Тот день должен был стать одним из самых счастливых в ее жизни. Он должен был закончиться тем, что она, уставшая, но сияющая, разглядывала бы крошечные пальчики своего сына, прислушивалась к его дыханию. А вместо этого Маша лежала на больничной койке, прислушиваясь к собственному стучащему сердцу и глядя в белый потолок, залитый слепым светом ламп. Ей было до боли страшно. Завтра – операция. А ее муж, Игорь, за тысячу километров, в командировке, от которой, по его словам, зависело их будущее. И эта мысль обжигала больнее, чем капельница в руке.
Всё началось с мелочей. С тех самых мелочей, которые, как песчинки, по одной не заметны, но вместе способны завалить целый дом.
В тот злополучный день Маша, тяжелая на подъем, лежала в спальне. Живот был большим, неповоротливым, каждый шаг давался с трудом. Врачи строго-настрого велели беречься: давление подскакивало, анализы были плохими. Она слышала, как щелкнул замок в прихожей, и ее сердце неприятно екнуло. Это не мог быть Игорь, он был на работе.
— Машенька, ты дома? — донесся из прихожий знакомый, всегда немного встревоженный голос свекрови, Анны Львовны.
«Пришла», — с тихой, беззвучной злобой подумала Маша. Потом, заставив себя, крикнула в ответ: — Здравствуйте, Анна Львовна! Я в комнате!
Послышались торопливые, тяжелые шаги. Дверь в спальню распахнулась, и на пороге возникла Анна Львовна. И Маша ахнула. Свекровь стояла в уличных сапогах, на мокрых подошвах которых отчетливо виднелись следы уличной грязи.
— Вы чего не разулись?! — сорвался у Маши крик, резкий, пронзительный. — Я только полы помыла! Вы их испачкали!
Анна Львовна замерла, растерянно глядя на невестку, потом на свои ноги. На ее лице отразилось искреннее смятение.
— Извини, Машенька! Испугалась, что тебе плохо! Вот, дура старая, и помчалась в спальню! Лежи, милая, я сейчас всё протру!
— Не надо! — сквозь стиснутые зубы процедила Маша. — Я сама всё уберу!
Она чувствовала, как по телу разливается жар, как учащенно бьется сердце. Эта картина — грязные следы на чистом, только что вымытом полу — казалась ей страшным символом. Символом вторжения и неуважения маленького мира, который она так старательно выстраивала.
— Вы зачем пришли? — перевела она тему, пытаясь успокоить дрожь в руках.
— Да я вот, немного пеленок прикупила! Вот ползунки еще и рубашечки, — улыбнулась свекровь, протягивая пакет.
— Спасибо! — Маша пыталась подавить раздражение. — Но я же просила ничего не покупать! Я хочу сама всё покупать своему ребенку!
— Маш, ну вещей много не бывает! Описался, и кинул в стирку, собрал побольше — и постирал!
— Анна Львовна, уже давно придумали памперсы! — не выдержала Маша.
— Но в них же попка потеть будет? Конечно, на ночь — милое дело! Но днем лучше в марлевых простынках полежать, — запричитала Анна Львовна своим обычным, добрым, но таким душащим тоном.
И тут в Маше что-то сорвалось. Все ее накопленное раздражение, вся усталость, весь страх вырвались наружу единым, яростным потоком.
— Анна Львовна! Как же вы мне надоели! Со своей уборкой, со своими советами, со своими подарками! Неужели вы не понимаете моих намеков? — крикнула она.
Лицо свекрови стало испуганным. — Деточка, ты что?
— Да не надо мне вашей помощи! Мы с Игорем взрослые люди! Дайте нам самим жить! Своей семьей! — не могла успокоиться Мария.
Наступила тишина. Анна Львовна стояла, опустив голову, словно провинившаяся девочка.
— Хорошо, я уйду, — тихо, почти шепотом, проговорила она.
— До свидания! — бросила ей вдогонку Маша и, не глядя, пошла в ванную.
Она умылась холодной водой и посмотрела в зеркало. Отражение испугало ее: лицо было покрыто красными пятнами, губы дрожали. Руки тряслись так, что она еле могла удержать зубную щетку. А потом по телу снова разлился тот самый жар, голова закружилась, и в висках застучало. Маша еле дошла до спальни, с трудом нашла телефон на тумбочке. Пальцы плохо слушались, но она набрала номер мужа.
