Синий конверт с гербовой печатью лежал на столе, как обвинительный приговор. Я медленно провел пальцами по шероховатой бумаге, ощущая подушечками мелкие вкрапления целлюлозы. «Уведомление из службы судебных приставов» — эти слова были отпечатаны строгим казенным шрифтом. Я разорвал конверт, уже зная, что найду внутри.
Лиза требовала алименты. На себя.
Через тридцать три дня после того, как суд расторг наш брак. Сумма — пятнадцать тысяч долларов ежемесячно. В приложенной копии искового заявления её адвокат витиевато ссылался на статью 90 Семейного кодекса, расписывая, как я, «обладая значительным доходом», обязан содержать бывшую супругу, которая «после расторжения брака потеряла привычный уровень жизни».
Воздух в моей новой квартире, пахнущий свежей краской и древесиной, вдруг стал густым и тягучим. Я подошел к панорамному окну. Внизу, в тридцати этажах подо мной, копошился муравейник машин. Их жизнь шла своим чередом. А моя снова остановилась перед синим конвертом.
Я не удивился. Мой юрист, Александр Петрович, сухой, педантичный мужчина лет пятидесяти, предупреждал о такой возможности. «Статья 90 — палка о двух концах, Сергей Викторович. Но для её применения нужны веские основания».
Основания. Да, они у неё были. Её новый муж, Артём, владелец той самой преуспевающей IT-компании, внезапно столкнулся с «временными финансовыми трудностями». Его стартап, такой перспективный полгода назад, трещал по швам. А привычка Лизы к определенному уровню жизни — клубная карта в «World Class», сезонная коллекция «Brunello Cucinelli», ежегодный отпуск на Мальдивах — никуда не делась. И вот результат — этот синий конверт.
Но Александр Петрович не знал главного.
Он не знал о Расписке.
Я отвернулся от окна и прошел в кабинет. Стеллажи из матового дуба, минималистичный стол, заваленный чертежами новых проектов. И старый, кожаный сейф в углу. Я провернул комбинацию замка — дата нашего первого свидания, ирония судьбы. Дверь открылась с тихим щелчком.
На самом дне, под стопкой старых фотографий и документов, лежал тот самый листок. Он был помят, на сгибах проступала желтизна. Бумага была хорошей, плотной, с водяными знаками — я всегда был щепетилен в таких вещах.
Тот вечер был душным, августовским. Я вернулся домой раньше, срезав путь через парк. В прихожей пахло чужим парфюмом — терпким, мужским. Я прошел в гостиную. И увидел их. На нашем диване, том самом, что мы выбирали с таким трудом. Лиза и Артём. Они не просто сидели. Они были единым целым, её рука лежала на его груди, а его пальцы водили по её оголенной спине.
Время замерло. Я не закричал. Не бросился с кулаками. Какая-то часть меня, холодная и расчетливая, словно наблюдала за происходящим со стороны. Я медленно достал из кармана пиджака диктофон — старую, проверенную «Sony». Всегда нёс его с собой на важные встречи. Нажал кнопку записи. Красный огонёк замигал в полумраке комнаты.
— Прекрасно, — сказал я, и мой голос прозвучал на удивление спокойно.
Они вздрогнули, отпрянули друг от друга. На лице Лизы застыла смесь ужаса и стыда. Артём попытался вскорить, приняв вызывающую позу.
— Сергей... я... — начала Лиза.
— Молчи, — отрезал я. — У вас есть выбор.
Я подошёл к столу, достал блокнот с той самой бумагой и ручку «Montblanc Meisterstück» — её подарок на очередную годовщину.
— Первый вариант: Завтра утром копия этой записи будет у всех ваших родственников, коллег и, что важнее, у инвесторов Артёма. Уверен, им будет интересно узнать о моральном облике человека, которому они доверяют свои миллионы.
Артём побледнел. Его бравада куда-то испарилась.
— Второй вариант: Вы оба подписываете эту расписку. Здесь указано, что вы, добровольно и в здравом уме, обязуетесь компенсировать мне сумму в пятьсот тысяч долларов за моральный вред, причиненный вашими... действиями. Срок — до конца года.
Я закончил писать и положил лист перед ними.
— Это безумие! — прошипел Артём. — Шантаж!
— Нет. Это страховка. Страховка от того, чтобы вы больше никогда не пересекли границу моего личного пространства. Подписывайте. Или наслаждайтесь последствиями.
Они переглянулись. В её глазах читался страх, в его — расчёт. Пятьсот тысяч против репутации и инвестиций.
— Хорошо, — сдавленно сказал Артём.
Он взял ручку и размашисто, с вызовом, вывел свою подпись.
Лиза,с дрожащими руками, сделала то же самое. Её подпись вышла корявой, неуверенной.
Я забрал листок, аккуратно сложил его вчетверо и убрал во внутренний карман пиджака.
— Всё. Можете идти.
Они ушли, не глядя на меня. А я остался сидеть в кресле, слушая, как тикают настенные часы. Я не чувствовал победы. Только пустоту. И холодную тяжесть расписки в кармане.
---
Сейчас, глядя на этот пожелтевший листок, я наконец понял его истинную ценность. Это была не страховка. Это было оружие. И пришло время его применить.
Я отсканировал расписку с высоким разрешением. Каждая чёрточка, каждая деталь водяного знака была видна идеально. Я не стал ничего подписывать, не стал писать сопроводительное письмо. Просто создал новый, анонимный почтовый ящик и отправил скан на рабочий e-mail Артёма.
Тема письма была пустой. Тело письма — пустым. Только один файл: «raspiska.jpg».
Я откинулся на спинку кресла.
Прошло семнадцать минут. Ровно.
Мой телефон завибрировал. На экране горело её имя. «Лиза». Я подождал, пока звонок не оборвался, и набрал номер Александру Петровичу.
— Александр Петрович, отзывайте наши возражения по алиментам. Иск они заберут сами.
— Сергей Викторович, вы уверены? Какие у вас основания?
— Основания? У меня есть расписка.
Я сбросил второй звонок. Позвонил в третий раз. Я подождал ещё три гудка, прежде чем поднести трубку к уху.
— Алло, — сказал я ровным, бесстрастным голосом.
— Сергей... — её голос дрожал. — Мы... Мы заберём заявление. Об алиментах. Мы всё поняли.
— Какое заявление? — спокойно спросил я.
— Я рад, — сказал я и положил трубку.
Они всё поняли. Поняли, что закон — это не только статья 90 Семейного кодекса о праве бывшей жены на содержание. Это ещё и пожелтевший листок бумаги с двумя подписями. И та ночь, которую они когда-то посчитали своей безусловной победой, в итоге оказалась самым дорогим удовольствием в их жизни.
Я взял синий конверт, аккуратно разорвал его на мелкие кусочки и выбросил в корзину. Затем открыл окно. Свежий ветер ворвался в комнату, разгоняя запах старой бумаги и страха.
Впервые за долгие месяцы я почувствовал не тяжесть, а лёгкость.