В тот год весну я ждал с большим нетерпением. Вместе с ней, со дня на день, ждал и весточку от знакомого егеря. И только на исходе апреля ожидаемое письмо наконец пришло. Читаю: «Пишу по твоей просьбе. На водоёме льда уже нет, сошёл. На разливах появились стайки уток. По ночам на островах слышен галдёж гусей. Если располагаешь временем, приезжай. Самый раз будет поехать с подсадной. Максимов Сергей Иванович».
Как всколыхнула эта маленькая весточка мою душу! Весна неудержимо потянула меня на широкие весенние разливы, на солнечные просторы лугов, пронизанные сырым и тёплым ветром.
И вот я с друзьями – двумя Сашами Вишневским и Никишиным – сижу в домике Сергея Ивановича и с волнением вслушиваюсь в разговор о весенней охоте. Мои напарники тоже с нетерпением ждут утреннюю зорьку. А егерь всё рисует одну картину за другой.
- На островах, - говорит, - вода затопила все кусочки. Селезни плавают в них, как изумруды. На одном из островов я соорудил небольшой шалашик. Вы когда-то там уже сидели. Если пожелаете, посажу на этом месте и завтра, а ребят устрою в камышах, под соседним лесом. Места там всем хватит. А уток с каждым днём подлетает всё больше и больше…
В двенадцатом часу ночи Сергей Иванович предлагает нам немного отдохнуть. Я выхожу подышать свежим воздухом. Ночь стоит тёмная, тихая и тёплая. С полуночного неба доносятся голоса перелётных птиц. Вот прошумела над головой стайка говорливых свиязей, полёт которых легко определить по свисту быстрых и упругих крыльев. Свиязи промчались, а малиновый звон от их полёта долго ещё стоит в ушах. Где-то над крышей соседнего дома раздаётся крик цапли: «Као, као!». Голос у этой неуклюжей заблудившейся в темноте птицы – гортанный и тревожный. Проходит ещё несколько секунд, и печальное «Као!» повторяется, но уже дальше и глуше… По беспрерывному свисту пролетающих надо мной уток и частым крикам ночных скитальцев я сознаю, что в эту благодатную ночь проходит валовый перелёт дичи. Похоже егерь пригласил нас в самое интересное для охоты время. Когда я вернулся в комнату, товарищи уже спали.
К водоёму вышли к половине третьего. Движемся цепочкой. Егерь впереди. В руках у него корзины с подсадными, за ним идут два Александра, я – замыкающий. В свете карманных фонарей хорошо видна извилистая дорожка, бегущая к берегу водоёма. На сырой луговине слева, потревоженные нашими разговорами, шумят взлетевшие чибисы. Вот и берег сказочного водоёма. Я направляю луч фонаря на прозрачную воду и вижу, как по мелководью снуют рыбёшки, а на поверхности воды дробятся отражённые звёзды. Складываем в лодку рюкзаки, ружья. Усаживаемся на мокрые от росы скамейки. Егерь приносит из стоящей на берегу будки мотор, укрепляет его на корме. Заводит. И лодка быстро устремляется в открытый простор водохранилища. В лицо тянет сыростью и предутренней прохладой. Через несколько минут врываемся в густой туман и дальше всё время идём в слепую. «Как в такой темноте егерь может разыскать тот островок, на котором поставлен шалаш?» - думаю я под монотонный перестук мотора. Проходит полчаса и Сергей Иванович глушит мотор. Лодка с разгона врезается в прибрежную траву острова становится сразу тихо-тихо. Только шум в ушах.
- Приехали, - трогает меня за плечо Максимов, - вам выходить первому.
Подтягиваю голенища резиновых сапог, переступаю за борт лодки и бреду, егерь отходит от берега, выпускает на воду подсадную и разбрасывает чучела.
- Здесь вы будете сидеть один, - говорит он мне, - мы поедем под тот берег, в затопленный сосняк. Стрелять прошу поаккуратней, не зашибите утку. Она моя любимица. Понапрасну никогда не тараторит, как другие. А уж если заработает, то мастерски: страстно, азартно и выразительно. Посидите – увидите сами. За вами приедем в часов девять.
Моторка уходит. В наступившей тишине слышу, как в соседнем затончике подаёт голос трескунок. Чуть дальше с писком снимаются с берега кулички и тенями проносятся у моего шалаша…Проходит ещё минут двадцать. Туман уплывает в глубину водоёма. На далёком горизонте, над лесом начинает прорезываться золотистая заря. Отчётливо проступают соседние камыши, хорошо просматривается и берег небольшого островка. Далеко у темнеющего берега, куда уехали мои товарищи, надсадно кричит чья-то кряковая. Перекликаются появившиеся над водой чайки.
