Елизавета Селезнёва — художественный руководитель театра Eliz — рассказала Школе журналистики имени Владимира Мезенцева о своём пути в профессию театрального режиссёра и о том, что театр может делать в эпоху перемен.
— Елизавета, расскажите, пожалуйста, про Ваш творческий путь — какие были трудности, преграды, ошибки? С чем Вам пришлось столкнуться, прежде чем прийти к тому, что у Вас есть сейчас?
— Трудности начались с момента поступления в театральный институт. Стоимость обучения в таких местах очень высокая, и для обычной семьи, конечно, это неподъёмные деньги. Поэтому я сразу понимала, что единственный мой вариант — это поступление на бюджет.
В школе я была двоечницей — мне было очень сложно учиться, потому что я всегда отвлекалась на свои мысли, какие-то творческие идеи. Поэтому даже родители не очень-то верили, что я куда-то поступлю, тем более на бюджет. У нас были знакомые в горном институте – мой прадедушка Дмитриев Алексей Павлович даже был там проректором, – они меня склоняли к такому варианту, но я сказала очень чётко: «Иду в театральное».
С первого раза поступить не удалось, поэтому целый год после этого я подрабатывала в разных местах — работала в антикафе, мыла полы, делала кальяны, параллельно готовясь к перепоступлению в театральное.
— А в театральное Вы хотели также подаваться снова на актёрское или были и другие направления — просто лично я Вас знаю уже больше как режиссёра, а не наоборот?
— Вообще я не планировала быть режиссёром. Мечтой с детства было стать актрисой. При этом я также хотела свой театр. Тогда я не совсем понимала, как это совмещать, но именно таким образом жизнь подводила меня к режиссуре. С самого детства. В шесть лет я случайно выиграла конкурс за лучшую постановку, потом уже в лагере в 12 лет — тоже за постановку. А когда я поступала в школу Табакова, экзаменационная комиссия мне сказала: «Вы недостаточно опытны, чтобы поступать на актёрское. Вы не готовы. Однако мы рекомендуем Вам идти на режиссёрское». Тогда я не понимала, почему они так говорят, но, оказывается, всё лежало на поверхности — даже поступая к ним и готовя актёрский номер, я меняла его так, что он получался режиссёрским.
Так я и поступила на режиссёрский. Сначала мне казалось, что это совсем не моё. Однако как только я поставила первый этюд, все сомнения прошли, потому что я обрела невероятную любовь к этой профессии.
— Можете ли Вы в таком случае сказать, что режиссёрская «тропа» Вам стала даваться проще, чем актёрская, благодаря изначально большему количеству предрасположенностей?
— Думаю, что нет. Вообще, наша весьма патриархальная система в обществе воспринимает женщину-режиссёра тяжело. Я очень часто слышала такие фразы в свой адрес: «Ну какой же Вы руководитель? Вы — милашка, Вы — девочка, актриса…». Но проблема не только в этом. Первый спектакль было создать очень тяжело, потому что, опять же, нет денег, нет площадки, нет ни продюсеров, ничего. Есть только я и идея. Приходилось влезать в кредиты, чтобы реализовать свою идею, жить у друзей, потому что просто физически не можешь заплатить за жильё. Но каждый раз я шла дальше к своей мечте.
— Что Вас мотивировало продолжать, несмотря на такие трудности?
— Знаете, Буратино, которому подарили «золотой ключик», был моим вдохновителем в детстве, но с возрастом я начала понимать, что мне такой ключик не подарят, а его придется выковывать самому. Как я говорила, я всегда мечтала о собственном театре, и идея о нём была для меня своеобразным маяком, как зеленый огонёк в «Великом Гэтсби», который вёл его через тьму неопределённости и отчаяния. Поэтому я знала, что, когда я обрету театр, я наконец-то обрету свой дом, и эта мысль придавала мне сил.
— Говоря уже конкретнее о театре, что, на Ваш взгляд, важнее — талант или упорство и дисциплина?
— На мой взгляд, талант — это дар. Это некоторая миссия, которая тебе вручается в жизни. А упорство и дисциплина — рычаги, которые помогают твоему таланту двигаться дальше. В мире искусства, как, впрочем, и везде, иногда приходится мириться с несправедливостью, на что-то соглашаться и прочее… В такие моменты талант внутри нас плачет, а внутренний художник сдаётся, потому что его снова не понимают. Но именно упорство берет этого художника за шкирку и проносит вперёд через трудности.
— Давайте поговорим о самом процессе создания творческого продукта. Например, есть Станиславский с его «сверхзадачей» и прочим. А как Вы приступаете к новому проекту — приходит общая идея того, о чём хочется сказать, или она разворачивается в процессе?
— Мне кажется, что идея для чего-то нового всегда является результатом долгого внутреннего диалога режиссёра с самим собой, поэтому он всегда знает, о чём хочет сказать. Вернее, даже так — он может это не знать, но чувствовать и пытаться это чувство передать другим. В этом контексте мне даже вспомнилась строчка из стихотворения Пьера-Жана Беранже, на которое когда-то мне указал мой Мастер – народный артист России Калмыков Александр Дмитриевич:
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Эту фразу произносит Актёр в произведении Горького «На дне». Сама пьеса, честно говоря, мне никогда особо не нравилась, но эти слова… «…Честь безумцу, который навеет/ Человечеству сон золотой!». Любой режиссёр — это тот самый безумец, навевающий сон. И, кстати, именно поэтому очень важно, чтобы художник был нравственным человеком, так как в его руках сила, способная побудить людей на какие-то вещи. И от того, каким будет авторский посыл, может зависеть то, что будет со всеми нами.
— В таком случае, что, по Вашему мнению, должен делать театр сейчас — как он должен реагировать на многие вещи, происходящие вокруг?
— Конечно, это очень индивидуальный момент, потому что каждый всё-таки должен решать сам. Я считаю, что я должна реагировать. Театр — это священное место, где мы служим людям, служим Богу, а значит, здесь должна быть только правда. Конечно, это не даёт нам право задевать чьи-то чувства — с этим нужно быть осторожным. Однако, в то же время, искусство не должно никогда ни перед кем оправдываться, и художник вправе говорить то, что он хочет — иначе он не художник. Одновременно с этим мы помним судьбу того же Мейерхольда… И здесь важно правильно расставить чаши весов между личными рисками и важностью того, о чём ты хочешь сказать.
Для меня таким мерилом является другая вещь — понимание того, что с помощью искусства ты не просто воплощаешь какие-то свои фантазии, но через своё высказывание помогаешь другим. И в этом смысле театр — это медпункт, лечащий душу. И пока у меня будет возможность помогать людям таким образом, я буду продолжать это делать!