Противник находится совсем рядом. Всего в каком-то километре от нас. Оснащён идеально, работают тоже на высшем уровне. Не дают высунуть голову. По окопам ребята передвигаются бегом, здесь никто не ходит. Даже поход в туалет становится подвигом.
Вчера, когда выдвигались на позиции, получили ответ, что «погода подходящая», но на фронте ситуация меняется каждую секунду. Пока наша «буханка» гнала по ухабам Запорожья, включили РЭБ, приёма не было. Поэтому информацию о том, что нас встречает танк, противник активизировался и нам необходимо возвращаться, мы, естественно, не слышали.
Высадка прошла относительно удачно, не считая того, что я растерялась и в своих неудобных берцах, любезно предоставленных Минобороны, растянулась прямо на «открытке» под крики пацанов, что нас преследует дрон. Тяжело ощущать свою беспомощность, лёжа мордой в грязи, как жук, в тяжёлом панцире бронежилета, с каской, вечно сползающей на лицо. Это ни в коем случае не жалоба и не сетование. Просто такие вещи запоминаешь в деталях и анализируешь, что мешает и что не так. Кое-как заставила себя подняться и побежала в укрытие в сторону наших окопов под комментарии проводника о возможных минах.
Заскочили в блиндаж, я рухнула в кресло и, едва опомнившись, попросила передать, что Беломор и Северный выдвинулись дальше, в обитель Святого или, как мы это называем между собой, в детсадик «Блиндажок».
В блиндаже нас много, но не так это и страшно. Есть поддержка бойцов, налаживание простых бытовых вопросов, начинаешь понимать и принимать новые правила. Хотела написать «новые правил игры», но это не игра.
Самым ужасным для меня было сидеть перед этими ребятами, на лице которых явно читалась досада, и это как минимум. Кто-то реально крутил пальцем у виска, не скрывая своего отношения к моему появлению на линии боевого соприкосновения. Я до сих пор вспоминаю этот момент, и на глаза наворачиваются слезы. Вопросы вслух начнутся позже. Не вопросы даже, а всего лишь один вопрос: «Зачем?!»
А тогда приходилось глупо улыбаться и невесело отшучиваться. Иногда это работало безотказно, иногда глупо. Но это была обычная самозащита женщины, попавшей в экстремальные, а если честно, нечеловеческие условия. Я понимала прекрасно, что, как бы я ни объясняла им моё нахождение здесь, для них это непонятная бабья блажь.
Но на самом деле это было решение командира. Это был приказ, который необходимо было выполнять беспрекословно, невзирая, как это может на первый взгляд показаться, на его абсурдность и бесчеловечность. Все решения командира на войне верны и многозначны. А по-другому на войне и быть не может. А потому тогда я, без лишних вопросов, выполняла приказ, засунув поглубже собственные эмоции и настроения.
…Чуть позже прибежал командир роты Вратарь. Мы давно знакомы, обнялись по-дружески, перекинулись несколькими ободряющими фразами… Я пыталась уловить его настроение, неужели и он тоже думает, что я намеренно приехала создавать им дополнительные трудности? Но почему, говорила я себе, его вообще должен волновать этот вопрос?! Тем более, ответ на него должен дать только один человек, тот, кто отдал этот приказ – командир! К нему все вопросы!
Когда Вратарь узнал, что я к ним попала на неделю, схватился за голову. Прекрасно его понимаю, со мной здесь и один день — куча переживаний. Ещё он признался, что сердце его замерло в страшном ожидании, когда наша «коробочка» мчалась оставшиеся до позиции несколько сотен метров под вражеским танковым огнем в сопровождении целого роя фашистских беспилотников.
…Прошла моя первая ночь на ЛБС. Проведя без сна практически трое суток, меня всё-таки вырубило основательно. В блиндаже тепло. Здесь нас четверо: Борис, Дима, он же Занят, Крест – ротный медик и я. Креста я знала задолго «до». Почему задолго, потому что здесь, действительно, день не то, что за три...
Проснулась в 04:30, когда у соседа сработал будильник и он засобирался на пост. Через полчаса где-то вдалеке срабатали мины. Я пока ещё не могу отличить звук минных разрывов от работы танка. Всё приходит с опытом. К сожалению, с опытом грустным.
Остальные обитатели нашего блиндажа пока спят. Жизнь начнётся не раньше, чем через час… Но у меня сна нет, поэтому занимаю себя написанием мемуаров. Ночью приходила мышь. Что-то пыталась утащить. Но мне было уже настолько безразлично, что я воспринимала этот шорох как лёгкий раздражающий фактор.
Запустили генератор, значит, сейчас начнётся окопная жизнь. Теперь понимаю, почему парням передают витамины Д-3. Сюда совсем не проникают солнечные лучи. Посадки, именуемые струнами, окопы в земле, укрытые маскировочными сетями, блиндажи, наглухо закрытые. Солнца нет!
С утра сходила «по-маленькому» в банку, которую за мной выносит Крест. Я здесь совсем не ориентируюсь, поэтому решили не искушать судьбу, проводы в уборную могут печально закончиться и для меня, и для моего проводника. Стыда совсем нет. Не знаю, плохо это или хорошо. С приездом сюда я гоню от себя мысли о этике, заглушаю чувство стыда и женского стеснения и неудобства. А иначе сойдешь с ума!
И всё же, каждый раз ловлю себя на мысли, что не хочу создавать дискомфорт людям, которые по-всякому поддерживают меня.
Выяснила, что комбату высказали все своё мнение о моём приезде сюда, но он был непреклонен. Приказ. Сюда. Думает ли он о том, что поступил жестко, по-мужски? Не знаю. Он командир. Но сейчас внутри пустота.
…Только что поступила информация, что у нас два 200. Татарин и Эдзо... Татарина помню смутно. Эдзо знала. Он из «вагнеров», хороший парень. Приходил ко мне, кормила супом... Слов нет...
Командир отделения тылового и технического обеспечения, позывной ПЛАТИНА