Я наливала кофе в надколотую кружку и смотрела, как Кирилл собирается на работу. Молча. Мы разговаривали только о детях и делах уже месяц. Может, больше.
Трещина на керамике шла от самого края — тонкая, но заметная. Помню, как она появилась. Кирилл тогда мыл посуду, кружка выскользнула. Мы смеялись над этим сколом, он целовал меня в лоб: «Ничего страшного, красота в недостатках».
Сейчас он застегивал рубашку, не поднимая глаз.
— Сегодня не задержусь, — бросил он, берясь за портфель.
— Хорошо.
Никакого поцелуя. Никакого «увидимся». Дверь щелкнула — и пустота.
Я провела пальцем по сколу. Шершавый, острый. Когда это стало нормой — утра без объятий? Когда мы превратились в соседей по коммунальной квартире?
Из детской донесся плач Максима. Годовалый сын проснулся раньше времени. Я поставила кружку и пошла к нему, включая привычный режим заботливой мамы. Но внутри что-то сжалось в комочек и никак не расправлялось.
К обеду дети расшалились. Варя спорила с младшим братом из-за игрушек, Максим капризничал без повода. А я собирала разбросанные кубики и думала: когда в последний раз в этом доме кто-то смеялся?
— Мама, а почему ты не улыбаешься? — Варя остановилась посреди комнаты с пластиковой палочкой от ксилофона в руках.
— Устала, солнышко. Скоро пройдет.
Я попыталась изобразить радость, но получилось криво. Варя нахмурилась и вдруг принялась колотить по ксилофону — звонко, хаотично. Звуки резали слух.
— Тише, Варенька, — попросила я.
Но она не останавливалась. Словно пыталась заглушить что-то. Тишину между мной и папой? Мое напряжение?
Сквозь детский грохот до меня дошел тихий голос Кирилла из кухни. Он разговаривал по телефону почти шепотом. Я прислушалась, но разобрала только: «Не сейчас... позже поговорим».
Сердце сжалось. С кем он говорит таким голосом? Раньше он никого не скрывал от меня.
— Мама, — Варя подошла и потянула за рукав. — Ты злая?
— Нет, детка.
— А почему плачешь?
Я и не заметила, как слезы подступили. Присела рядом с дочкой и крепко обняла ее. Пахло детским шампунем и печеньем.
— Мамы тоже иногда грустят, — прошептала я ей в макушку.
Вечером мы легли спать как обычно. Кирилл лежал на своей половине кровати, дышал ровно. Я лежала на своей, считала трещинки на потолке.
Он положил руку мне на плечо. Привычный жест, который раньше успокаивал. А теперь я думала: этой рукой он обнимал ее? Гладил ее волосы? Шептал те же слова?
Простыня показалась ледяной. Я осторожно высвободилась и встала.
— Куда? — сонно спросил Кирилл.
— В ванную.
В зеркале смотрела чужая женщина. Бледная, с потухшими глазами. Когда я стала такой? Когда перестала узнавать себя?
На следующий день приехала мама. Анна Сергеевна любила помогать с внуками, но еще больше — давать советы. Мы сидели на кухне, она чистила картошку, я кормила Максима.
— Оленька, ты какая-то не такая, — сказала мама, не поднимая глаз от овощей. — Кирилл хороший мужчина. Работает, домой приходит, пьет немного.
Я поперхнулась. Мама не знала про измену. Я не рассказывала.
— Мам, не надо.
— Что не надо? — Она отложила нож. — Видеть, как ты себя загоняешь? Мужчины все такие, милая. Главное — семья, дети. Ты слишком много о себе думаешь.
— А кто еще обо мне подумает?
— Прости его и живи спокойно. Что случилось, то случилось.
Я замерла. Она знала? Или просто догадывалась?
— Это моя жизнь, мама, — сказала я тише, но тверже обычного.
— Семья важнее твоих капризов, — отрезала она.
После маминого ухода я долго сидела на кухне. Внутри бурлила злость — на нее, на Кирилла, на себя. Неужели я должна молчать и терпеть до конца дней? Стать удобной женой, которая закрывает глаза на все?
