Джеймс Джойс - великий мистификатор
Недавно один мой знакомый немало меня удивил, когда на вопрос в одном интервью о его любимой книге назвал роман Джойса «Улисс». Правда, он хорошо знает английский и, может быть, читал книгу в оригинале, но и это, как мне кажется, не оправдывает такой странной любви.
Вообще, по моему глубокому убеждению, чтобы действительно любить эту книгу, нужно обладать, как минимум, четырьмя качествами:
- В совершенстве владеть английским языком.
- Очень хорошо знать историю англоязычной литературы.
- Хорошо знать историю Ирландии.
- Быть Ирландцем.
Поскольку я ни одним из этих качеств не обладаю, то и любви к данному произведению не испытываю. И декларируемая любовь к Джойсу многих моих соотечественников мне представляется нарочитой и неискренней.
Я брался за чтение этого фолианта несколько раз и, в конце концов, честно его осилил, но общее впечатление от прочитанного у меня осталось такое:
«Улисс» Джеймса Джойса — самая грандиозная в истории мировой литературы мистификация.
Как известно Джойс в молодости был весьма амбициозен и мечтал стать великим писателем с мировой известностью - никак не меньше. Амбициозность и тяга к писательству, впрочем, черта не редкая для талантливых уроженцев Ирландии: недаром история англоязычной литературы буквально пестрит ирландскими именами. Начинал же свою литературную карьеру молодой дублинец весьма скромным сборником рассказов, который так и назывался «Дублинцы», Сборник состоял их полутора десятков крохотных рассказиков, повествующих - как из названия понятно - о жизни типичных дублинцев. И все, кто этот сборник читал, думаю, согласятся со мною, что написаны эти рассказики весьма изящно и со вкусом, но по своему литературному характеру - абсолютно традиционны, то есть ни малейшего признака будущей литературной акробатики «гениального Джойса» отыскать в них невозможно.
Эта весьма скромная книжка имела весьма скромный успех, и это, полагаю, навело его автора на мысль, что если он будет продолжать в том же духе, то максимум чего добьется - это того, что через полвека его имя упомянут одной строчкой в литературном справочнике, как «талантливого ирландского прозаика первой половины 20-го века». Джойса такое развитие событий не устраивало категорически. Он хотел всего и сразу, и чтобы заполучить это - должен был прежде всего найти какой-то оригинальный и беспроигрышный ход. Создать нечто такое, чтобы у всех глаза на лоб полезли: абсолютно невиданное и сногсшибательное.
И вот тут (как я предполагаю) он и начал создавать - не книгу, пока, но - Теорию: «Как написать мировой шедевр». Как привести читателя в изумление? Представить ему фантастическую, переливающуюся всеми мыслимыми цветами, ошарашивающую мыслимыми звуками и запахами головоломку, внутри которой, может быть, вообще ничего нет, но это, как раз, не важно, а важно - произвести впечатление такого бездонного глубокомыслия, чтобы читателю стало стыдно за собственную глупость и неспособность постичь эту глубину.
И «Теория», которую Джойс вначале продумал, а потом практически воплотил в своем романе, легла в основу всей последующей «постмодернистской» литературы, то есть той литературы, которая с успехом подсовывает читателю замысловатые формы при куцем содержании.
Как мне представляется (может быть, я не прав), Джойс приступил к созданию главного произведения своей жизни следующим образом. У него после «Дублинцев» оставались еще какие-то заготовки рассказиков - такого же типа, которые в случаи их опубликования принесли бы ему столь же скромный успех, так что и публиковать их не имело смысла. Среди них - коротенькая (на полтора десятка страничек) история о дублинском рекламном агенте, жена которого назначила свидание любовнику, а сам он - зная об этом - целый день нарочно болтается по городу, чтобы им не помешать. Такая забавная и одновременно трогательная зарисовка. И вот Джойс ставит перед собой воистину титаническую задачу: из этой, с позволения сказать, «лягушки» раздуть «вола» на восемьсот страниц убористого текста. При этом нашпиговать этот «роман» максимальным количеством литературных кунштюков, так чтобы у читателя крыша поехала.
