекло немилосердно, превращая доспехи в раскаленные жаровни. Но для юного Лотара, сына лорда Альтриона, это был день, пахнущий не потом и металлом, а славой. Ему едва минуло девятнадцать, но на его лице уже не было места для юношеских сомнений. Сегодня он впервые выезжал на Большой Турнир в честь короля.
Его родители, люди строгих правил и непреклонной чести, благословили его утром в семейной часовне.
«Помни, сын, — сказал отец, положив тяжелую руку на его плечо. — Наш меч дан нам не для забавы. Он — защита для слабых и справедливость для обездоленных. Честь важнее победы. »
Мать, не проронив ни слова, обняла сына. В ее глазах отражались гордость, и страх за своего любимого сына.
Арена гудела тысячеголосым морем. Пестрые флаги трепетали на ветру, гербы знатных родов сверкали на солнце. Лотар, заняв место среди прочих неизвестных оруженосцев и младших сыновей, чувствовал, как сердце колотится в такт конским копытам. Один за другим могущественные рыцари сходились в поединке, и лязг металла оглушал толпу.
Наконец, вызвали его имя. «Лотар, из дома Альтрионов!»
Первый поединок был коротким. Его противник, закаленный в боях барон, мчался на него, как ураган. Но Лотар, чьи дни и ночи прошли в тренировках не для показухи, а для настоящего боя, парировал удар и, ловко используя инерцию соперника, вышиб того из седла точным движением копья.
Второй бой был сложнее. Сэр Годфри, известный своей грубой силой, обрушил на него град ударов. Щит Лотара треснул, отдавая в руку онемением. Но он устоял, нашел брешь в защите и тронул Годфри в грудь, заставив того признать поражение.
Третий, четвертый, пятый... С каждым новым противником удивление в толпе сменялось восторгом. Этот юнец, чье лицо было скрыто под забралом, сражался не с буйством молодости, а с хладнокровной, почти математической точностью. Он предвидел удары, его меч был не просто куском железа, а продолжением воли. Шепот прошел по трибунам: «Кто он? Сын Альтриона? Он сражается, как сам Архангел!»
И вот финал. Против него вышел фаворит турнира, непобежденный чемпион прошлых лет, сэр Кадвал, чья слава гремела по всему королевству. Их копья сошлись с грохотом, от которого, казалось, содрогнулось небо. Оба копья разлетелись в щепки. Перейдя на мечи, они устроили на арене такое зрелище, что толпа замерла, затаив дыхание. Сталь пела, высекая снопы искр. Это была уже не просто сила против силы, это был поединок умов.
И Лотар нашел слабое место. Парировав замах Кадвала, он не стал отвечать мощным ударом, а послал свой клинок в обход щита, легонько ткнув им в сочленение нагрудника и наплечника противника. Чистая победа. Без крови, без злобы. Сэр Кадвал, человек чести, откинул забрало, и на его лице была не злость, а уважение. Он склонил голову.
Грохот трибун был оглушительным. Имя «Лотар!» кричали тысячи глоток. Сам король спустился на арену, чтобы лично поздравить победителя.
«Молодой рыцарь, — сказал монарх, и его голос был слышен даже в наступившей тишине. — Ты явил нам сегодня не только силу, но и благородство. Твоя честь не уступает твоему мастерству. И в награду за эту победу, помимо золота и славы, я дарю тебе то, что под стать герою».
К коновязи подвели коня. Это был великолепный жеребец, мощный и грациозный. Гнедой, с густой черной гривой и хвостом, его глаза горели огнем, как у его нового владельца. Подковы, седло и броня, сделанные из легкого серебристого сплава с изящным узором из переплетенных стеблей и цветков, были настоящим произведением искусства.
«Его зовут Эгир», — объявил король. «Он родился в королевских конюшнях, потомок знаменитых скакунов Севера. Ты чем-то напоминаешь его. Я уверен, вы созданы друг для друга».
Лотар подошел к коню. Он не стал сразу запрыгивать в седло, а посмотрел ему в глаза, положил руку на его мощную шею и что-то тихо прошептал. И чудо — гордый Эгир, сбрасывавший с себя лучших наездников, опустил голову и мягко ткнулся носом в его ладонь.
В тот день, под восторженные крики толпы, сын благородных кровей Лотар, сидя на своем новом коне, проехал по арене. Солнце садилось, окрашивая его латы в багрянец. Он был молод, непобедим, и весь мир лежал у его ног. Он был рыцарем, чья слава только начала свой путь, и его верный конь, сильный и быстрый, был лучшим из коней.
Прошло полгода. Слава — сладкий яд, и Лотар пил его большими глотками. Столица королевства лежала у его ног, а Эгир, сверкающий, как сама победа, вез его по мостовым, усыпанным цветами и восторженными взглядами. Двери самых богатых особняков были для него распахнуты настежь. Его имя на устах у всех — от герцогов до последнего трактирщика.
