— Триста тысяч рублей исчезли со счёта, и свекровь утверждает, что это я их взяла! — Марина стояла посреди гостиной, сжимая в руке банковскую выписку.
Бумага дрожала в её пальцах, но не от страха. От той холодной, звенящей ярости, которая рождается только когда тебя предают самые близкие. Напротив неё, на диване, сидел Дмитрий — её муж, с которым они прожили семь лет. Он не смотрел на неё. Его взгляд был устремлён в пол, а руки нервно теребили край футболки.
Рядом с ним, выпрямив спину как струна, восседала Галина Петровна — его мать. Женщина шестидесяти двух лет с идеальной укладкой и маникюром, в дорогом кардигане цвета слоновой кости. Её лицо выражало оскорблённое достоинство человека, которого незаслуженно обвиняют.
— Я ничего не утверждаю, дорогая, — голос свекрови был сладким, как патока, но в глубине таилась сталь. — Я просто констатирую факт. Деньги были на семейном счёте, к которому доступ есть только у нас троих. Я их не брала. Дима тоже. Остаёшься ты.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Эти деньги — наследство от её бабушки — она перевела на общий семейный счёт всего месяц назад. По настоянию мужа. "Мы же семья, зачем нам разные счета?" — говорил он тогда. И она, дура, поверила.
— Дима, — она повернулась к мужу. — Скажи ей. Скажи, что это бред. Ты же знаешь, я не трогала эти деньги!
Дмитрий поднял глаза. В них мелькнуло что-то похожее на вину, но тут же исчезло.
— Марин, ну... Мама права. Кто-то же их снял. Если не мы с мамой, то...
Договаривать он не стал. Не нужно было. Марина смотрела на него и не узнавала. Это был не тот мужчина, за которого она выходила замуж. Не тот, кто клялся защищать её от всего мира. Это был маленький мальчик, который никогда не вырос из маминой юбки.
— Невестка, не надо устраивать истерик, — Галина Петровна поднялась с дивана. — Деньги ушли на благое дело. Димочке нужна была новая машина для работы. Его повысили, ты же знаешь. Начальнику отдела не пристало ездить на старой развалюхе.
Мир вокруг Марины покачнулся. Она схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.
— Новая машина? Вы... вы потратили деньги моей бабушки на машину?
— Не твоей бабушки, а семейные деньги, — поправила свекровь. — Ты же сама перевела их на общий счёт. Значит, они стали общими. А в семье все решения принимаются сообща.
— Сообща? — голос Марины дрогнул. — А меня кто-нибудь спрашивал?
— Зачем спрашивать, если ты всё равно бы не поняла? — Галина Петровна покачала головой. — Ты же у нас человек не практичный. Вот я с Димой и решили. Машина — это инвестиция в его карьеру, а значит, в ваше будущее.
Марина перевела взгляд на мужа. Он сидел, ссутулившись, и упорно разглядывал свои руки.
— Ты знал? Ты всё это время знал и молчал?
— Марин, ну что ты сразу так... Мама хотела как лучше. И машина действительно нужна была.
— Машина нужна была? — Марина почти задыхалась. — А квартира? Мы же копили на первый взнос! Эти деньги должны были пойти на нашу квартиру!
— Ой, опять про квартиру, — Галина Петровна махнула рукой. — Зачем вам отдельная квартира? У нас тут места всем хватает. Четыре комнаты! И я помогаю с хозяйством, с готовкой. Где вы ещё найдёте такие условия?
Условия. Марина хотела рассмеяться. Семь лет она прожила в этих "условиях". Семь лет свекровь контролировала каждый её шаг. Что готовить, что покупать, как убирать, когда ложиться спать. Даже то, какое бельё носить — и то было предметом обсуждения. "Невестка, ну что ты как монашка ходишь? Мужу надо нравиться!"
А Дмитрий? Дмитрий молчал. Всегда молчал. "Мама плохого не посоветует", "Мама опытнее", "Мама лучше знает". Тридцатипятилетний мужчина, который до сих пор не может принять ни одного решения без маминого одобрения.
— Я ухожу, — тихо сказала Марина.
Повисла тишина. Даже Галина Петровна на мгновение потеряла дар речи.
— Что значит уходишь? — первым опомнился Дмитрий.
— То и значит. Ухожу. Из этого дома. От тебя. От твоей матери.
— Да куда ты пойдёшь? — фыркнула свекровь. — У тебя же ничего нет! Ни квартиры, ни денег теперь. Даже работа — и та на полставки.
