Личное эссе Максима о работе с агрессией и внутренним кризисом
Я долго не решался обратиться за помощью, но однажды отчаяние пересилило стыд и страх. Я пришёл к психологу Светлане Ивановне разбитым человеком, чувствуя себя худшим отцом и мужем на свете. Моя жизнь превратилась в череду вспышек беспричинной агрессии — по крайней мере раз в месяц я буквально взрывался без видимой причины. Я раздражался на всё и вся, не мог сдержать себя даже с самыми близкими — с моей любимой женой и нашими детьми.
Моя жена, ирония судьбы, очень спокойная, терпеливая, мудрая женщина. Её выдержка лишь сильнее подчёркивала мою несдержанность, и на её фоне я испытывал жгучее чувство вины за своё поведение. Каждый раз после очередного срыва меня охватывал стыд, я корил себя и обещал, что это больше не повторится. Но проходило время — и всё случалось снова.
Должен признаться в самом болезненном. Детский плач и капризы вызывали во мне не умиление, а слепую ярость. Слезы и истерики моих детей пробуждали дикое раздражение, вплоть до желания их ударить. Я действительно поднимал руку на собственного сына — однажды сорвался и хлестнул шестилетнего мальчика ремнём. Это страшно вспоминать, но это правда. После этого мой сын замкнулся в себе и перестал идти со мной на контакт. Он молчит, когда я пытаюсь с ним говорить, прячется в свою раковину. Видеть, как мой мальчик боится родного отца, невыносимо.
Но и тогда я не остановился. Последней каплей стало то, что я сделал с дочерью. В тот злополучный раз моя четырёхлетняя дочка капризничала и беспрерывно плакала — я долго терпел, пытался её успокоить и укачать, но в какой-то момент не выдержал. Я грубо схватил дочь за плечи и резко встряхнул её. Всё произошло будто в тумане. В тот миг я себя не контролировал — словно сорвался внутренний предохранитель. Моей малышке тогда было всего четыре года...
Самое ужасное ждало меня потом. Ночью, как рассказала жена, наша дочка полночи скрипела зубами во сне от перенесённого страха. Осознание того, что своим срывом я травмировал собственного ребёнка, пронзило меня болью. Внутри всё опустело. Я понял, что дальше так продолжаться не может.
Я всерьёз испугался самого себя — вдруг в следующий раз я зайду ещё дальше? Тогда, в ту ночь, глядя на спящую заплаканную девочку, я твёрдо решил: мне нужна помощь, иначе я погублю и себя, и семью. На следующий день я, собрав остатки мужества, записался на приём к психологу.
На первой встрече со Светланой Ивановной я выложил ей всю правду, со слезами рассказывая о своих срывах. Вместо осуждения я встретил понимание. Она внимательно выслушала меня, а затем пояснила, что сначала нужно провести диагностику, понять, в чём корень проблемы. Меня протестировали по разным методикам.
Выяснилось, что моё состояние можно назвать ситуативным кризисом — по сути, я находился на грани эмоционального срыва, моя нервная система была истощена хроническим стрессом. И действительно, оглядываясь назад, я понимаю: последние годы я жил как на пороховой бочке. Постоянная усталость, тревоги, раздражительность — даже сон не приносил отдыха.
Кроме того, тестирование выявило у меня алекситимию. Раньше я не знал этого слова. Алекситимия означает неспособность распознавать свои собственные эмоции. Я вдруг понял, что это про меня: мне действительно трудно понять, что именно я чувствую в данный момент, и из-за этого я не замечаю, как во мне нарастает напряжение, пока не случается взрыв гнева.
Внутри меня будто нет контакта с собственными чувствами — а они копятся неосознанно, пока не прорвутся наружу неудержимой агрессией. Поэтому мои вспышки гнева казались внезапными даже мне самому: я просто не умел вовремя распознать и назвать зарождающуюся эмоцию.
К тому же, психолог обнаружила у меня ряд глубоких травм и черт, коренящихся в прошлом. Патологические черты характера, сформировавшиеся ещё в детстве, как она сказала. В ходе бесед всплыли болезненные подробности моего воспитания. Один из моих родителей был хроническим алкоголиком, и обстановка в семье из-за этого была крайне тяжёлой. Дома нельзя было проявлять своих чувств — любое неверное слово могло привести к вспышке агрессии со стороны родителя. Вся семья жила в напряжении, полностью зависела от его состояния и поведения. Мы словно ходили по минному полю, стараясь не спровоцировать скандал. В таком климате я рос, приучившись прятать эмоции глубоко внутрь. Я понял, что так и не научился выражать их иначе, кроме как разрушительно.
Помимо наследия детства наложились и текущие обстоятельства. Я находился в затяжном жизненном кризисе, испытывал разочарование в реальности и глубокую неудовлетворённость своим положением в обществе. Проще говоря, я чувствовал себя неудачником, загнанным в угол. Вроде бы у меня есть работа, семья, но внутри меня росло ощущение бессмысленности и несостоятельности.