Встреча с Мариной была как глоток воздуха. Мы сидели в небольшом кафе рядом с домом, она пила крепкий кофе и сердито жестикулировала.
— Ты на себя посмотри! — Марина схватила меня за руку. — Где моя подруга? Та, которая смеялась, мечтала, жила?
— Я живу, — попыталась защититься я.
— Это не жизнь, это существование. Ты стала тенью.
— У меня дети...
— А у тебя самой что? Ты больше не женщина? Не человек? — Голос Марины звенел от возмущения. — Зачем ты выбираешь быть призраком?
Я молчала. А потом вдруг заплакала. Прямо здесь, среди чужих людей, под звон чашек и разговоры за соседними столиками.
— Я боюсь не быть нужной, — прошептала сквозь слезы. — Если я не буду удобной, он окончательно уйдет.
— А сейчас он с тобой? — Марина подвинулась ближе. — Настоящий Кирилл, который любит настоящую тебя?
Я не нашла ответа.
В туалете я долго смотрела в зеркало. Заплаканная, растрепанная — но впервые за месяцы живая. Будто проснулась после долгого сна.
Дома было тихо. Кирилл читал новости на телефоне, дети играли. Привычная картинка благополучной семьи. Только я больше не могла в нее поверить.
— Ужин готов, — сказала я.
Он кивнул, не отрываясь от экрана. Тут пришло сообщение — телефон завибрировал. Кирилл быстро перевернул его экраном вниз.
— От кого? — спросила я.
— Рабочее.
— Можно посмотреть?
— Зачем? — Он поднял голову, в глазах мелькнуло раздражение. — Опять начинаешь? Думала, мы договорились.
— Мы ни о чем не договаривались. Ты просто попросил забыть.
— И что плохого? Все кончено, я же сказал.
— А телефон прячешь почему?
— Потому что ты мнительная!
В детской раздался грохот. Варя колотила по ксилофону изо всех сил, заглушая наши голоса. Максим заплакал.
Я пошла к детям. Варя сидела посреди комнаты с палочками в руках, по щекам текли слезы.
— Мама, я не хочу, чтобы вы ругались, — всхлипнула она.
Я обняла дочку, выключила ночник-собачку и вернулась к Кириллу.
— Достаточно, — сказала я спокойно. — Для меня все.
— То есть?
— У нас пауза. Мне нужно время подумать.
— Ты с ума сошла? — Кирилл встал. — Одна с двумя детьми не справишься.
— Увидим.
Ночью я сидела на кухне с треснутой кружкой в руках. Трещина стала шире — теперь кружка могла разлететься от любого неосторожного движения.
Как и моя жизнь.
Я думала о том, кем была до замужества. О мечтах, которые отложила в долгий ящик. О том, что хочу дать дочери — пример сильной женщины или покорной жертвы?
Кружку можно выбросить. Или попытаться склеить. Но она уже никогда не будет прежней.
— Мама? — В дверях стояла Варя в пижамке с зайчиками.
— Иди сюда, солнышко.
Она забралась ко мне на колени, теплая и сонная.
— Ты плачешь? — спросила тихонько.
— Немножко. Иногда это нужно.
— Я с тобой буду, — прошептала дочка, уткнувшись в мое плечо.
И тогда я поняла: самое страшное позади. Я перестала бояться быть одной, потому что я не одна. Со мной мои дети. И я сама — настоящая, не придуманная для чьего-то удобства.
Утром я вышла на балкон подышать. Город просыпался, в окнах зажигался свет. Кирилл появился в проеме двери, неуверенно посмотрел на меня.
— Как ты? — спросил он.
— Пока не знаю, — ответила я спокойно. — Но это не страшно.
Впервые за долгое время я не отвела взгляд. Не улыбнулась через силу. Просто стояла и дышала прохладным воздухом.
Себя терять больше не хочу.
А что будет дальше — время покажет. Главное, что я наконец-то готова это время встретить честно.
Что бы вы сделали на месте Ольги?
Спасибо, что читаете! Оставьте комментарий или лайк, буду рада вашей активности.
Рекомендую к прочтению: