3 октября - 130 лет со дня рождения С. А. Есенина
Непредрѣшенiе. Документальное повествование,
хроника дооктябрьского периода 1917 года, 1920-х годов,
с комментариями участников событий:
Е. К. Брешко-Брешковской, А. А. Ганина, Н. Д. Девяткова, А. И. Деникина,
А. Ф. Керенского, П. А. Половцова, С. П. Постникова, Б. В. Савинкова,
М. Л. Свирской, П. А. Сорокина, Л. Д. Троцкого, В. М. Чернова и др.
Подлинные тексты петроградской газеты ЦК партии социалистов-революционеров «Дѣло Народа», «Извѣстiй Вологодскаго Совѣта рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ».
В конце событий: Вологда, июль 1917 года, приезд С. А. Есенина и З. Н. Райх, венчание в церкви села Толстикова, свадьба на даче Д. К. Девяткова в Ильинском, поездка на родину А. А. Ганина в деревню Коншино.
Часть 3 (1)
...мы переживаем небывалую в исторические времена, в жизни нашей родины смуту, смуту, перед которой время 1613 года кажется детскими сказками!
А. Ф. Керенский.
Петроград. Государственная дума.
Речь 15/27 февраля 1917.
А. Ф. Керенский за столом императора Николая Второго
А л е к с а н д р Ф ё д о р о в и ч К е р е н с к и й родился в 1881 году в Симбирске. Учился в гимназии в Ташкенте. Окончил Петербургский Университет. Юрист. Депутат Государственной Думы от Саратовской губернии. Императрица Александра Фёдоровна просила Николая Второго повесить оратора за ту речь, царь своим указом приостановил деятельность Думы....
В 1917 году Керенский – Министр юстиции, Военный и Морской министр, Министр-Президент Временного Правительства.
В 1915-1917 годах – генеральный секретарь «Верховного совета Великого востока народов России».
Умер в 1970 году Нью-Йорке, русские церкви отказались от него, похоронен в Лондоне. Имя Керенского носит мост через пролив Босфор в Стамбуле, построенный по проекту его сына Олега, командора Британской империи, – мечта русских империалистов в иносказательном виде осуществилась.
К е р е н с к и й, Б р е ш к о-Б р е ш к о в с к а я и д р у г и е э с е р ы.
Х о х л ы-с а м о с т и й н и к и.
Д е н и к и н. Б р у с и л о в. С а в и н к о в. К о р н и л о в.
Свидетельства современников:
«...он выступает каждую ночь, как некогда Робеспьер у якобинцев. Ничто не поражает так, как его появление на трибуне с бледным, лихорадочным, истерическим, измождённым лицом. <…> контрасты в голосе, который ‒ обычно глухой и хриплый ‒ обладает неожиданными переходами, великолепными по своей пронзительности и звучности. <…> таинственное вдохновение, пророческое или апокалипсическое, преобразует оратора и излучается из него магнетическими токами. Пламенное напряжённое лицо, <…> порывистость его слов, скачки его мысли, сомнамбулическая медленность его жестов, его остановившийся взгляд, судороги его губ, его торчащие волосы делают его похожим на меломана или галлюцинирующего. <…> всё собрание охвачено каким-то гипнозом».
М. Палеолог, посол Франции в России.
«Керенского следует считать одним из величайших, в своём роде, ораторов в истории. <…> Окончив речь, он в изнеможении упал назад, подхваченный адъютантом. При свете рампы его лицо казалось мертвенно-бледным. Солдаты помогли ему спуститься со сцены, в истерическом припадке вся аудитория повскакала с мест и до хрипоты кричала «ура». <…> Жена какого-то миллионера бросила на сцену своё жемчужное ожерелье. Все женщины последовали её примеру. И град драгоценностей посыпался из всех уголков громадного здания. <…> Это было историческое зрелище, вызвавшее более сильную эмоциональную реакцию, чем любая речь Гитлера и других ораторов, когда-либо слышанных мною».
Р. Локкарт, английский консул в Москве. О митинге в Большом театре 25 мая 1917 г.
Керенский во френче, в галифе и в обмотках, проездом с фронта, выступал после знаменитых медиумов Константина Бальмонта и Леонида Собинова.
«Хотел бы сказать, что я думаю о Керенском. Это беспринципный и легко меняющий свои убеждения человек, не очень глубоко мыслящий и чрезвычайно поверхностный.