— Скорее вызови скорую. Я не смогу, — прошептала она, и мир поплыл перед глазами.
Больница. Резкий запах антисептиков, белые халаты, тихие голоса. Маша пришла в себя в реанимации. Давление сбили, но состояние оставалось тяжелым.
— Машунь, ты как? — взволнованно спрашивал Игорь по телефону. — Меня к тебе не пускают!
— Нормально уже, — с трудом говорила она. — Вот, сейчас перевели из реанимации в общую палату. Сбили давление, слишком высокое поднялось.
— Машенька, как же так? — в голосе мужа слышалась усталость и отчаяние. — Я же просил тебя не нервничать, лежать и отдыхать.
— Да что-то не получилось, — тихо ответила Мария. — Я пыталась, но приходила твоя мать. Я не сдержалась…
— О, господи! Зачем она опять приходила! — закричал вне себя Игорь. — Я же попросил ее!
— Но она пришла. Ладно, как получилось, так получилось. Теперь, я надеюсь, в скором будущем ее не увижу.
— Машенька, только не нервничай! Я настрого прикажу, чтобы она тебе на глаза не появлялась!
— Ладно, дело не в этом. Врачи сказали, что нельзя больше ждать. Срок позволяет провести операцию.
— Как операцию? Какую? — сначала не понял супруг.
— Сделают кесарево, — тихо прошептала Маша. — Уже готовят к операции. Надо принести мне компрессионные чулки. Завтра уже прооперируют.
— Как завтра? Завтра мне надо в Питер ехать, командировка на несколько дней, - Игорь растерянно замолчал. Это было важное совещание, контракт, от которого зависело его повышение.
— Какая командировка? — попыталась повысить голос Маша, но тут же почувствовала, как голова наполняется тяжелой, тупой болью.
— Машунь, там встреча с инвесторами. Мне надо самому быть на этом совещании. Пропустить — никак, — тихо сказал Игорь. — Я на пару дней. Я буду с тобой всё время на связи!
— Хорошо, — также тихо ответила супруга.
Она положила трубку, отвернулась к стене и заплакала. Тихими, горькими слезами. Ей было так страшно, так одиноко. Она оставалась одна в этом белом, холодном мире, где завтра с ней будут делать что-то страшное и непонятное. А он уезжал. Уезжал, потому что «надо». В этот момент она ненавидела и его командировку, и его мать, и весь мир, который оказался таким жестоким.
Операционная. Яркий свет. Холод. Прикосновения рук в перчатках. Потом — первый крик. Тихий, но такой настойчивый.
— Мальчик, вес 3 кг 800 г, — прозвучал спокойный голос доктора.
— Всё хорошо? — еле слышно спросила Мария, боясь поверить.
— Всё хорошо, — сказал врач и поднес ребенка к матери. Он положил теплый, завернутый в пеленку комочек ей на грудь.
Мария заглянула в крошечное личико. Пухлые щечки, алые, складывающиеся в невидимую улыбку губки. Это была первая встреча. Самая важная в ее жизни. Она протянула палец, и крошечная ладонь рефлекторно сжала его.
— Сейчас мы вам введем немного успокоительного, и скоро вы сможете пообщаться со своим богатырем, — сказал врач.
Мария почувствовала, как погружается в сладкий, целительный сон. Перед ее глазами все еще стояло личико малыша. Внезапно, сквозь пелену накатывающего забытья, она вспомнила свекровь. Анна Львовна. Она ведь тоже когда-то, много лет назад, вот так же, в страхе и надежде, впервые увидела своего ребенка. Своего Игоря. Эту мысль Маша унесла с собой в сон.
— Просыпаемся, — прозвучал звонкий, добрый голос медсестры. — Всё хорошо, вы уже в палате. Смотрите, вот, в люльке ваш малыш спит.
— Мой малыш, — улыбнулась Маша. Сердце наполнялось теплом и нежностью. — Скажите, пожалуйста, а я могу позвонить?
— Конечно, — улыбнулась в ответ медсестра. — Ваши вещи тоже уже здесь. Вот телефон, можете порадовать своих близких!
Прошло четыре дня. Мария с нетерпением ждала выписки. Малыш, которого они с Игорем решили назвать Артемом, радовал маму хорошим аппетитом и спокойным сном. А она не могла налюбоваться на сына. Каждая его морщинка, каждое движение казались ей чудом.
