Клавдия Петровна стояла у окна своей «хрущёвки» и смотрела, как во дворе её сосед, дядя Витя, героически пытался завести свой «Запорожец» образца 1972 года. Он дергал за какую-то веревочку, машина фыркала, кашляла, но завестись не желала. «Вот он, тот самый «рай в шалаше», — с горькой иронией подумала Клавдия Петровна. — Только шалаш на колёсах, и рай с выхлопными газами».
Ей было 58 лет. Возраст, который тактично называют «второй молодостью», хотя сама Клавдия Петровна подозревала, что это просто эвфемизм для «впереди только катаракта и артрит». За её плечами был один брак. С Анатолием.
Анатолий был поэтом. Вернее, он сам себя так называл. Настоящие поэты, подозревала Клавдия, всё-таки писали стихи, а не только декламировали их, лежа на продавленном диване и попивая портвейн «777». Он звал её в свой «рай» — однокомнатную квартиру в общежитии, где пахло жареной картошкой и надеждой, которая вот-вот должна была испариться. Он говорил о звёздах, о вечности, о душе. А Клавдия Петровна, тогда просто Клава, ходила на работу, стирала его носки и мечтала, чтобы хоть раз в месяц в доме был не портвейн, а нормальное мясо.
Рай закончился через пять лет, когда Анатолий ушёл к другой «музе», которая, как выяснилось, оценила его сонеты про «микрокосмос в капле росы» гораздо выше. Он оставил Клаве томик Есенина с закладкой на стихотворении «Письмо к женщине» и долг за квартиру.
С тех пор Клавдия Петровна твёрдо усвоила: рай — понятие не географическое, а коммунальное. В раю должен быть капитальный ремонт, желательно без грибка на стенах. И чтобы горячая вода была не по графику, а по желанию души.
И вот, спустя годы, её подруги удивлялись: «Клава, ну что ты прицепилась к этим мужчинам с их квартирами и машинами? Ищи человека с широкой душой!»
На что Клавдия Петровна, уже налив им по рюмочке коньяка «для сугреву», отвечала с улыбкой:
— Девчонки, душа — это, конечно, прекрасно. Но в широкой душе, как показывает практика, чаще всего располагается балкон без перил и сквозняк. А моя душа, простите, уже простужена. Ей нужен не балкон, а тёплый пол.
Она не хотела бриллиантов и яхт. Нет. Её мечты были куда приземлённее.
Вот, например, Игорь Семёнович, инженер на пенсии. У него была двухкомнатная квартира в добротном доме и дача с теплицей. И когда он приглашал её на чай, он не читал стихов. Он показывал ей свой новый смеситель в ванной. И не какой-нибудь, а с термостатом! Вода — всегда одной температуры. Никаких сюрпризов.
«Представляешь, — говорил он, сияя, — никаких ошпариваний и ледяных обливаний. Стабильность».
Клавдия Петровна смотрела на ровные струйки воды и чувствовала почти эстетическое удовольствие. Вот он, символ. Не «вечность струится у изголовья», а «температура воды стабильна у изголовья душа». Это ли не счастье?
Или взять Аркадия Степановича, вдовца, бывшего военного. У него был автомобиль. Не «Запорожец», а нормальная, пусть и не новая, иномарка. И он не предлагал ей «прокатиться с ветерком», рискуя застрять на полпути к озеру. Нет. Он говорил: «Клавдия, поехали в супермаркет. Машина большая, купим продуктов, за один раз».
И они ехали. В тепле, под тихую музыку «Ретро FM». И багажник действительно вмещал всё. И Клавдия Петровна, глядя на его уверенные руки на руле, думала: «Какая прелесть. Никакой романтики разбитых сердец. Только надёжная логистика».
Её обвиняли в меркантильности. Но Клавдия Петровна знала: это не меркантильность. Это — здравый смысл, выстраданный и оплаченный годами.
Однажды её пригласил в кафе бывший однокурсник, Сергей, вечный романтик и искатель. Он, как и Анатолий, говорил о высоком. О том, что они ещё не стары, что можно бросить всё и уехать в Крым, снимать комнату у моря и жить впечатлениями.
Клавдия Петровна вежливо его слушала, помешивая ложкой капучино.
— Сережа, — сказала она наконец. — А ты помнишь, у нас в общаге тараканы в сливочном масле бегали?
Он смутился.
— Ну, было дело…
— Так вот. Мои впечатления от той жизни уже были. И тараканы в них были самых разных размеров и мастей. Спасибо, я уже насытилась впечатлениями. Теперь я предпочитаю насыщаться нормальной едой. В помещении без тараканов.
Она искала в мужчинах не кошелёк. Она искала партнёра, который, как и она, прошёл огонь, воду и медные трубы общежитий и дефицита, и понял простую истину: рай — это не место, где тебе читают стихи. Рай — это место, где не течёт крыша, где в холодильнике есть что положить на бутерброд, и где тебя не бросят с долгами за портвейн ради новой музы.
Это был не простой интерес. Это была мудрость. Немного циничная, с юмором и иронией, выкованная в горниле советского и постсоветского быта.
И глядя на то, как дядя Витя, наконец, завёл своего «Запорожца» и с триумфальным грохотом умчал в неизвестность, Клавдия Петровна вздохнула и пошла готовить ужин. В своей тихой, тёплой, абсолютно непоэтичной, но такой надёжной квартире. Где вода была горячей, крыша не текла, а на ужин была котлета, а не строчки о вечной любви. И она была почти счастлива. Потому что её рай был без комаров, с капитальным ремонтом и видом не на Эльбрус, а на работающий смеситель.