В некотором царстве, за тридевять земель, в чаще непролазной жил-был Змей Горыныч. Не обычный он был змей, а могучее трехглавое чудище: из пастей огонь пышет, чешуя — будто стальные доспехи. И работа у него была по статусу: пугать народ, героев по полям гонять, деревни в трепет повергать. Но шли годы, и стала эта работа Змею в тягость.
Однажды, после особенно утомительной битвы с очередным Иваном-царевичем (который, по совести, был больше похож на Ивана-недоучка), уселся Змей Горыныч на своем кургане, разинул три пасти и вздохнул так, что с сосен шишки посыпались.
«Ох, — молвила правая голова. — Устал я. Каждый день одно и то же: рычи, пугай, искры из глотки пускай. Никакой творческой самореализации!»
«И герои нынче пошли жидковатые, — подхватила левая. — Ни рыцарской романтики, ни уважения к традициям. Прибегут, машут мечом-кладенцом, а о технике безопасности при работе с огнедышащими вообще не слышали.»
«А я бы… я бы… — тихо и задумчиво произнесла средняя голова, самая мечтательная. — Я бы что-нибудь прекрасное создал. Тихое. Уютное.»
И рассказала она братьям-головам про дальние горы, где на самой вершине, в избушке, крытой мхом, живет знаменитая на весь сказочный мир рукодельница Василиса Премудрая-Умелая. Говорили, будто может она связать из утренней росы шарф, из лунного света — кружево, а из облаков — пуховые платки, в которых никогда не бывает холодно.
Решил Змей Горыныч круто изменить жизнь. Написал углем на скале: «Ушел в творческий поиск. Не беспокоить», сложил в узелок скромные пожитки — пару самоцветов да запасную наковальню для заточки зубов — и отправился в горы.
Долго ли, коротко ли, добрался он до избушки. Испугалась было Василиса, увидев в окошке три исполинские тени. Выскочила на крыльцо с серебряным веретеном наготове.
«Не губи, Василиса Премудрая! — взмолилась средняя голова. — Не для разбоя пришли. Возьми нас в ученики. Научи вязать!»
Василиса, женщина проницательная, увидела в шести глазах Змея (по два на каждую голову) не злобу, а настоящую тоску по прекрасному. Усмехнулась.
«Ладно, — говорит. — Но правила у меня строгие. Во-первых, огнем в мастерской не дышать — пряжа испортится. Во-вторых, клубки не путать хвостом. В-третьих, слушаться беспрекословно.»
Так и началось великое ученичество.
Первым делом встал вопрос об инструментах. Где найти спицы для тридцатипятиметового змея? Пришлось Василисе сходить к Лешему за ветками волшебного дуба, которые сами подстраивались под размер вязальщика. Пряжу для начала взяли простую, овечью, но горную, самой нежной белизны.
Работа закипела. А вернее, поначалу она буксовала. Получалось сплошное недоразумение.
«Опять "лицевую" с "изнаночной" перепутали! — ворчала правая голова, пытаясь распутать клубок, в который запуталась левая. — Я же говорила, надо считать!»
«А у меня все петли соскальзывают! — жаловалась левая. — У этих спиц характер скользкий!»
Средняя голова молча и терпеливо, зажав спицу в зубах (ибо лапы-руки для тонкой работы не приспособлены), выводила первые корявые петельки.
Василиса только посмеивалась и подсказывала: «Не сила тут нужна, Горыныч, а чуткость. Держи спицу, как птенца, — крепко, но нежно.»
По вечерам они пили чай из горных трав, и Василиса рассказывала сказки. Змей тремя головами кивал, а его хвост, уже на автомате, пытался закрутить из веретена новую нить.
Шло время. Лапы Змея, некогда разбивавшие крепостные стены, привыкли к легкому поскрипыванию деревянных спиц. Из трех пастей, вместо огня и дыма, теперь доносилось равномерное бормотание: «Наконец-то петлю поймал… одна лицевая, две изнаночные… ой, снова накид забыл!»
И случилось чудо. Не сразу, но их совместные усилия начали давать плоды. Сначала получился бесформенный, но очень теплый шарф. Потом — варежки такие огромные, что в каждой могла бы уместиться избушка на курьих ножках. А однажды, вдохновленный закатом, Змей Горыныч связал нечто удивительное.
Это было покрывало. В нем угадывались все оттенки заходящего солнца: от нежно-розового до густо-фиолетового. По краям шла коса из теней, а в центре, будто звезды, мерцали узелки из серебряной нити, которой его тайком подкормил домовой. Покрывало было не просто красивым. Оно было волшебным. Кто укрывался им, тот видел во снах самое заветное свое желание.
Слух о невероятном произведении искусства разнесся по всему свету. Снова потянулись к избушке герои, но уже не с мечами, а с заказами. Иван-царевич попросил связать шапку-невидимку для дипломатических миссий. Баба-Яга заказала несколько пар уютных носочков для своих костяных ног. Даже Водяной вынырнул из омута и выменял на сундук жемчуга непромокаемый свитер.
Однажды у избушки появился старый «коллега» — Кощей Бессмертный. Увидел он Змея, мирно сидящего на завалинке и вяжущего ажурные салфетки.
«Горыныч! — изумился Кощей. — Что с тобой стало? Ты же был грозой царств! А теперь… пряжу вяжешь!»
Змей Горыныч поднял три головы. В его глазах уже не было ни злобы, ни усталости, а лишь спокойная мудрость.
«Кощей, — отвечал он. — Раньше я сеял страх и разрушение. От меня бежали. А теперь… посмотри.»
Он махнул хвостом, и с горки скатилась детвора из ближайшей деревни, закутанная в его теплые шарфы и шапки.
«Я создаю уют. Я дарю сны. Ко мне теперь приходят с улыбкой. Какая работа, по-твоему, вечнее?»
Кощей, никогда не думавший о таких категориях, почесал свою бессмертную лысину, развернулся и ушел, бормоча что-то про «размягчение нравов».
А Змей Горыныч так и остался в горах. Он открыл «Волшебную фабрику уюта "Три головы — три спинки"». Василиса Премудрая стала его арт-директором. И говорят, самое лучшее, теплое и доброе покрывало в мире до сих пор хранится у них в сундуке. Оно предназначено для того, кто, как и Змей когда-то, устал от бремени своей силы и ищет покоя; чтобы укрыться им и понять, что настоящее волшебство заключается не в умении разрушать, а в умении создавать тепло.
Мораль: Не бойтесь менять свою жизнь, даже если вы — мифическое чудовище с тремя головами. Истинное призвание может быть спрятано не в пещере с сокровищами, а в корзинке с разноцветной пряжей. А еще — работа, приносящая радость другим, куда ценнее самой громкой славы, построенной на страхе.