"Мы отдали Финляндцам не только всю Финляндию, создав собственными руками враждебное государство в нескольких верстах от своей столицы, но и усилили это государство на счёт русской или почти совсем обрусевшей территории".
"Петербургские чиновники, густо растворённые инородческой стихией, потерявшие душу своего народа, смертельно боятся, как бы не огорчить господ Финнов, Шведов, Поляков, Грузин, Армян. Петербургские чиновники не догадываются, что есть ещё один народ в России, способный огорчаться,—именно стомиллионный русский народ".
"В народе просыпается национальное сознание, и он с ужасом видит, как низко пало обаяние Великой родины, не только внешнее, но и среди зазнавшихся инородцев".
16 августа 1911г.
С унынием я прочёл, что решено присоединить к Петербургской губернии два прихода Выборгской. Только два прихода!.. Это всего лишь одна-двадцатая часть Выборгской губернии; между тем, сто лет назад вся она принадлежала России.
Мне скажут, кривя душой, что и теперь Выборгская губерния вся принадлежит России, как ей же на правах «державного обладания» принадлежит и вся Финляндия до последней её песчинки на границе.
Да,—но ведь всё это на бумаге только, на старой забытой бумаге, в которую уже не принято заглядывать и которой безмолвно решено не придавать значения. В самой действительности Финляндия принадлежит вовсе не России, а Финляндии, и чтобы в этом убедиться, достаточно доехать до Белоострова.
Начиная с границы, имеющей все признаки межгосударственной границы, вы замечаете тут не одно, а решительно все условия полного отчуждения финляндской территории. Фактически и реально, тут совсем другая государственная власть, ведущая с нашей государственной властью непрерывный и многолетний спор.
Проехав Белоостров, вы всеми ощущениями живой действительности чувствуете, что покинули Империю и въехали в Княжество. Последнее имеет свою совершенно чуждую нам нацию, своё враждебное нам правительство, свои, далёкие от наших законы, свои суды, и если Монарх у нас общий, то за Белоостровом его признают уже не Императором, а лишь Финляндским Великим Князем. В общем, в руках России ещё имеется старый вексель, но по нему уже давно не платят, имеется купчая на имущество, но последним пользуется другой хозяин.
Помня Финляндию 35 лет и наблюдая пристально за постепенным отторжением её от России, я держусь твердого убеждения, что Финляндия фактически уже не принадлежит России.
Она принадлежала нам почти вся ещё в эпоху Великого Новгорода, она завоевывалась не раз частями и, наконец, была присоединена целиком, но путём систематической государственной измены разных инородцев, вроде Армфельдта (Армфедльт Александр Густавович, член Госсовета, министр, статс-секретарь Княжества Финляндского, действительный тайный согветник, 1794-1875 - Ред.), проникавших в доверие верховной власти, этот огромный край в действительности уже давно отторгнут от России. Осталась юридическая фикция, достаточная как раз для того, чтобы продолжать обман мнимой государственной принадлежности края к Империи.
Мне скажут, что в Финляндии стоят наши войска и есть русские крепости, но ведь войск стоит так немного и крепости так разорены, что едва ли на них может опираться господство в целой стране.
Ветхие ниточки, вроде тех, которыми сшиваются казённые бумаги, ещё прикрепляют Финляндию к России, но вместо того, чтобы заменить их канатами и железными скрепами, мы проливаем слёзы сожалений и чернила увещаний, полагая, что Финляндцы имеют не каменное сердце и, наконец, тронутся глупым положением, в какое мы попали...
Мысль о возвращении почему-то уступленных Финляндии завоеваний Петра Великого и Елизаветы Петровны держится несколько последних лет, но все думали, что речь идёт о полном их возвращении. Стоит посмотреть на карту, чтобы убедиться в серьёзнейших государственных основаниях для того, чтобы сделать всю Выборгскую губернию русской,—такой же русской, как Московская.
Ещё Пётр Великий считал Выборг «подушкой» Петербурга, изголовьем для головы России, а ведь при Петре расстояния считались пешеходными,—много—кавалерийскими маршами по безобразным дорогам той эпохи.
Теперь, когда пароходы и поезда мчатся в десять и двадцать раз быстрее, соответственно увеличилась и опасность неприятельского вторжения, и условия обороны столицы изменились к худшему.
Теперь, может быть, уже недостаточно владеть одним Выборгом, а надо укрепляться гораздо дальше, если Петербург хочет спать спокойно.