Его бессодержательные, неверно-истеричные речи, которые не соответствуют его внутреннему настроению. Я смело утверждаю, что никто не принес России столько вреда, сколько Керенский. Он двуличен и всегда заигрывает со всеми политическими течениями. Безвольный, он покровительствует большевикам!»
М. В. Родзянко, Крушение империи. Записки председателя Русской Государственной думы, М., 1992.
«Керенского я раза два слышал. Я сразу понял, что это жалкий человек, слишком высоко залезший и совершенно неспособный…
Между прочим, у меня была очень близкая мне семья: он был — муж — мой друг, и потом, я был в очень дружественных отношениях с женой его — это бывшая баронесса; и вот это была последняя любовь Керенского. Он каждый день приезжал к ней, проводил время, вечера, у нее, — последняя была любовь здесь. Потом-то, может, у него еще была любовь».
М. М. Бахтин: беседы с В. Д. Дувакиным / Под редакцией С. Г. Бочарова. — М.: Согласие, 2002.
«...во исполнение намеченного вчера у Горького плана несколько депутатов отправились <...> в Государственную думу, дабы войти — от имени художественного мира — с пожеланиями организационного порядка, направленными главным образом на образование известной системы по охране наших художественных сокровищ. <...>
В дверях, ведущих внутрь дворца, давка. Впечатление вокзала на какой-либо узловой станции.
Через несколько прекрасных, но совершенно загаженных комнат надворной стороны мы попадаем в широкий, слабо освещенный коридор. На нас ноль внимания; лишь на минуту грандиозная фигура Шаляпина возбуждает некоторое в них любопытство. Наконец от одного из столов отделяется тучный, холеный и добродушный типичный «барин» и, отрекомендовавшись: «Петр Неклюдов», спрашивает, что нам угодно. Узнав, в чем дело, он удаляется в дальнейшие глубины с докладом о нас.
Наконец возвращается Неклюдов и тащит за собой члена правительства — единственного, которого он отыскал и на которого ему «удалось наложить руку»; остальные уже все отбыли в Мариинский дворец. И это <...> наш милый Шидловский, — с потемневшим до неузнаваемости, изнуренным лицом, едва от усталости держащийся на ногах, одетый в свой неизменный рыжеватый, грубого английского сукна костюм. Читает (посылая, вероятно, нас про себя ко всем чертям) наше предложение и говорит: «Это, очевидно, будет сейчас же принято, но надо вам обратиться к князю Львову». Наскоро прощается и убегает.
Мы слепо сдаемся стихии, которая сразу нас и выносит через коридоры во двор и, наконец, выпихивает меня, Шаляпина, Неклюдова в чей-то, откуда-то для нас раздобытый Гржебиным автомобиль. Автомобиль оказывается реквизированным у наших знакомых и соседей по улице Глинки, гр. Мордвиновых!
Целью нашей поездки оказался вовсе не Мариинский дворец, а здание Министерства внутренних дел (точнее, Совета этого министерства), находящееся за Александринским театром, насупротив здания Театральной дирекции. Здесь имеет временное пребывание новый Совет министров, иначе говоря, Временное правительство. Автомобилей перед подъездом не больше полудюжины (видно, мало еще кто знает, где устроилось правительство). Почти пустая раздевалка. Прекрасная классическая россиевская архитектура.
Из дверей коридора справа выходит группа лиц с понурым и сумрачным Гучковым и с юным сияющим красавцем Терещенко во главе. Слева же к средней двери в зал пробегает белый как бумага Милюков, — он, обыкновенно обладающий удивительно цветущим видом. Терещенко, заметив Шаляпина, направляется к нам. Он весь какой-то улыбчивый и держит себя не как демократический министр, а как милостивый принц. Терещенко тут же делится своей мечтой о создании отдельного Министерства искусства или если не министерства, то хотя бы Комитета по делам искусств, и его было бы правильнее причислить к Министерству просвещения. Да и министр уже имеется у нас идеальный — это Дягилев!
От природы уже испитое лицо Керенского сегодня показалось мне смертельно-бледным. Совершенно ясно, что этот человек уже много ночей совсем не спал. Выражение лица кислое — но ему это вообще свойственно, он, видимо, очень редко улыбается, пожалуй, никогда не смеется.