И вот тут он дал простор своей буйной фантазии. Чего он только туда не понапихал! И каждая глава у него в особом стиле, и представляет особый цвет и особый анатомический орган, и привязана к отдельной главе «Одиссеи» (причем привязка к Гомеру настолько за уши притянута, что без услужливых пояснений самого автора никто бы и в жизнь этого «гомеровского плана» не увидел). И в каждой главе какой-то особый кунштюк: например, глава из одних рекламных объявлений. Или глава, составленная из пародий на англоязычных авторов - от древних времен до современников Джойса.
Вот относительно этой последней главы мне всегда хотелось задать вопрос всем тем, кто декларирует свою искреннюю любовь к этому произведению: какого рода удовольствие вы извлекаете из этой главы? Вы что - настолько хорошо знаете английскую литературу, что в состоянии оценить изящество джойсовских пародий? Я, к сожалению, из тех авторов, которых Джойс в этой главе пародирует, многих вообще не знаю, а большинство знаю настолько поверхностно, что уловить остроумие пародии никак не смогу. Да, конечно, существуют филологи - специалисты по англоязычной литературе, которые разбираются в стилистических тонкостях всех этих авторов и способны все эти пародии оценить, но, боюсь, таковые знатоки составляют крайне ничтожный процент населения земного шара: явно несопоставимый с числом тех, кто называет себя «любителями Джойса».
Особо знаменитый джойсовский кунштюк - это, так называемый, «поток сознания». Дескать, именно Джойс этот прием выдумал и пустил в мировую литературу. На самом деле задолго до Джойса такого рода «поток» представил Марк Твен в своем рассказе про дедушкиного барана. Правда, Твен вовсе не считал, что открывает этим новую страницу в истории мировой литературы.
Суть данного приема сводится к тому, что автор передает мысли персонажа - от первого лица, причем мысли эти свободно переходят с одного предмета на другой, как это, в общем-то, в нашей жизни и происходит. Однако, это «свободное течение мысли» у Джойса искусственно приноравливается к физическим действиям, которые персонаж совершает, так как нужно же вести повествовательную линию, а это сразу делает «мышление» нарочитым и недостоверным. Дело в том, что в жизни мы совершаем множество действий механически - вовсе не облекая их мысленно в слова. Например, вы идете по улице - по хорошо знакомому маршруту - и думаете при этом, ну, скажем, о любовнике вашей жены. При этом вы поворачиваете направо, налево, переходите через дорогу, то-есть совершаете множество физических действий, но при этом не думаете каждый раз: «сейчас я поверну направо», «сейчас я перехожу через дорогу» и т.д. Но если писатель будет передавать только ход ваших мыслей - то как читатель сможет догадаться, что персонаж куда-то идет? Ведь мыслить он может и сидя на диване. Вот Джойс и дополняет «поток сознания» совершенно невозможными на самом деле мыслями; «а сейчас я поверну направо», «а сейчас я почешу себе ухо». В результата «поток» становится довольно странным и неубедительным.
А вот знаменитый монолог жены героя (в конце романа), чья главная стилистическая особенность состоит в полном отсутствии знаков препинания (дескать, вот уж подлинный «поток сознания»), то это просто цирковой фокус! Вы прочитайте внимательно этот монолог - с карандашом в руках - и расставьте все запятые и точки. Вы сразу увидите, что они там с самого начала были: просто Джойс взял и стер их в окончательном варианте текста. Зачем? А чтоб все изумились и сказали: «Ах! Это настоящий поток сознания!».
Главное - все эти бессчетные трюки, может быть, и любопытны сами по себе, но никакой особой содержательности роману не добавляют. Идеологически содержание романа может быть изложено на двух десятках страниц без каких-либо смысловых потерь. Все остальное - виртуозное трюкачество. Кто любит цирк, вероятно, полюбит и Джойса. Но неужели в мире так много поклонников литературного цирка?
Конечно, Джойс стал основоположником постмодернизма, и его умение создавать сложнейшие конструкции при полном (или почти полном) отсутствии смыслового фундамента стало великой школой для множества последователей. Но я - не сибарит и предпочитаю простую здоровую пищу сногсшибательным кулинарным изыскам. Хотя, конечно, это всего лишь мой личный вкус.