Мистика в жизни знаменитостей
Виктор Робертович Цой (1962–1990 гг.) — советский музыкант, киноактёр, художник, автор песен, основатель и лидер рок-группы «Кино», кумир поколения «перестройки», символ свободы и перемен конца 1980-х. Творчество которого было востребовано и в постсоветском пространстве.
Он стоял на 35-м километре трассы Слока – Талсы в Латвии в 70 километрах от Риги и, точно это происходит не с ним… как в каком-то замедленном кадре… смотрел на несущийся прямо навстречу ему с бешеной скоростью автомобиль… Всё ещё не осознавая, где находится и что с ним происходит, до тех пор пока это встречное авто… не прошило его насквозь. И, словно вспышка, в считанные доли секунды вся его жизнь промчалась перед глазами, как прерванная на полуслове недопетая песня...
Он всё пытался понять, что изменилось… словно он становился кем-то другим… что-то как будто снедало его изнутри... не давало покоя, мучило и неотступно манило и… до чёртиков пугало…
В этом безумном порыве напрасных терзаний его то возносило в небеса, то рвало душу в крутом пике, швыряя во вздыбившуюся волну возмущения, нещадно било о глухую стену непонимания и топило в омуте несбывшихся надежд и бесконечных творческих метаний.
И эта взрывная чувственная смесь, готовая вот-вот разнести его в клочья, вдруг застывала в безысходности знойным штилем… жадно вбирая кровавый багрянец заката… словно в последнем поцелуе… взрывалась гибельным восторгом… холодный источая блеск…
Вместо тепла — зелень стекла,
Вместо огня — дым,
Из сетки календаря выхвачен день.
Красное солнце сгорает дотла,
День догорает с ним,
На пылающий город падает тень…
Губительная сладкая истома растекалась отравой по жилам, растворяясь в крови… Подбиралась к отчаянно бьющему сердцу, чтобы заставить его сбиться с такта и замолчать бесповоротно… Навсегда... Так и не дождавшись рассвета…
Он не помнит слово «да» и слово «нет».
Он не помнит ни чинов, ни имён.
И способен дотянуться до звёзд,
Не считая, что это сон,
И упасть опалённым
Звездой по имени Солнце…
И в томительном ожидании он интуитивно старался не сбиваться с ритма… Сердцем пел, метущейся душой. И чем муторнее было на душе, тем пронзительней и резче звучала его музыка, в такт неспокойным временам в ожидании революционных перемен.
Перемен требуют наши сердца.
Перемен требуют наши глаза.
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен:
Перемен!
Мы ждём перемен!
В те неспокойные, шаткие времена политических взлетов и падений то, о чем и как он пел, в струну натягивало нервы, болело и в наших сердцах, что вторили ему в унисон. Это единение спасало и держало в бренном мире его неуспокоенную душу, рвущуюся к иным, непостижимым и неведомым мирам.
От того он всегда чувствовал себя безнадежно чужим и бесконечно одиноким, и горечь копилась, изливаясь музыкой, будоража сердца поклонников, привязывая к земному миру рвущуюся на свободу неприкаянную душу.
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет,
А над городом жёлтый дым,
Городу две тысячи лет,
Прожитых под светом
Звезды по имени Солнце…
И градом сыпались бесконечные вопросы, что бередили старые раны, хлестали по живому, причиняя боль: «Почему всё так?.. Кто он на самом деле?.. Зачем он здесь и тут ли его место?..» Поклонники, друзья, любимая женщина, долгожданный сын, казалось бы, есть всё для счастья, но опять чего-то не хватало, и он уже знал, что уйдёт, что должен и, что скрывать, хочет уйти…
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живёт по законам другим
И кому умирать молодым…
Звучащий в нем, не умолкая, такой знакомый голос становился всё громче и звал обратно, туда, откуда он пришёл, в неведомые космические дали, в распахнутые объятия Вселенной, чтобы вопреки неминуемому звездопаду снова загореться яркой звездой и сиять негасимым светом тем, кого оставил на земле…
За что ему эта бесконечная тоска, уготованная проведением, чтобы вечно болеть и мучить в этом и в иных мирах и реальностях… За что он приговорен бесконечно искать свой путь, заглядывая в вечность, как вечный странник – звездный пилигрим… Что, блуждая неприкаянным между мирами, порой является нам то там, то здесь, нетронутый годами, в бесплодных попытках отыскать своё настоящее прибежище… Так и не найдя мира с самим собой……
И две тысячи лет война,
Война без особых причин,
Война – дело молодых,
Лекарство против морщин…
Но бунтующий разум его и тревожная мелодия неуспокоенного сердца назло всем правдам и неправдам, даже растворившись в вечности, всё ещё звучит и всё ещё режет по живому, в унисон с теми, кого оставил на земле, и не умолкнет никогда…
Красная-красная кровь
Через час уже просто земля,
Через два — на ней цветы и трава,
Через три — она снова жива
И согрета лучами
Он всё ещё стоял как вкопанный на трассе, с непонятной тревогой и с той же застарелой тоской, и вдруг замер... Вышедший из авто парень не сводил с него глаз, и в каком-то немом ступоре медленно шёл ему навстречу и беззвучно шептал, не замечая слёз, только одно слово: ПАПА…
Он узнал его, хоть и видел ещё ребёнком, и, прежде чем исчезнуть, прошептал короткое, прощальное: СЫН...
А из авто нёсся голос такой же неприкаянной, метущейся души, предрекая себе ту же судьбу и скорую встречу там… в бескрайних парящих небесах.
А может быть, сегодня или завтра
Уйду и я таинственным гонцом
Туда, куда ушёл, ушёл от нас внезапно
Поэт и композитор ВИКТОР ЦОЙ.