Из дальнейшей беседы выяснилось, что Керенский нашел Зимний дворец в образцовом порядке, что Царскосельский дворец (который он тоже уже успел посетить) он поставил под надежную охрану и что вообще приступил к урегулированию всей деятельности по бывшему Министерству Двора. Ясно, что <...> пожелание о сформировании какой-то специальной милиции запоздало. Это было решено сообща с Керенским, и он тотчас послал кого-то «перехватить» нашу бумажку — до подписания ее князем Львовым. Оказалось, что она уже подписана (очевидно, ее успели «подсунуть» князю), но Керенский, получив этот «документ», без всяких разговоров сунул его себе в карман. Вообще же, к нашему выступлению он отнесся «с величайшей благодарностью» и высказал разные общие пожелания успеха. Для него это действительно козырь, заключающийся в том, что он может как бы опереться на целую группу лиц, пользующихся авторитетом в данной области».
А. Н. Бенуа. Мой дневник, 1916-1918, М., 2003.
«Пришел [Владимир Михайлович] Зензинов. Он весь на розовой воде (такой уж человек). Находит, что со всех сторон «все улаживается». Влияние большевиков будто бы падает. <...> Насчет фронта и немцев — говорит, что Керенский был вчера в большой мрачности, но сегодня гораздо лучше.
Вечером — Сытин. Я серьезно потребовала у Сытина, чтобы он поддержал газету Зензинова, а не Горького, ибо за Зензиновым стоит Керенский. Горький слаб и малосознателен. В лапах людей — «с задачами», для которых они хотят его «использовать». Как политическая фигура — он ничто.
27 марта 1917. Приехал Керенский. Мы с ним все неудержимо расцеловались. Он, конечно, немного сумасшедший. Но пафотически-бодрый. Просил Дмитрия [Мережковского] написать брошюру о декабристах (Сытин обещает распространить ее в миллионе экземпляров), чтобы, напомнив о первых революционерах-офицерах, смягчить трения в войсках. Дмитрий, конечно, и туда, и сюда: «Я не могу, мне трудно, я теперь как раз пишу роман “Декабристы”, тут нужно совсем другое...».
Керенский — тот же Керенский, что кашлял у нас в углу, запускал попавшийся под руку случайный детский волчок с моего стола (во время какого-то интеллигентского собрания. И так запустил, что доселе половины волчка нету, где-нибудь под книжными шкафами или архивными ящиками). Тот же Керенский, который говорил речь за моим стулом в Религ.-Филос. собрании, где дальше, за ним, стоял во весь рост (официальный портрет — А.А.) Николай II, а я, в маленьком ручном зеркале, сблизив два лица, смотрела на них. До сих пор они остались у меня в зрительной памяти — рядом. Лицо Керенского — узкое, бледно-белое, с узкими глазами, с ребячески-оттопыренной верхней губой, странное, подвижное, все — живое, чем-то напоминающее лицо Пьеро. Лицо Николая — спокойное, незначительно приятное (и, видно, очень схожее). Добрые... или нет, какие-то «молчащие» глаза. <...>
Непередаваемое впечатление от сближенности обоих лиц. Торчащие кверху, короткие волосы Пьеро-Керенского — и реденькие, гладенько-причесанные волосики приятного офицера. Крамольник — и царь. Пьеро — и «charmeur». Социалист-революционер под наблюдением охранки — и Его Величество Император Божьей милостью.
Сколько месяцев прошло? Крамольник — министр, царь под арестом, под охраной этого же крамольника. Я читала самые волшебные страницы самой интересной книги — Истории; и для меня, современницы, эти страницы иллюстрированы. Charmeur, бедный, как смотрят теперь твои голубые глаза? Верно, с тем же спокойствием Небытия».
З. Н. Гиппиус, Синяя книга. Петербургский дневник 1914-1918, Белград, 1929.
«...отвращение залило мою душу, и с тех пор не оставляло меня во всю длительность «великой» русской революции. Бесконечная струя человеческого водопровода бросала в Думу [Таврический дворец] всё новые и новые лица… <…> у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное <…> я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы – этот зверь был… его величество русский народ…»
В. В. Шульгин. «Дни». 1920.
Седьмое июля 1917 года. Петроград, Зимний дворец.
Керенский с весны спал урывками или спать вовсе было нельзя, иначе опомнился бы на том свете; выпала ночь поспокойнее – сна нет. Чёрт догадал явиться на свет в России, с умом и с талантом.