Все эти факторы — эмоциональное выгорание, груз детских травм, неудовлетворённость собой — переплелись во мне в тугой узел. И моя агрессия оказалась болезненным криком души, которая больше не справлялась.
Когда Светлана Ивановна помогла мне сложить этот пазл, мне одновременно стало и горько, и чуть-чуть легче. Горько — потому что я увидел, сколько боли во мне накопилось. Легче — потому что впервые мое поведение обрело объяснение. Я не сумасшедший и не монстр, как я о себе думал. Я раненый человек, который не научился иначе выражать свою боль. Осознав это, я впервые почувствовал: раз причины понятны, значит, можно что-то с этим сделать.
Дальше началась собственно терапия, работа над изменением моего состояния.
Мы с психологом занялись развитием моей эмоциональной сферы — формированием эмоциональной зрелости, умением замечать и проживать свои чувства. Проще говоря, меня начали учить чувствовать. Звучит странно, но я действительно этому не обучен. Мне дали задание каждый день отмечать свои эмоции: что я чувствую с утра, днём, вечером, какие моменты вызывают даже небольшое раздражение или грусть. Я учился отслеживать своё состояние подобно шкале: от спокойствия к первым искрам напряжения, от лёгкого раздражения к нарастающему гневу. Важно было поймать себя до того, как наступит точка невозврата.
Это оказалось невероятно трудно — словно ходить заново, только в эмоциональном плане. Порой я даже не мог подобрать слов, чтобы описать своё состояние, но шаг за шагом начал различать: вот сердце бьётся чаще, дыхание сбилось — значит, я начинаю злиться или паниковать.
Мы много работали и с телесной стороной моей проблемы, ведь мой гнев копился и в теле тоже. Я осознал, что почти постоянно нахожусь в физическом напряжении: сжаты челюсти, мышцы твердые, плечи подняты. Это состояние фона, на котором любая новая капля стресса вызывала взрыв. Поэтому Светлана Ивановна дала мне целый комплекс упражнений для саморегуляции. Одно из главных – дыхательные практики. Теперь, когда я чувствую, что меня накрывает волна раздражения, я стараюсь не выплеснуть её сразу наружу, а сделать паузу и подышать глубоко. Вдох… выдох… ещё раз. Медленно, осознанно. Раньше я бы в эту секунду сорвался на крик или хлопнул дверью, а теперь я пытаюсь дать себе хотя бы пару минут тишины.
Это простое упражнение действительно помогает – за эти минуты эмоция немного отпускает, и я уже не действую на автомате. Кроме дыхания мне посоветовали и другие техники: переключить внимание, выйти ненадолго из комнаты, умыться холодной водой, сжать и разжать кулаки – словом, выпустить пар безопасно. Постепенно я начинаю чувствовать, что могу контролировать себя там, где раньше мгновенно вспыхивал.
Разумеется, я не превратился моментально в идеального мужа и отца – изменения идут медленно. Бывали срывы и после начала терапии, но теперь каждую неудачу мы разбираем на сеансах, и я учусь на них, а не опускаю руки. Главное, между мной и моей яростью теперь появилась пауза – небольшое пространство, в котором я успеваю осознать своё состояние и выбрать, как поступить.
Раньше не было этой паузы – была лишь вспышка, о которой я жалел. Сейчас же я всё чаще ловлю себя на мысли: «Стоп. Вот оно. Ты злишься. Сделай что-нибудь, но только не навреди».
И я стараюсь сделать. Например, недавно, когда дети сильно шумели и я почувствовал знакомое кипение внутри, я вместо окрика вышел на балкон и несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух. Вернулся уже в другом состоянии духа. Дети даже не заметили, какой бурей всё грозило. Для меня это маленькая победа.
Самое важное – у меня появилось осознание. Я больше не живу на автопилоте разрушения. Теперь я наблюдаю за собой, словно со стороны, и лучше понимаю, что со мной происходит. Да, во мне по-прежнему есть раздражительность и гнев, но это больше не непонятные чёрные демоны, а понятные реакции, с которыми можно работать. У меня наладился диалог с женой – я открыто говорю ей о своей усталости или плохом настроении, вместо того чтобы молча копить раздражение. И я вижу результат: любимая стала чуть лучше меня понимать, видеть мои попытки меняться, и в её глазах появляется надежда.
Впервые за долгие годы надежда появилась и у меня самого. Я знаю, что впереди ещё много работы и мне предстоит медленно заслуживать доверие семьи обратно. Но теперь я верю: всё не зря. Недавно мой сын впервые за долгое время сам подошёл и обнял меня. В тот момент я едва сдержал слёзы – это был луч света, который говорит больше любых слов. Ради таких мгновений стоит меняться. Я не смогу переписать прошлого и сразу излечить те раны, что нанёс своим вспыльчивым поведением. Но теперь я хотя бы знаю, как не наносить новых. У меня появился шанс на другой путь — путь осознанности, а не разрушения.
Ваш личный психолог — Светлана Ивановна!