Мы же отдали Финляндцам не только всю Финляндию, создав собственными руками враждебное государство в нескольких верстах от своей столицы, но и усилили это государство на счёт русской или почти совсем обрусевшей территории.
Финская армия официально отменена, но ведь неофициально она существует в виде множества полувоенных, гимнастических, стрелковых, пожарных, охотничьих, полицейских организаций, не говоря о тайной сети отрядов вроде Красной Гвардии, «Воймы» и т.п.
Год назад без всякого препятствия русских властей Финляндия покрылась безчисленными «потешными» организациями, втянувшими в себя всю молодёжь до 18 лет.
Стало быть, враждебное России государство, именуемое Финляндией, уже имеет свою военную армию и ей недостаёт только сигнала для мобилизации.
Стало быть, столица России нисколько не обезпечена от внезапного появления полчищ в несколько сот тысяч вооружённых повстанцев.
Но столь вероятное и в течение ряда лет разгорающееся восстание Финляндии может не ограничиться силами одной этой страны. Допустите, что вожди финляндского мятежа приберегают начало действий к какой-нибудь из угрожающих России внешних войн.
В этом случае восставшая окраина явится плацдармом для могущественного неприятельского десанта. Ясно, что пока столица наша находится в устьях Невы, решительно необходимо сделать так, чтобы враждебные границы были отодвинуты от неё подальше. С этой точки зрения совершенно непостижимо, почему решили присоединить только два ближайшие прихода, каких-то 155 тысяч десятин. Уж если выдвигать сухопутную оборону против нашествия с севера, то нужно выдвигать её гораздо дальше. Теоретически Россия должна быть хозяйкой всего пространства до Торнео, но практически необходимо, чтобы выборгский шхерный и береговой район был действительно в наших руках.
То, что у нас осмелились присоединить только два прихода, всею Россией будет понято не иначе, как проявление обычной робости, когда речь заходит о державных правах России.
Финляндцы у нас с величайшею наглостью оттяпали результаты многих кровопролитных войн, мы же боимся вернуть из этих результатов более чем крошку, падающую со стола.
Петербургские чиновники, густо растворённые инородческой стихией, потерявшие душу своего народа, смертельно боятся, как бы не огорчить господ Финнов, Шведов, Поляков, Грузин, Армян. Петербургские чиновники не догадываются, что есть ещё один народ в России, способный огорчаться,—именно стомиллионный русский народ. Что наше постыдное унижение в Финляндии замечено не только в русском обществе, но и в глубинах народных,—я сужу по письмам, получаемым от крестьян.
В этих письмах слышится трудно сдерживаемое негодование на безсилие нашей бюрократии справиться с оскорбительным для России положением в Финляндии.
Русский народ уже читает газеты или слушает их чтение, он уже живёт политической жизнью. Вместе с идеями общей политики в народе просыпается национальное сознание, и он с ужасом видит, как низко пало обаяние Великой родины, не только внешнее, но и среди зазнавшихся инородцев.
Не далее, как месяц назад, богомольцы, вернувшиеся с Валаама, передавали в газетах о неописуемых безобразиях, творимых «чухнами» в монастыре.
«Под видом «увеселительных» прогулок (huvimatkat) на святые в глазах Русских острова, на Валаам, высадилась компания пьяных Финнов-рабочих. Они ворвались в монастырскую гостиницу и начали разгром. Богомольцы всех 900 номеров, перепуганные шумом, проснулись и подняли крик о помощи. Хулиганы избили монахов, пытавшихся успокоить их, перебили всё, попадавшееся им под руку, истребили массу деревьев и кустов и, натешившись вдоволь, к моменту прибытия полиции покинули остров».
Подобные безобразия совершаются уже несколько лет. Под предлогом, что Валаам принадлежит Финляндии, обнаглевшие шайки Финнов разгуливают по острову, заглядывают в священные для паломников места обители, закуривают о лампадки папиросы, покупают освящённые образки и крестики и навешивают их себе в виде брелоков и т.п.
В исторической печати давно признано, что император Александр I, введённый в заблуждение подобострастными сановниками из инородцев, совершил глубокую государственную ошибку, даровав Финляндии ту автономию, какою она не пользовалась при Шведах.
Ещё большую ошибку сделал Александр II, установивший сеймовое законодательство в крае и допустивший ряд мер, создавших отдельную финляндскую государственность.