Он упивался этим. Пиры сменялись охотой, охота — турнирами, где он уже был не участником, а живой легендой, чье появление на арене гарантировало триумф. Вино лилось рекой, а яства на золотых блюдах воспринимались как должное. А женщины... Юные девы, пышные замужние дамы, знатные вдовы — все они смотрели на него с обожанием, искали его взгляда, шептали его имя в полумраке бальных залов. Их внимание тешило его самолюбие, но скоро стало казаться... обыденным. Он начал смотреть на них свысока, как на красивые безделушки, часть пейзажа его триумфа. Его улыбка стала снисходительной, а отказы — холодными и вежливыми. Честь, о которой говорил отец, потонула в звоне бокалов и шепоте льстецов.
Однажды, направляясь в гости к могущественному лорду Годфри (тому самому, когда-то поверженному на турнире, а ныне — его заискивающему покровителю), путь его лежал через тихие, забытые богом окраины. Здесь не было ни золоченых шпилей, ни толпящихся зевак. Пыльная дорога вилась среди лесистых холмов, и единственным звуком был мерный стук копыт Эгира, да щебет птиц.
Жара стояла невыносимая. Лотар, избалованный прохладой каменных замков, почувствовал, как жажда начинает жечь горло. У края дороги он заметил старый, заросший мхом колодец с покосившимся воротом.
Он спешился, намереваясь зачерпнуть воды. И в этот миг увидел Ее.
Она сидела на краю колодца, не касаясь земли, словно невесомая. Длинные волосы цвета осенней меди и закатного солнца спадали волнами до самой талии, переливаясь на солнце. Лицо было бледным и утонченным, а глаза... Лотар, видевший сапфиры королевской короны, замер. Ее глаза были цвета морской волны — глубокие, изменчивые, таящие в себе всю синеву океанских глубин и их бездонную тайну. В них не было ни робости, ни восторга, которые он привык видеть в женских взглядах. Лишь спокойная, всеведущая тишина.
На нем были дорогие латы, плащ из редкой ткани, на Эгире — серебряная сбруя. Она же была одета в простое платье из небеленого льна, но носила его с такой естественной грацией, что оно казалось дороже всех его шелков.
Лотар замер, пораженный. Впервые за долгое время его высокомерие дало трещину, смытое волной странного, незнакомого чувства. Он смотрел на нее, и весь его блистательный мир — турниры, пиры, лесть — вдруг показался ему пустой и пыльной мишурой. В ее молчаливом взгляде была какая-то непреложная истина, которую он давно забыл.
Что-то щелкнуло внутри Лотара, увидевшего девушку у колодца. Это было не мимолетное влечение, какое он испытывал к столичным красавицам, а внезапный и всепоглощающий пожар. Высокомерие, ставшее его второй кожей, испарилось, сметенное волной первобытного желания. В ее тишине, в этих глазах цвета морской бездны, он с неотвратимой ясностью ощутил недостаток чего-то настоящего, чего так не хватало в его позолоченной жизни.
Он спешился, стараясь казаться галантным, но внутри все горело. Он заговорил с ней, и в его голосе, обычно звучавшем повелительно или снисходительно, впервые зазвучали нотки неподдельной, почти юношеской заинтересованности.
Девушка, назвавшаяся Морганой, поначалу отвечала с холодной осторожностью. Ее взгляд, полный древней мудрости, словно видел насквозь все его светские уловки. Но Лотар был упорен. Он сыпал комплиментами, рассказывал о своих подвигах, о своем знатном роде. Он рисовал перед ней картины жизни, о которой она, простая жительница глуши, не могла и мечтать. И самое главное — он, не долго думая, пообещал ей все. Свое сердце, свою руку, свое имя.
Образ благородного рыцаря, героя, сошедшего со страниц баллад, смешался с пылающей искренностью его желания. Броня его высокомерия растаяла, и перед ней предстал пылкий, одержимый юноша. Искушение было слишком велико. Лед недоверия в глазах Морганы начал таять, уступая место робкому интересу, а затем и трепетному волнению, которого она, казалось, никогда прежде не испытывала.
Но чем сильнее разгорался в ней ответный огонь, тем явственнее становился страх. Этот страх был не перед ним, а перед силой собственных пробудившихся чувств, перед бездной, которая внезапно разверзлась у ее ног. Ее мир был миром тишины, трав и звезд, а он звал ее в мир шума, стали и ослепительного света. Словно испугавшись самой себя, она внезапно отпрянула, пробормотав что-то невнятное, и, подхватив подол своего простого платья, пустилась бежать от колодца, скрывшись в зарослях придорожного леса.
Сердце Лотара сжалось от паники, смешанной с жгучей досадой. Он не мог позволить ей просто уйти. Эта девушка стала наваждением, единственной мыслью, вытеснившей все остальное. Желание обладать ею затмило разум.
Не раздумывая, он крепко взял Эгира под уздцы и, пригнувшись, ринулся вслед за ней. Подавляя звон доспехов, он осторожно пробирался меж деревьев, как охотник, выслеживающий самую редкую и пугливую добычу. Он должен был узнать, где она живет. Он должен был снова ее увидеть. В этот миг великий рыцарь Лотар, победитель турниров, не думал ни о чести, ни о долге. Он думал только о девушке с глазами цвета морской бездны, убегающей от него в глубь леса, и был готов на все, чтобы вернуть ее.
