Разбираемся, кто из писателей шил сапоги, а кто был «намерен франтить».
Литературные вкусы
Тургенев и Достоевский поначалу были друзьями, но идейные разногласия и несхожие взгляды на литературу привели к серьезным конфликтам. Федор Михайлович советовал Ивану Сергеевичу сжечь роман «Дым», а тот в соавторстве с Некрасовым написал эпиграмму:
Витязь горестной фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На носу литературы
Рдеешь ты, как новый прыщ.
Достоевский же в письме Страхову замечал: «"Король Лир" Тургенева мне совсем не понравился. Напыщенная и пустая вещь. Тон низок. О, выписавшиеся помещики! Ей-богу, не из зависти говорю».
А вот Толстому не нравился Шекспир. Вступить с английским классиком в спор, конечно, было невозможно, но писатель оставил критический очерк «О Шекспире и о драме», где можно встретить следующее: «прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: „Короля Лира“, „Ромео и Юлию“, „Гамлета“, „Макбета“, я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение…».
Антон Павлович Чехов о коллегах резко не высказывался, однако в шутку писал: «Продаю мангуста с аукциона. Охотно бы продал и Гиляровского с его стихами, да никто не купит». В этих строках, кстати, определяется судьба уже знакомого нам мангуста.
Неожиданный поступок
Духовные искания Льва Николаевича Толстого привели его к отторжению идеи частной собственности. В 1891 году он публично отказался от авторских прав на все произведения, написанные после 1881 года, опубликовав письмо-отказ в «Русских ведомостях» и «Новом времени».
Если поступок Толстого принес в семью разлад, то неординарное поведение Достоевского привело к женитьбе. Он влюбился в Анну Григорьевну Сниткину — стенографистку, которая помогала ему с печатью «Игрока». Писатель избрал весьма необычный способ признаться в чувствах, попросив девушку придумать вместе с ним конец его нового романа. Главным героем был художник, судьба которого походила на судьбу Достоевского. Уже немолодой, он влюбляется в жизнерадостную девушку Анну, но боится сказать о чувствах. А затем между писателем и Сниткиной случился трогательный разговор, который она, уже будучи женой Федора Михайловича, вспоминала:
– Представьте, что этот художник – я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?
– Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!
Отношения между Толстым и Тургеневым были дружескими, но непростыми. Оба признавали литературный талант друг друга, но между писателями легко вспыхивали ссоры. Одна из них чуть не привела к настоящей дуэли. Сцену эту воспроизводит со слов мужа в своем дневнике Софья Андреевна Толстая: «Тургенев сказал: «Стало быть, вы находите, что я дурно воспитываю дочь?» Л.Н. ответил на это, что он думает то, что говорит, и что, не касаясь личностей, просто выражает свою мысль. Тургенев рассердился и вдруг сказал: «А если вы будете так говорить, я вам дам в рожу».
А вот решение Чехова можно назвать необычным, но нельзя — неожиданным. Его путешествие на Сахалин, о котором рассказывают на уроках литературы, было тщательно спланировано. Антон Павлович интересовался вопросом жизни осужденных в колониях, а в достоверность официальных отчетов на эту тему не верил. Кроме того, он считал это предприятие внутренне необходимым: «Мне страстно хочется спрятаться куда-нибудь лет на пять и занять себя кропотливым, серьезным трудом».
Мода
«Блуза, подпоясанная ремнем. зимой — темная, летом — белая, парусиновая», — хрестоматийный образ Льва Николаевича Толстого. Именно таким его запечатлели Репин, Ге и Нестеров, таким видим его на фотографиях. Писатель выбирал простоту и практичность.
«Если сегодня возьму денег, то куплю себе шикарную шляпу и летнее пальто. Пора запасаться летним платьем. Шляпу куплю удивительную и вообще намерен франтить», — продумывал образ Антон Павлович Чехов. Привычные нам бабочка-галстук, пенсне и трость стали неизменными аксессуарами Чехова в зрелом возрасте, в молодости же он следил за современной модой, одеваясь скромно, но стильно.
Тургенев не упускал возможности блеснуть в свете, известен, например, такой его наряд: «синий фрак с золотыми пуговицами, изображающими львиные головы, светлые клетчатые панталоны, белый жилет и в цветной галстух».
Портрет Федора Михайловича кисти Василия Перова оставил в памяти образ глубоко сосредоточенного писателя. Напряжение лица — свидетель внутренней работы — занимает зрителя, не давая разглядеть одежду. Мешковатый, серый пиджак, в который Перов нарядил Достоевского — художественная необходимость, которая, однако, не совсем соответствует действительности. Литератор очень внимательно относился к своему внешнему виду, был чрезвычайно чистоплотным и аккуратным, любил красивую одежду: «Вчера я надел шармеровское платье в первый раз, и мне стыдно стало: удивительно, как я вдруг стал похож на модную картинку, ей-богу так. Сшито безукоризненно; шляпу я купил себе совсем другой формы и нахожу, что удивительно идёт ко мне. Воображаю, каким фатом ты меня сочтешь за эти слова».
Творческий метод
Работу над «Игроком» Достоевский сумел уложить в рекордные 26 дней. Скорость впечатляющая, но вот причине такой спешки не позавидуешь. Затруднительное финансовое положение заставило Федора Михайловича заключить с издателем Стелловским строгий контракт с жесточайшими сроками, при невыполнении которого Стелловский получал полное право издавать произведения Достоевского без каких-либо выплат на протяжении 9 лет. «Игрок» был написан к сроку.
Эту скорость отчасти можно объяснить тем, что Федор Михайлович роман диктовал, а не писал от руки. Совсем иной подход был у Толстого, который неоднократно возвращался к рукописям, правил их вплоть до самого выхода в печать. Исследователи и по сей день разбирают черновики писателя слой за слоем, изучая, как замысел целого произведения мог измениться буквально на полях.
А вот Чехов упорно отвергал черновики, но всюду ходил с записной книжкой, чтобы не потерять свои наблюдения. Многое из нее перекочевало в рассказы. Немало в ней забавного: «праздновали юбилей скромного человека. Придрались к случаю, чтобы себя показать, похвалить друг друга. И только к концу обеда хватились: юбиляр не был приглашен, забыли».
Иван Сергеевич Тургенев же о творческом методе высказывал кратко, но емко: «когда я пишу, я всегда испытываю точно роды».
Последнее, пожалуй, свойственно не только знаменитым писателям, но и всем, кто когда-либо сталкивался с белым листом бумаги. Делитесь в комментариях, в ком из классиков вы почувствовали родственную душу.