Жду долго, и начинает казаться, что в это утро стрелять не придётся. С шумом плескается моя подсадная. Вынимаю из рюкзака бинокль, рассматриваю окружающее пространство. Далеко-далеко, под самым берегом водоёма виднеется лодка, а по берегу бродит человек. Это Сергей Иванович. Через несколько часов он прикатит за мной, и мы уедем отсюда до следующей весны. В стороне на чистине водоёма видна большая стая каких-то крупных птиц. Словно кочки на ровном зеркале плёса, чернеют их силуэты. «Гуси» - догадываюсь я. И как бы в подтверждение своей догадки слышу настороженный и волнующий гогот. А вот в километре от меня тянет табунок кряковых. Чуть выше, усиленно трепеща крыльями, летит стайка свиязей. Низко, почти у самой воды, мчатся сверкающие боковой белизной гоголи. «Фи-фи-фи», - доносится до меня свист пронзительных крыльев. В бинокль хорошо видно, как гоголи с разгона падают на воду, поднимая белые бурунчики и оставляя за собой сверкающие полосы. Но, вот, наконец, и в мою сторону тянет небольшая стайка крякв. Кто много охотился на уток, тому определить их по полёту ничего не стоит. Утки, увеличиваясь в размере, приближаются ближе и ближе. Теперь различаю: впереди летит кряковая, следом за ней четыре кряковых селезня. Прижавшись к стене неплотного шалаша, поворачиваю голову к сидящей на воде подсадной и умоляю её: «Покрякай! Пожалуйста! Покрякай же!» Утки вплотную налетают на шалаш, замедляют полёт и…спокойно удаляются. Хвалёная утка сидит, как истукан, не шелохнувшись, и с удивлением смотрит на отлетающих от неё селезней.
- Чтоб ты…околела! - в сердцах ругаюсь я. Начинаю с горечью думать, что подсадная мне досталась что ни на есть никудышная. И с чего это Сергей Иванович расхваливал её, не понимаю. Сидит, как мумия, хоть бы глазом моргнула. Только расстраивался я, как видно, преждевременно. За многие годы охоты я убедился, что уток, которые намереваются сесть в каком-либо месте, но вдруг почему-то передумывают и отлетают в сторону, очень часто, облетев соседние участки, возвращаются назад и усаживаются точно в том месте, которое им приглянулось с первого раза. Так и случилось. Сделав широкий разворот, великолепная пятёрка повернула и спокойно пошла на посадку, усевшись от меня не далее тридцати метров. Селезни настороженно застыли, а утка быстро направляется к моему шалашу…не делая резких движений и стараясь не зацепить стволами за какой-нибудь прутик, не спугнуть подсевших селезней, просовываю ружьё в небольшое окошечко и подвожу мушку под селезня, который намеревается отплыть дальше от берега. Разносится по воде звук от моего выстрела. На густо засыпанной добью поверхности бьётся убитый селезень, а из потеплевшего ствола сизоватой струйкой сочится пахучий дымок сгоревшего пороха. «Начало хорошее», - думаю я. Проходит ещё полчаса, прежде чем ко мне снова подлетают кряковые. И опять – впереди утка, а за ней – цепочка селезней. Поспешно опускаюсь в шалаш и замираю. На этот раз стайка садится несколько дальше, чем в первый прилёт. И опять прилетевшая с селезнями утка отплывает в сторону, и отдалившись от них, поспешно направляется к моему берегу. «Что это с ней происходит?» - недоумеваю я.
Среди прилетевших селезней начинается какое-то волнение.
- Жвяк! Жвяк! – подают голоса селезни.
- Квяк! Квяк! – отзывается моя подсадная. Наконец-то я слышу её голос.
- Жвяк! Жвяк! – опять посылают голоса селезни.
- Как-ка-как-ка! – вдруг оглушительно и во весь голос зачастила подсадная. «Вот оно, начинается!» - с замиранием сердца шепчу я.