Выследив Моргану, Лотар с удивлением обнаружил, что она жила не в лесной глуши, а на самой окраине небольшой, но вполне процветающей деревни. Ее дом, опрятный и ухоженный, стоял чуть в стороне от других, и к нему вела тропинка, протоптанная в траве. Он быстро выяснил от местных жителей, что девушка — не простая селянка. Ее звали Моргана, и была она местной травницей и знахаркой. Люди обращались к ней за помощью при недугах, и ее уважали, хоть и побаивались немного — ее знание тайн природы и пронзительный взгляд внушали одновременно благодарность и трепет.
Когда Лотар, сияющий в своих латах, появился в деревне, на него смотрели с тем же опасливым любопытством. Слава его сюда не долетела, и видели они лишь богатого, знатного господина, чей вид был так же чужд их миру, как снег посреди лета. Восхищение вызывал его великолепный конь и доспехи, но за этим восхищением скрывалась глубокая пропасть недоверия.
Он не стал задерживаться. Сердце его горело, но долг — или призрачное подобие долга — звал его на пир к лорду Годфри. Весь вечер Лотар провел в сияющем зале, но был глух к музыке и слеп к веселью. Перед его глазами стоял образ девушки с рыжими волосами, а в ушах звучал шелест листвы на опушке леса. Сладость вин казалась ему горькой, а смех знатных дам — пустым и надоедливым.
Едва пир пошел на спад, под предлогом неотложных дел, он покинул замок, не оглядываясь на удивленные лица хозяев. Его путь лежал обратно, в ту самую деревню. На этот раз он приехал не как мимолетный путник, а как гость. Он поселился в единственном трактире «У старого дуба», заплатив хозяину за неделю вперед звонкой монетой, что заставило того рассыпаться в поклонах.
Его появление вдохнуло жизнь в размеренную жизнь деревни. Знатный рыцарь, живущий среди них! Сначала Лотар вел себя осмотрительно. Он прогуливался по деревне, учтиво кивая встречным, щедро платил за еду и питье, а вечерами подолгу стоял у окна своей комнаты, взгляд его был устремлен в сторону опрятного домика на окраине. Он дал ей понять, что не уйдет. Что он готов ждать. И вся деревня, затаив дыхание, наблюдала за этой странной охотой знатного сокола на свою самую загадочную и дикую птицу.
Дни тянулись, словно густой мед. Моргана, занимаясь своими привычными делами — сушила травы, готовила зелья, — краем глаза всегда отмечала присутствие незваного гостя. Она видела, как он, уже без своих сияющих доспехов, но все такой же статный, прогуливается по деревне, и сердце ее странно сжималось. Она вспоминала их встречу у колодца. Ах, как он красиво говорил! И какой он сам красивый... Его белокурые волосы, что он теперь носил распущенными, казались ей шелковистыми, и ей неудержимо хотелось прикоснуться к ним, почувствовать их текстуру.
Но больше всего ее забавляло и трогало другое. Он приходил к ее дому под вечер, подолгу стоял у калитки, его лицо было искажено внутренней борьбой. Она наблюдала из-за занавески, как он делал решительный шаг к двери, рука его уже тянулась к ручке, но в последний миг он останавливался, сжимал кулаки и, сраженный собственным волнением, разворачивался и уходил прочь. Эта робость в известном всем рыцаре казалась ей невероятно искренней.
В один из таких вечеров, когда он в очередной раз, прошептав что-то себе под нос, уже собрался уйти, она не выдержала. Резко распахнув дверь, она застала его врасплох на самом выходе с ее двора.
— Чего тебе надо? — спросила она прямо, скрестив руки на груди, но в глазах ее играла не укор, а едва заметная насмешливая искорка.
Он обернулся, и на его мужественном лице расцвел румянец смущения. Он замер, словно завороженный, глядя на нее, освещенную заходящим солнцем в проеме двери.
— Рука твоя и любовь, — выдохнул он, забыв все заученные придворные речи.
Моргана покачала головой, ее рыжие волосы колыхнулись от движения.
— Слишком громко и слишком скоро. Я не знаю тебя, рыцарь. А ты не знаешь меня. Ты желаешь лишь образ, который сам же и придумал.
— Тогда мне нужно узнать тебя получше! — страстно воскликнул он, делая шаг вперед.
Она удержала его на месте одним лишь взглядом.
— Что ты предлагаешь? — спросила она, испытующе глядя на него.
Лотар замер в нерешительности. Турниры, осады, пиры — все это было ему подвластно, но как подступиться к этой дикой, прекрасной тайне?
— Я... Я могу принести тебе дары. Шелка, украшения...
— Не надо, — мягко, но твердо прервала она его. Подумав мгновение, она кивнула в сторону леса, где тропа терялась в сумерках. — Прогуляемся...
Продолжение следует...