Наконец-то настал долгожданный день. Она набрала Игоря по видеосвязи.
— Привет! — улыбаясь, поздоровалась она, показывая мужу сладко сопящего Артема.
— Привет, дорогие! — Игорь улыбался, но выглядел уставшим. — Вот только добрался до дома! Сегодня ночью прилетел и сразу на работу.
— Хорошо, что ты приехал! Выписка будет завтра! Ты успеешь подготовить комнату? — счастливо спросила Маша. Она заранее купила и мебель, и вещи, но из-за суеверия хранила всё в коробках, не распаковывая.
— Да, конечно, — оглядев комнату уставшим взглядом, ответил супруг. Маша сквозь экран телефона заметила пыль на тумбочке и небольшую горку немытой посуды в раковине. Игорь, видимо, совсем не успел прибраться.
— Хорошо, я буду ждать завтрашнего дня! Так хочется, чтобы ты, наконец, вживую познакомился с нашим сыночком. Ладно, нам пора кушать! Целую!
Она положила трубку с легким уколом тревоги. Комната была не готова. А так хотелось, чтобы возвращение домой стало настоящим праздником.
Но то, что она увидела, переступив порог квартиры на следующий день, поразило ее до глубины души. В прихожей пахло свежестью и чем-то вкусным. Полы блестели. А весь потолок в гостиной был усыпан воздушными белыми и голубыми шарами, которые колыхались от сквозняка. Она с замиранием сердца зашла в спальню и увидела там большой, нарисованный от руки плакат: «С возвращением, наши любимые!». Это было так неожиданно и так мило, что у девушки навернулись слезы.
— Игорь, спасибо! — прошептала она.
— Да не за что, — смущенно промямлил мужчина. Он стоял и смотрел на нее, и Маша вдруг поняла — он сам удивлен. Он понял, что здесь поработала его мать. Сам он, скорее всего, еле успел пропылесосить.
И тут ее взгляд упал на угол комнаты. Там стояло кресло. То самое кресло-качалка, удобное, с высокой спинкой и мягким сиденьем.
— Ой, а это что? Это кресло-качалка? — воскликнула Маша и осеклась. Она вспомнила, кто знал о ее желании. Тогда, несколько месяцев назад, когда они с Анной Львовной выбирали кроватку, она в магазине несколько раз с блаженством присаживалась в точно такое же кресло. Она тогда вслух не сказала ни слова, только подумала, как будет удобно кормить в нем малыша. И свекровь это заметила.
— Маш, — начал было Игорь, желая объясниться.
— Игорь, не продолжай, — улыбнулась Маша, и это была светлая, спокойная улыбка. — Знаешь, с рождением нашего сыночка я многое пересмотрела в жизни. В том числе и свое отношение к твоей матери. Теперь я представляю, как ей тяжело было… отдать тебя мне. Как она просто по-матерински хотела помочь тебе и мне. Боялась, что нам тяжело.
— Маш, я тоже думаю, что она очень любит и тебя, и меня. А теперь еще и своего внука, — тихо сказал Игорь.
Мария осторожно переложила спящего Артема в приготовленную люльку, достала телефон из кармана и набрала номер, который раньше вызывал у нее лишь раздражение.
Трубку сняли почти сразу.
— Мама, — тихо сказала Маша. И это слово далось ей нелегко, но оно вырвалось само, будто ждало этого момента. — Спасибо вам. Вы простите меня.
На той стороне провода наступила тишина. Потом Маша услышала тихий вздох и такой же тихий, дрожащий голос: — Дочь, а я никогда на тебя и не обижалась.
— Спасибо, — снова прошептала Маша, чувствуя, как камень падает с души.
— А можно прийти? — робко, с надеждой спросила Анна Львовна. — Полюбоваться на малыша? Ну и по дому чем-нибудь помочь? — И тут же резко замолчала, будто испугалась собственной настойчивости.
В телефоне воцарилась пауза. Короткая, но очень напряженная. И вдруг Маша не выдержала и рассмеялась. Не истерично, как раньше, а легко и светло. И свекровь, услышав этот смех, неуверенно, но все же присоединилась к ней. В этом смехе не было прежней вражды. Было понимание. Было начало чего-то нового. Общей истории, которая только начиналась.