С последствиями этих крайне грустных ошибок теперь приходится тяжело считаться, а если не будет принято мер, достаточно быстрых, скоро неизбежно придётся пережить катастрофу на финляндской окраине. Всё это, мне кажется, правительство прекрасно сознаёт. В составе нашей власти, начиная с П. А. Столыпина, имеются превосходные знатоки финляндских дел. Не раз, а по крайней мере, десятки раз за последние годы все основные положения финляндской разрухи переворачивались в казённых комиссиях так и этак.
Существует очень осведомлённая по данному предмету национальная печать, которая тоже—не десятки, а сотни раз высказывала одни и те же не допускающие спора выводы.
Наконец, накопилась большая учёно-историческая и юридическая литература всё по тому же злосчастному вопросу. Казалось бы, что же тут медлить и возможно ли останавливаться ещё раз?
К сожалению, колеблющееся бездействие сделалось нашей второй природой. Вместе с большинством государственных вопросов, финляндский вырождается у нас в политическую метафизику, в бумажное словоизнурение, в толчею слов, повторяющих друг друга, не разрешаясь никаким решением.
Финляндцы когда-то пугались, а теперь уже смеются над нашими бумажными драконами. Они воочию убеждаются, что ни одна угроза наша не приводится в исполнение, не идя дальше невиннейших слов и жестов. Сколько было споров и перекоров, сколько трудов тяжких относительно общеимперского с Финляндией законодательства, и что же? Второй год, как этот закон одобрен и Г. Думой, и Г. Советом, и Высочайше утверждён, и всё-таки ни малейшего практического значения ещё не получил. Я боюсь, не вышло бы и в данном случае «много шума из пустяков».
Заметили ли вы крайнюю нерешительность журнала Совета Министров от 4 августа? Правительство не только побоялось поставить весь вопрос о Выборгской губернии, ущипнув лишь двадцатую часть задачи,—но и эту-то двадцатую часть собирается решить с утроенною медленностью. Совет Министров, видите ли, решил присоединение двух приходов только принципиально. Законопроект же о присоединении должен быть ещё разработан и внесён в порядке закона 17 июня 1910 года для направления в общегосударственном законодательном порядке. Предполагается собрать под председательством товарища министра междуведомственную комиссию из представителей семи ведомств. Затем законопроект пойдёт на заключение финляндского сената, затем на рассмотрение Совета Министров, затем в законодательные палаты и т.д.
Когда отходило от России её «державное обладание», дело обошлось без всех этих инстанций,—вернуть же (хотя бы двадцатую часть утраченного)—для этого нужна, оказывается, тяжкая волокита...
Невыгода для России подобных затяжек та, что благодаря им благие цели только усматриваются, но никогда не достигаются. Слишком робкая постановка вопроса с крайне медленным решением достаточна только для того, чтобы внести раздражение одинаково, - в Финляндии и у нас. Если взглянуть на существо дела—оно не двигается, но симуляция движения пугает одну сторону и разочаровывает другую.
Россия готовится к 300-летнему юбилею Царствующего Дома. Строится храм в память этого события и готовятся обычные патриотические манифестации. Мне кажется, правительство с своей стороны хорошо сделает, если ко дню великой годовщины исправит хоть некоторые погрешности нашей национальной политики, давно выясненные.
Историки справедливо отмечают, что первые Романовы вывели Московское царство из великой смуты и присоединением Малороссии положили начало объединению русского племени. Величайший из Романовых отвоевал у Шведов море и полуазиатское царство возвысил в степень великой европейской державы. Не забудутся заслуги Романовых, расширивших Империю Русскую до горизонтов, о которых московская Русь и не мечтала.
Однако, строго историческая критика предъявит суду потомства и те явления, которых к выгоде нации могло бы не быть, и между ними слишком заметный упадок национального чувства за эти полтораста лет.
Россия вела ряд кровопролитнейших, весьма изнурительных войн, но если спросить, для кого воевала Россия, то приходится часто с сокрушением ответить: не для себя.
Как я обстоятельно выяснил недавно относительно Кавказа (см. «Для кого воевала Россия?»),—мы густо оросили русской кровью Кавказский перешеек и Закавказье для того только, чтобы облагодетельствовать роскошными землями, главным образом, турецких Армян, Грузин, Греков, Немцев, Латышей, Эстонцев,—русским же людям достаются лишь обглоданные кости.