— Найду. Сниму комнату. Буду жить как хочу. Без вашего контроля.
— Марин, не глупи, — Дмитрий встал с дивана. — Ну поссорились и хватит. Мама извинится. Правда, мам?
Галина Петровна поджала губы.
— Извиняться не за что. Я действовала в интересах семьи. Если невестка этого не понимает — это её проблемы.
— Вот видишь? — Марина повернулась к мужу. — Она даже не считает, что сделала что-то плохое. Украла мои деньги — и не видит в этом ничего дурного.
— Не украла, а перераспределила семейный бюджет! — возмутилась свекровь.
— Семейный? Семья — это когда решения принимают вместе. А у нас тут не семья, а филиал вашего единоличного правления, Галина Петровна.
Марина прошла в спальню. Достала из шкафа чемодан — тот самый, с которым когда-то переехала в этот дом, полная надежд на счастливую семейную жизнь. Начала складывать вещи. Руки не дрожали. Внутри была странная, почти пугающая решимость.
Дмитрий стоял в дверях, не решаясь войти.
— Марин, ну не надо так. Давай поговорим. Я... я верну деньги. Продам машину и верну.
— А толку? — она не оборачиваясь продолжала укладывать вещи. — Ты её продашь, а через месяц мамочка решит, что нам нужна дача. Или новая мебель. Или ещё что-нибудь. И ты опять промолчишь. Потому что "мама лучше знает".
— Я изменюсь. Обещаю.
Теперь Марина обернулась. Посмотрела на мужа — и увидела всё того же мальчика, каким он был семь лет назад. Красивый, обаятельный, но слабый. Бесхребетный. Удобный для своей матери и опасный для жены.
— Дима, ты не изменишься. Потому что не хочешь. Тебе удобно, когда за тебя всё решает мама. А я больше не могу. Не хочу.
Из коридора донёсся голос свекрови:
— Димочка, оставь её! Пусть уходит, если хочет. Побегает по съёмным углам, помыкается — и вернётся. Куда она денется?
Марина застегнула чемодан. Взяла сумку с документами. Прошла мимо мужа, не глядя на него.
В прихожей Галина Петровна стояла, скрестив руки на груди.
— Ключи оставь.
Марина молча положила ключи на тумбочку.
— И кольцо тоже. Это фамильная драгоценность.
Марина посмотрела на обручальное кольцо. Простое, золотое, без камней. Фамильная драгоценность? Они покупали его вместе с Димой в обычном ювелирном магазине. Но спорить не стала. Сняла кольцо, положила рядом с ключами.
— Всё? Может, ещё и одежду снять? Вы же покупали мне кофточку на день рождения три года назад.
Свекровь поморщилась.
— Не умничай. И не думай, что Димочка будет тебя ждать. Я ему быстро новую жену найду. Получше. Которая будет знать своё место.
— Найдёте, — согласилась Марина. — Такую же удобную, как он сам. Чтобы вы могли и дальше играть в идеальную семью, где есть только одна хозяйка — вы.
Она открыла дверь и вышла. Спускалась по лестнице и слушала, как наверху хлопнула дверь. Отрезала. Отсекла. Семь лет жизни остались за той дверью.
На улице моросил мелкий осенний дождь. Марина остановилась под фонарём и достала телефон. Набрала номер подруги.
— Алло, Лена? Можно я к тебе на пару дней? Да, ушла. Окончательно.
В трубке послышался вздох облегчения.
— Наконец-то! Я же тебе говорила с самого начала — эта свекровь тебя съест. Конечно, приезжай. Хоть на месяц, хоть на год. Места хватит.
Марина улыбнулась. Первый раз за весь этот безумный вечер.
— Спасибо. Я скоро буду.
Она положила трубку и пошла к остановке. Чемодан громыхал по мокрому асфальту. Было холодно, неуютно, страшно. Но впервые за семь лет она чувствовала себя свободной.
Прошло три месяца.
Марина сидела в маленькой, но уютной кофейне, где теперь работала администратором. Полная ставка, нормальная зарплата, а главное — никто не стоял над душой и не указывал, как правильно жить. Она снимала комнату у пожилой интеллигентной дамы, которая ценила тишину и личное пространство. Идеальные условия для того, чтобы прийти в себя и начать жизнь заново.
Телефон вибрировал на столе. Дмитрий. Звонил каждый день первую неделю, потом через день, потом раз в неделю. Она не отвечала. Потом начала звонить Галина Петровна — Марина просто заблокировала её номер.
