Поезда в России — это не просто транспорт, а своеобразное зеркало общества. В купейных вагонах часто видишь ухоженных людей: предпринимателей с ноутбуками, госслужащих с портфелями, IT-специалистов в стильной одежде, цена которой превышает месячный доход обычного труженика. Плацкарт — совсем другое дело. Здесь едут те, кто зарабатывает около 40 тысяч рублей в месяц, везет домашние продукты на продажу и тщательно считает копейки на чай.
Я работаю проводником уже два десятилетия, курсируя между Санкт-Петербургом и Хабаровском, Архангельском и Анапой. За это время я столкнулась с такими аспектами жизни, которые редко освещают в СМИ. Мой первый рейс был полон иллюзий о романтике дальних путей, как в старых фильмах.
Но на третий день в моем вагоне умер пассажир — мужчина около пятидесяти лет, направлявшийся из Кургана на похороны отца. Сердечный приступ. Мы остановились на безымянной станции, километр 317, и скорая ехала три часа. Тогда я поняла: поезд — это не сказка, а суровая действительность.
Социальные контрасты в пути
Маршрут отражает неравенство. В столицах садятся пассажиры в костюмах, с новейшими смартфонами, обсуждая бизнес и заграничные поездки. В Ярославле публика скромнее, но многие еще держат марку. В Костроме появляются рабочие с тяжелыми рюкзаками. К Перми вагон заполняется вахтовиками и строителями. За Уралом начинается другой мир, где билет в плацкарт — редкая роскошь, на которую копят месяцами.
Однажды я везла Валентину Сергеевну, 74-летнюю женщину из Улан-Удэ. Она предлагала пассажирам связанные ею носки по 150 рублей пара. Разговор раскрыл: она кандидат наук, математик, работала в институте всю жизнь. Пенсия — чуть больше 20 тысяч. Собирает на учебу внука, крутится как может.
"Что поделаешь, милая? Страна обо мне забыла, но жить надо", — сказала она. Я едва сдерживала слезы.
В другой раз в плацкарте ехал известный человек — имя не назову, но он далеко не беден. Занял четыре места, повесил занавески. Охрана рядом. Я спросила: "Почему не самолетом?"
Он улыбнулся: "Хочу увидеть, как живет страна. Иначе — офис, перелет, офис. Словно в параллельном мире".
Всю ночь смотрел в окно, не спал. Утром тихо произнес: "Теперь ясно, почему здесь бывают революции".
Дети особенно трогают. Помню школьников 14–15 лет из забайкальской деревни. Учительница собрала средства на поездку к морю — первая большая поездка для них.
Когда поезд пересекал Каму, они прижались к стеклам. Кто-то воскликнул: "Море!" Глаза горели. Для них река казалась чудом. Я стояла рядом, борясь со слезами.
Учительница улыбалась сквозь слезы: "Пусть посмотрят хоть что-то. Что они видели в жизни?" Взрослые угощали детей шоколадом, соком, печеньем.
Эти ребята живут в одной стране с теми, кто легко ездит в Испанию или Турцию. Для одних — обычный отпуск, для других — мечта, ради которой деревня скидывалась.
Есть и "алкогольный туризм": люди едут за дешевым спиртным, например, из Ярославля в Кострому, где бутылка дешевле на 50 рублей. Возят ящиками, продают.
Вспоминаю мужчину, упавшего с полки после пьянки и сломавшего ногу. Пока ждали помощи, он протрезвел. Разговорились: безработный, трое детей, жена на двух работах. "Что делать? Завод закрыт, стройка не берет по возрасту. Хоть так зарабатываю", — сказал спокойно, без жалоб. У меня сердце сжалось — до чего жизнь доводит.
Молодежь тоже беспокоит. Парень из Омска, Илья, IT-специалист. Ехал в Питер не за карьерой, а от кредиторов. Долги на миллион из-за лечения матери от рака. Не помогло. Банки давят, коллекторы угрожают.
Бросил квартиру, работу, девушку. "Попробую начать сначала", — прошептал. Руки дрожали, взгляд был как у загнанного зверя.
Контрабанда — реальность. Не только на границах: сигареты из Прибалтики и Беларуси, алкоголь из Казахстана, товары из Китая в старых сумках. Челноки возят одежду, белье, обувь между городами: купил дешево в Вологде, продал в Самаре. Так держится экономика — на мелкой торговле и смекалке.
Проводники закрывают глаза на многое. Оклад — около 40 тысяч. С семьей, детьми, кредитами не прожить. Кто-то доплачивает за удобное место, чистое белье или "незамеченный" безбилетник. Не гордимся, но так выживаем.
Тяжелее всего — смерти. За 15 лет в моем вагоне умерли 15 человек: инфаркты, инсульты, передозировка. Но хуже — самоубийства. Люди берут билет в один конец, умирают вдали от дома, чтобы не обременять близких.
Есть негласные правила: как вести себя, кого вызывать. Но психологической поддержки нет — сами справляйтесь.
Конфликты обычны, особенно в праздники. Драки из-за музыки, мест, взглядов. То русские с кавказцами спорят, то столичные смотрят свысока на провинциалов, то молодежь грубит старикам. Проводник — охранник, судья, психолог. Полиция приедет через станции, если повезет.
Вспоминаю стычку: русский из Тюмени и осетин из Беслана из-за песен. Сначала кулаки, потом выяснилось — сыновья в одной армии. Обнялись, выпили. "Дураки мы. Дети Родину защищают, а мы из-за ерунды".
Но есть и хорошее. Врач Николай Сергеевич из Петербурга ежемесячно едет в деревню под Кировом оперировать бесплатно. Везет лекарства и инструменты в сумках.
Учительница Анна Петровна из Иркутска, 40 лет в школе, пенсия 20 тысяч. Каждое лето организует поездки для детей в музеи. Копит весь год, отказывая себе.
Однажды в вагоне женщине стало плохо — инфаркт. Нет лекарств, скорая далеко. Вагон помог: нитроглицерин, валидол, тонометр. Спасли ее.
Это настоящая Россия: в беде все становятся семьей, без разделений.
За 20 лет многое изменилось. Раньше пели песни, играли в карты, делились едой, рассказывали сказки. Теперь — тишина, телефоны, планшеты. Нет общения, нет надежды. Люди ехали с верой в будущее, теперь смотрят с пустотой. Особенно молодежь — сдались заранее.
Почему я работаю? Зарплата низкая, условия тяжелые, пенсия мизерная. Но поезд — связь с миром для многих. Без нас — кто повезет? Роботы?
Я верю. Верю, что та девочка из Забайкалья увидит море, поедет в Москву учиться, станет врачом в деревне. Что айтишник поднимется. Что бабушка с носками увидит правнуков.
Когда едете поездом — оглянитесь. Это не пассажиры, а страна. Та, которую не показывают в новостях. Если замечать друг друга, что-то изменится.
Я буду возить из Москвы в Сочи, Петербурга во Владивосток. Слушать истории, смотреть на Россию — суровую, живую, любимую. Другой нет. И не надо.