Завоёваны огромные пространства в Новороссии и Туркестане, но хозяевами там явились но Русские, а Евреи.
Завоёвано Царство Польское и Прибалтийский край, но завоёваны не для России, а для них самих,—как бы для того только, чтобы дать им возможность, пользуясь защитой России и её рынком, развить небывалую на этих окраинах культуру.
Что касается Финляндии, то здесь парадоксальность русского завоевания сказалось всего ярче. Завоевание Финляндии превратилось в национальное освобождение этой страны от Шведов и в служебное подчинение ей народа русского.
До завоевания Финляндии на нас не лежало в отношении её никаких обязанностей, присоединив же её, мы так умно устроились, что создали несуществовавшую до тех пор финскую нацию с несуществовавшей государственностью и всё это обязались поддерживать на наш счёт и страх.
Не то, чтобы взять от покорённой страны по крайней мере издержки на её завоевание,—мы сами подарили ей свою собственную губернию с неисчислимыми натуральными богатствами, притом губернию крайне необходимую столице и в стратегическом, и экономическом отношениях.
Попробуйте отнять у любой державы область, равную Выборгской губернии.
Чтобы добыть Эльзас-Лотарингию, Германии пришлось вести сокрушительнейшую войну, а мы подарили Финляндии без боя губернию втрое больше Эльзас-Лотарингии.
Спрашивается, если верить не бумаге, которая часто безстыдно лжёт, то кто же кого завоевал—мы Финляндию или она нас? Мы ли с неё взяли земельную контрибуцию, или она с нас? Она ли стала в вассальные к нам отношения, или мы к ней?
Если вспомнить, что Финляндцы получили все права российских граждан, а Русские—никаких прав финляндских граждан, то спрашивается, кто же фактически явился победителем—они или мы?
Пусть читатель не удивляется возможности таких вопросов через сто лет по присоединении Финляндии. История имеет свою ужасную логику, завоеватели не раз делались добычей завоёванных народов. На всех окраинах, но особенно в Финляндии, мы попали в это постыдное положение. Оно в самом деле постыдно и оскорбительно для великого народа русского.
Оно, угнетая гордость нашу, наконец становится опасным для Империи.
Уже в течение нескольких десятилетий над столицей русского государства растёт совершенно непереносимая угроза, растёт точно ледяная глыба, которая вот-вот подтает и свалится на Петербург. Правительство обязано во что бы то ни стало положить этому предел.
Когда завязались на Волге две самостоятельных государственности на пути к Востоку, Иван Грозный не пощадил огромных средств, чтобы сломить их.
Когда Швеция слишком вдалась в древние наши владения и угрожала заслонить нам Запад, Пётр Великий не остановился пред титанической войной и раздавил Шведов.
Спрашивается, неужели мы совсем растратили государственный разум предков и уже не способны для борьбы даже с Финляндией? Она—не Швеция и даже не Казань,—она пока ещё маленькая опухоль, но весьма злокачественная и быстро растущая.
Мелкое царапание опухоли, выщипывание из неё «одной двадцатой» частички—едва ли это верная метода.
Нужны безстрашные и героические меры, за которые благодарен будет не только русский народ, но и финляндский: ведь в случае глупейшего бунта, если дать ему разрастись, наиболее пострадавшей стороной явится не Россия.
П. А. Столыпин в одной из думских речей иронизировал над «политикой защитного цвета». Но брать вопрос в одну двадцатую его видимости—не значит ли обнаруживать ту же дозу силы и вообще не значит ли это прятаться от победы?
-------------------------------
Пост скриптум из 2025 года.
ФСБ опубликовала новые рассекреченные архивные документы, рассказывающие о зверствах, с которыми финские оккупанты, воевавшие за гитлеровскую Германию, летом 1944-го в Карелии убивали раненых советских бойцов, едва ли не превзойдя нацистов по степени садизма.
https://t.me/alekseystefanov/12575
Вообще можно бесконечно рассказывать, как пытались уничтожить под корень русских наши ближайшие соседи, стократно прощённые и столько же раз предавшие.
Может быть, пора сделать выводы из уроков тысячелетней истории?
Только стёртые с лица земли государства не пытались снова и снова всадить нож в спину России. Это вам любой хазар или печенег подтвердит.
Зверства финнов: https://yandex.ru/images/search?lr=213&source=serp&stype=image&text=конт%20зверства%20финнов