Перебивая крик моей подсадной и жвяканье плавающих селезней, заорала и дикая утка. На водоёме становится неспокойно. Переполошённые утиными криками, с берега снимаются турухтанчики и с писком кружатся над островом. Чубатые, с бакенбардами, чомги с лопотом отрываются от воды и улетают на чистину водоёма. Селезни обезумели. Они то бросаются, как очумелые, в сторону моей подсадной, то, оглушённые криком дикой утки, поворачивают к ней. Семейный скандал закончился тем, что, уловив в крике подсадной какую-то особую многообещающую нотку, селезни не выдержали. Первым не устоял тот, который сидел ближе всех к берегу. Он свечой взлетает вверх и, страшно шваркая и ворочая из стороны в сторону вытянутой шеей, приближается к берегу, где сидит моя подсадная. Стоило одному селезню перекочевать к подсадной, как следом за ним потянулись и остальные. И теперь, как не старалась дикуша повернуть кого-нибудь в свою сторону, у неё ничего не получалось. Разволновавшиеся селезни один за другим подлетают к подсадной и усаживаются рядом с ней. Каждого подлетающего селезня она встречает поклоном и радостным покрякиваньем…
И вот уже передо мной, на расстоянии каких-нибудь десяти-пятнадцати метров, сидят сразу четыре зеленоголовых «изумруда» и ещё два летают над ними, намереваясь присоединиться к сидящим. Откуда-то с середины острова с тревожным трюканьем подлетает взъерошенный трескунок. «Тррр! Тррр!» - возвещает он о своём появлении.
Теперь я начинаю уже с нежностью смотреть на любимицу Сергея Ивановича. Небольшая точёная головка. Сама аккуратно сложена. Негрузная. Оперение тёмное. Вот она опять сидит и в напряжении слушает. Внимательно вслушивается в долетающие до неё различные звуки. Прежде чем увидеть летящего или плывущего к неё селезня, она вначале слышит его голос, а затем уж раскрывает свой похожий на плоскогубцы клюв и заводит нежное: «Та-та-та!» Вот и сейчас селезня я ещё не вижу, но по поведению подсадной уже знаю, что он где-то недалеко. Или сидит в той вон траве, на краю островка, или плавает на чистой воде.
Снова утки переходят в непрерывное, всё усиливающееся кряканье. Взволнованный зов подлетающего селезня, как молотком, ударяет меня по барабанным перепонкам, заставляя ещё плотнее прижаться к стенке шалаша и втянуть голову в плечи. Словно шипящий снаряд, селезень пролетает рядом с шалашом. Подсадная осаживает его азартно, во весь голос. Прижав к бокам полусогнутые крылья, побеждённый кавалер плавно (и красиво – не налюбуешься) разворачивается и падает на золотистую гладь залива. Я вижу его, красавца, прямо перед собой. Стрелять, однако, далековато. К тому же зачем спешить? При такой «работе» подсадной вряд ли этому щёголю долго удастся просидеть на отшибе. Так и есть. При очередной атаке кавалер – будь, что будет! – срывается с места и со страстным шарканьем подлетает к своей соблазнительнице.
«Ах-ах-ах!» - кокетливо приветствует она его, неторопливо кружа по воде. Опустившись недалеко от подсадной, селезень поспешно направляется к ней. Не допуская их до интимной встречи (иначе после этого утка, как правило, начинает хуже работать), я встаю во весь рост и стреляю в тот момент, когда селезень взлетает в воздух.
К восьми часам норма – три селезня – была отстреляна. В ожидании, когда подъедут товарищи, вылезаю из шалаша и иду бродить по острову. По всему берегу рассыпаны отпечатки птичьих следов. Прогреваемый щедрым солнцем, полузатопленный островок – отменное место для гнездовья всевозможных пернатых.
Доносится тарахтенье моторной лодки. Надо идти собирать вещи. Вынимая из шалаша рюкзак, я вдруг с замиранием сердца замечаю какие-то серые округлые предметы, просвечивающие через траву. «Не может быть!» - цепенею я от пронизывающей меня догадки. Так и есть! Рядом с деревянной колодиной, на которой я просидел всё утро, находилось…утиное гнездо. В гнезде лежали шесть яиц. Теперь только понял я странное поведение дикой утки, которое бросилось мне в глаза. Значит, она приближалась к шалашу, к своему дому не напрасно. Что угодно, но такого я не ожидал.
Когда подъехали товарищи, я рассказал им всё как было.
- Шут бы её взял! Как будто не могла найти другого места! – недовольным голосом заключил Сергей Иванович, выслушав меня, - что ж, теперь этот шалаш – её дом. Мне же придётся для своего шалаша искать другое место.
В.Золотарёв. Журнал «Охота и охотничье хозяйство» № 5 за 1986 год