В тихом, забытом богом городке, зажатом меж крутых холмов и тёмного леса, стоял одинокий дом, расколотый надвое. В одной половине, где окна всегда были чистыми, а на подоконниках стояли пучки сушёных целебных трав, жила Аглая. Её называли «целительница сердец». Она не колдовала, не ворожила. К ней приходили с душевной болью, с горем, с трещиной в сердце, которую оставило предательство или утрата. Аглая садилась напротив, брала человека за руки, и её тихий, спокойный голос начинал говорить. Она не давала советов, она слушала, а потом её слова, словно тёплый свет, заполняли израненную душу. Она лечила добром, но люди, ждущие быстрого чуда, часто уходили от неё разочарованными.
— Почему ты не можешь его вернуть? — плакала девушка, брошенная возлюбленным.
—Я могу помочь тебе пережить боль, — мягко отвечала Аглая, — но не могу привязать душу насильно. Это противно природе.
Её не любили за эту принципиальность. За то, что она наотрез отказывалась делать привороты, наводить порчу или «убирать» соперников. В её мире не было места чёрной магии.
А в другой половине дома, в комнатах, где всегда стоял густой запах ладана и чего-то металлического, жила её сестра, Морена. Её называли «решательницей проблем». Если Аглая лечила светом, то Морена действовала тьмой. К ней шли, когда все пути были исчерпаны: муж ушёл к другой, бизнес конкурента процветал, сосед отравил любимую собаку. Морена помогала. Но плата за её услуги была ужасна. Она не брала денег. Она требовала душу, обещание первого ребёнка, годы жизни, счастье ближайшего родственника.
Люди, ослеплённые отчаяньем и жаждой мести, соглашались. Они подписывали странные договора кровью, верили в её силу, ведь молва о её могуществе ходила по всему городку. Они отдавали самое дорогое, надеясь, что чёрная магия Морены принесёт им желаемое.
Но был у деяний Морены страшный изъян. Они не приносили счастья. Привороженный муж возвращался, но становился пустой оболочкой, взгляд его был стеклянным, а по дому начал ходить запах тления. Разорённый конкурент кончал с собой, и на совести заказчика ложилось тяжкое бремя. Сосед, наславший порчу, сам попадал в страшную аварию.
И тогда эти же люди, с изуродованной душой и новым, ещё более страшным горем, ползли на коленях обратно, в светлую половину дома. К Аглае.
Однажды к ней пришла молодая женщина по имени Лиля. Год назад она умоляла Морену вернуть мужа. Она отдала за это будущее своего ещё не рождённого первенца. Муж вернулся, но в их доме поселился ужас. Он бредил по ночам, в его глазах плавала чужая злоба, а на руке у Лили появилась странная гниющая отметина — печать договора.
— Помоги, — рыдала она, вцепившись в руку Аглаи. — Он не спит, я не сплю… Я чувствую, как внутри меня растёт тот, кому я уже не мать… Он ему принадлежит!
Аглая смотрела на неё с бесконечной печалью. Она положила ладонь на лоб женщины, и свет, исходивший от целительницы, был таким тёплым и чистым, что Лиля на мгновение перестала плакать.
— Я не могу разорвать договор, заключённый с тьмой, — тихо сказала Аглая. — Это дело добровольной воли. Но я могу попытаться исцелить раны, которые он нанёс. Это будет долго и больно.
В ту же ночь дверь в половину Аглаи с скрипом отворилась. На пороге стояла Морена. Её лицо было маской из холодного мрамора, но в глазах тлела искра странного любопытства.
— Они снова идут к тебе, сестра, — прошипела она. — Мои клиенты. Они отдают мне свои души, а потом бегут к тебе за утешением. Не надоело лечить тех, кого я уже сломала?
Аглая подняла на неё свой спокойный, полный скорби взгляд.
—Надоело смотреть, как ты уродуешь их за обещанную иллюзию. Твоя магия не решает проблем, сестра. Она лишь создаёт новые, ещё более страшные.
— А твоя? — язвительно усмехнулась Морена. — Твоё «лечение добром»? Оно длится годами! Я даю им то, что они хотят, сразу!
— Ты даёшь им яд в красивой обёртке. А я предлагаю лекарство, которое горькое, но настоящее. Они приходят к тебе от слабости, а ко мне — от силы, которую находят, чтобы признать свои ошибки.
Морена отвернулась и сделала шаг в свою тёмную половину.
—Посмотрим, сколько ещё у них этой силы останется. Городок полон отчаяния. И оно моё.
Дверь захлопнулась, разделив дом надвое: на свет, который лечил, но медленно, и на тьму, которая калечила, но обещала быстрый результат. И люди, как и прежде, мерили шагами тропинку между двумя этими дверьми, ведомые слепым отчаяньем в одну сторону и израненной надеждой — в другую. А сёстры продолжали свою вечную работу, зная, что поток несчастных душ не иссякнет никогда.