Архивы городского исторического музея пахли пылью и старой бумагой. Этот запах Евгений обожал. Он был еще молодым реставратором, но его талант читать картины, как живые книги, уже успел стать легендой в узких кругах. Его пальцы, тонкие и чуткие, умели возвращать к жизни шедевры, загубленные равнодушием и годами. Работа, которую сегодня предложил ему директор музея, обещала быть очень интересной.
Директор поставил на стол небольшой холст в позолоченной, но сильно потертой раме.
— Семейная реликвия, Женя. Из старого особняка Горчаковых. Нашли на чердаке за кирпичной кладкой.
Евгений замер. На портрете был изображен молодой мужчина в одежде эпохи Екатерины Великой. Не красавец, но с лицом, полным ума и скрытой силы. Темные волосы, высокий лоб, пронзительный, почти живой взгляд серых глаз. И легкая, едва заметная усмешка в уголках губ. Время обошлось с ним жестоко: краска потрескалась, потемнела лаковая пленка, а на месте сердца зияла темная дыра, будто кто-то ударил картину ножом.
— Возьмешься? — спросил директор.
— Конечно, — кивнул Евгений, не в силах отвести взгляд от этих глаз. Они словно смотрели прямо на него сквозь века.
Его мастерская располагалась на цокольном этаже. Он поместил портрет на мольберт под софиты, и работа закипела. Первые дни были рутиной: очистка, реставрация хоста, укрепление красочного слоя. Но в первую же ночь, когда Евгений засиделся допоздна, он услышал странный звук. Не шелест и не скрип, а едва уловимый шепот, похожий на шум прибоя. Он доносился от мольберта.
— Показалось, — отмахнулся Евгений, но на следующую ночь шепот повторился. Записав его на диктофон, при прослушивании дома он уловил отдельные слоги: «…най…ди…»
Страх и азарт исследователя с этого дня боролись в Евгении. Ни разу он не сталкивался ни со сверхъестественным! Ни один из преподавателей и мастеров, с которыми он знакомился на научных конференциях и в экспедициях, не рассказывал ни о чем подобном! В мистику Евгений не верил, поэтому в итоге азарт победил.
На третью ночь, работая над краем холста, он заметил нечто необычное. На заднем плане, в темноте, где раньше была лишь размытая тень, без всякого вмешательства проступили очертания камина. А на его полке — темный прямоугольник книги. Изображение менялось, проявлялось, как фотография. "Блин! Ну какая фотография в 18 веке!" — рассмеялся Евгений. Конечно же, это изображение тут было, просто он его не замечал.
"...най...ди" — прошелестело снова
— Хорошо, хорошо, понял, — тихо сказал Евгений, глядя в серые глаза мужчины на портрете. — Что мне найти?
Он взял лупу и поднес ее к едва наметившимся буквам на корешке книги. Название было странным, незнакомым: «Clavicula Salomonis». Мгновенный поиск в интернете на телефоне выдал ошеломительный результат — «Большой Ключ Соломона», знаменитый гримуар, сборник заклинаний!
На утро, не в силах ждать, Евгений позвонил своему учителю, профессору Аркадию Петровичу Зайцеву, светилу искусствоведения и знатоку истории родовых тайн.
— Аркадий Петрович, тут такое дело… — начал Евгений и поделился своими наблюдениями: шепот, меняющееся изображение, книга.
Профессор выслушал внимательно, а потом тяжело вздохнул.
— Горчаковы… Женя, в этом роду было много таинственных личностей. Дед того, кто изображен на портрете, Алексея, был известным чернокнижником, а сам Алексей, по слухам, состоял в масонской ложе. Будь осторожен. Я советую тебе ограничиться реставрацией и не погружаться в эту трясину.
Но Евгений уже не мог остановиться. Почему картина «говорила» именно с ним? Вернувшись в мастерскую, он настоял на проведении рентгенографии. Когда снимки были готовы, он увидел то, что искал: под видимым изображением скрывался второй, более старый слой. На нем был изображен не человек, а странная геометрическая фигура — круг, внутри которого были начертаны символы. Пентаграмма!
Мысль ударила, как молния. Книга на камине! Тот самый гримуар. Он нужен был, чтобы расшифровать знак. Евгений бросился к директору с просьбой обыскать запасники музея, куда свозили все вещи из усадьбы Горчаковых. После нескольких часов поисков в пыльном ящике с старыми фолиантами он нашел ее. Тяжелый кожаный том с потрескавшимся переплетом — «Clavicula Salomonis».
С замиранием сердца он перелистывал страницы, пока не нашел то, что искал. Тот самый круг, та самая пентаграмма, что была скрыта под портретом. А ниже — строчки на латыни. Почти не думая, повинуясь внезапному внутреннему импульсу, Евгений прочитал их вслух.
Земля ушла из-под ног. Свет в мастерской погас, сменившись ослепительной вспышкой. Евгений почувствовал, как его сознание вырывается из тела и несется в вихре чужих воспоминаний.
Перед ним вспыхивали, сменяя друг друга, картины жизни князя Алексея Горчакова.
Бал в сияющем огнями дворце. Молодой Алексей в бархатном кафтане кружит в вальсе красавицу, а в его глазах — не страсть, а скука и отстраненность: ухаживание не более чем дань светскому этикету.
Темная комната, освещенная свечами. Тени масонов в ритуальных одеждах. Торжественные клятвы, тайные знаки. Ощущение причастности к великой силе.
Ночные бдения над старыми фолиантами в кабинете деда. Запах пергамента и воска. Дрожащая рука выводит на листе бумаги магический круг.
Дуэль на рассвете в туманном поле. Расходятся. Схватка. Холодная сталь рапиры, входящая в плоть соперника. Презрительная усмешка на тонких губах. И этот взгляд, что смотрит сейчас с портрета...
Опять комната, залитая дрожащим светом свечей. Молодой князь Алексей Горчаков стоит на коленях у массивной кровати, покрытой тяжелым бархатным балдахином. На подушке — иссохшее, почти безжизненное лицо очень старого человека. Это его дед, знаменитый чернокнижник. Старик хрипит, его пальцы, похожие на птичьи когти, сжимают руку внука.
— Слушай, Алеша… наше время уходит… Но наше знание… наша сила… не должна умереть… — Дед с трудом указывает на стоящий в углу натянутый холст. — Он… подготовлен. Закажи на нем свой портрет… Так ты обретешь бессмертие, Алеша!
Вихрь оборвался. Сознание Евгения рухнуло в черную пустоту.
Утром его нашел возле картины охранник. Молодой реставратор лежал чуть дыша на холодном каменном полу. Была вызвана «скорая». Евгения бережно уложили его на каталку и стремительно повезли по коридорам музея, попутно сообщая об экстренном пациенте в отделение реанимации областной больницы.
В мерном гудении машины, в промежутке между жизнью и забвением, сознание медленно возвращалось к молодому мужчине.
— А дед был прав! — с наслаждением думал он, глядя на белый потолок "скорой". — Какие же сообразительные эти парни-реставраторы! И как же это удобно — жить в картине и менять тела по настроению...