Но сегодня пришло сообщение от незнакомого номера:
"Марина, это Елена Дмитриевна, соседка Галины Петровны. Не знаю, стоит ли вам это писать, но подумала — вы должны знать. У Галины Петровны случился инсульт. Она в больнице. Дмитрий места себе не находит. Просил передать, что очень нужна ваша помощь."
Марина перечитала сообщение трижды. Внутри шевельнулось что-то похожее на жалость. Или на чувство долга. Она не знала точно. Но через час она уже стояла у дверей палаты городской больницы.
Галина Петровна лежала на больничной койке, осунувшаяся, постаревшая лет на десять. Правая сторона лица была неподвижна. Увидев Марину, она попыталась что-то сказать, но получилось только невнятное мычание.
Дмитрий сидел рядом, держа мать за руку. Он похудел, под глазами залегли тёмные круги.
— Марина... Ты пришла.
— Соседка написала.
— Спасибо. Я... я не знаю, что делать. Врачи говорят, восстановление будет долгим. Нужен уход, массажи, логопед. Я не справляюсь.
Марина смотрела на него и видела потерянного ребёнка. Того самого, которым он всегда и был. Только теперь его вечная опора лежала беспомощная и не могла указать, как правильно жить.
— Найми сиделку.
— Я нанимал. Мама их гонит. Ну, как гонит... мычит и плачет, пока они не уйдут. Она хочет, чтобы ты вернулась.
— С чего ты взял?
Дмитрий достал блокнот. Неровными буквами, левой рукой, Галина Петровна нацарапала: "Прости. Вернись."
Марина покачала головой.
— Нет.
— Марин, пожалуйста. Я всё понимаю. Я был не прав. Мама тоже. Но сейчас... сейчас всё по-другому. Я продал машину. Деньги на твоём личном счёте, вот документы из банка. Все триста тысяч, даже с процентами. И ещё я начал оформлять ипотеку. На нашу квартиру. Отдельную.
Он говорил быстро, захлёбываясь словами, боясь, что она уйдёт, не дослушав.
— Дима, дело не в деньгах. И не в квартире.
— А в чём?
Марина посмотрела на свекровь. Та смотрела на неё единственным подвижным глазом, и в этом взгляде было столько мольбы, сколько Марина не видела за все семь лет.
— Дело в том, что я больше не хочу жить чужой жизнью. Не хочу быть удобной. Не хочу молчать, когда мне плохо. Я научилась жить для себя, понимаешь? И мне это нравится.
— Но ты же любила меня. Любила?
Марина помолчала.
— Любила. Но любовь без уважения — это зависимость. А я больше не хочу зависеть. Ни от тебя, ни от твоей матери.
Она повернулась к Галине Петровне.
— Я прощаю вас. Правда. Вы действовали так, как умели. Как вас научили. Контролировать, подчинять, решать за других. Вы вырастили сына, который не может без вас ступить шагу. И это ваша беда, не только моя. Потому что теперь, когда вы сами нуждаетесь в помощи, он не знает, что делать.
Свекровь закрыла глаз. По щеке покатилась слеза.
— Я буду навещать вас, — сказала Марина. — Помогу найти хорошую сиделку. Дам контакты логопеда — у подруги мама после инсульта восстанавливалась, я узнаю. Но жить с вами больше не буду. И Дима...
Она повернулась к мужу.
— Тебе пора взрослеть. Без меня. Без мамы. Сам.
Дмитрий опустил голову.
— А если я не смогу?
— Сможешь. Просто раньше не пробовал.
Марина вышла из палаты. В коридоре пахло лекарствами и чем-то кислым. Она шла к выходу и с каждым шагом чувствовала себя легче.
Через месяц ей позвонил Дмитрий. Голос был усталый, но какой-то другой. Взрослее, что ли.
— Мама пошла на поправку. Начала говорить. Первое, что сказала внятно: "Я была дура".
Марина улыбнулась.
— Лучше поздно, чем никогда.
— Марин... Может, кофе попьём как-нибудь? Просто поговорить. Без претензий, обещаний. Просто... мне не хватает тебя.
— Может быть. Как-нибудь. Но не сейчас.
— Я буду ждать.
— Не надо ждать, Дим. Живи. Учись жить сам. А там видно будет.
Она отключилась и посмотрела в окно. За стеклом шёл снег. Первый снег этой зимы. Чистый, белый, обнуляющий все следы прошлого. Марина улыбнулась и пошла готовить кофе для посетителей. У неё была своя жизнь. Маленькая, скромная, но своя. И это было главное.