«…чёрт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! Весело, нечего сказать». А. С. Пушкин – Н. H. Пушкиной.
Жена Керенского оставалась на Тверской, в доме 29, в Первой квартире, это минуты ходьбы от Таврического дворца; подбирали жильё с расчётом, чтобы депутат на обед бегал домой; задерживаясь, звонил по телефону: 119-60. Пока не перебрался в Зимний, Ольга Львовна с пирожками являлась к мужу в Думу, в содом, вызванный Февралём.
Россия на морях стоит твёрдо, в Галиции, в Полесье катится назад, – репутация военного и морского министра тает быстрее, чем у русского императора, когда Николай Второй накинул себе на шею петлю главнокомандующего. Александру Фёдоровичу тридцать семь, в такие лета можно взнуздать себя на самые немыслимые подвиги. В соратниках есть люди и помоложе, вроде тридцатилетнего министра иностранных дел, сказочного богача, владельца бриллианта – второго в мире по величине – «Терещенко», но в правительстве звезда, подобная солнцу, одна – Керенский. Гучков – болен, князь-премьер Львов – не по Сеньке шапка, оба лукаво двигали Керенского перед собой, как в начале драки в деревне из толпы выталкивают хлопчика-сироту, Керенскому отдали свои роли: в мае адвокату велели направлять ход войны, и вот июль, – отвечать придётся за всю бурлящую Россию!
...Заседать кончили в четыре утра, на фронте ждёт Деникин, поспать можно только в поезде, в литерном, царском...
Керенский был спесив менее монархиста Шульгина; перебрался в Зимний дворец по насущной неоходимости хоть минуту побыть наедине с собой, прикинуть, не пришёл ли момент, когда, вслед за Гучковым, Милюковым, следует решительно бросить революционную мистерию, уйти на пике славы и обожания, не дожидаться конца спектакля, – занавес неминуем, – не выползать в роли чеховского слуги Фирса, которого при отъезде господ все забыли...
«Скоропалительно состоялся его развод с женой, которая, по слухам, ругает его на всех перекрестках <…> Встретил ее раз за чаем у Кузьмина, вид у нее невеселый. <…> ожидали, что он женится на артистке Тиме <…> Керенский совещался с обер-прокурором Синода о возможности его брака с одной из царских дочерей. Привожу эти сплетни, чтобы показать, в каком направлении работали обывательские языки».
П. А. Половцов. «Дни затменiя». Париж. «Возрождение», 1918.
Керенский, поселясь в Зимнем, получил прозвище Александра Четвёртого, но лишь раз пригласил семью на обед, сыновей Олега и Глеба угостил по-царски, сахаром. Раздобыл сахару, чтобы помнили, что в природе эта сладость существует, упомянута в продовольственных карточках; в Питере без этих картонок еды не добыть и за деньги.
Россия, недавно питавшая хлебом «всю Европу», – что является большим заблуждением, – теперь ела одну мякину, но из воюющих империй последней вспомнила совет прусского короля Фридриха, совет, равноценный лекарскому, мол, война войной, а обед по расписанию. Введены были и карточки.
Олег и Глеб осенью встретятся с однокашниками – детьми Троцкого, но пока что их папу-драчуна (бился с английской полицией на пути из Америки), Керенский, сам-то – родитель беспечный, отца того вынужден «бросить» в знакомые обоим с года Пятого «Кресты»; Александр Фёдорович в «Крестах» даже голодовку держал. Тогда, в декабре Пятого, соблюдая этикет культурного слоя, Ольга Львовна угощала жандармов чаем. Посидели за столом, поблагодарили, заряженный револьвер нашли, отыскали и портфель с прокламациями, из которых следовало, что присяжный поверенный – ни мало ни многосостоял в эсеровской Боевой организации.
То было враньё, Керенский лишь мечтал примкнуть к той тёмной силе; но иезуит Азеф – заочно, по словесному портрету – открыл во вчерашнем туркестанском провинциале черты стендалевского Растиньяка, отказал в товариществе: корыстолюбивые хлыщики идут в сутенёры, революционеры есть личности, сотканные из тумана, не отбрасывают тени...
В роли Азефа провидение придерживало Александра Фёдоровича, приберегало для поста президента России. Промелькнул десяток лет, в берлинской тюрьме Азеф третий год бьётся головой об стену, клянёт себя, что не ушёл вовремя, доигрался до конца плачевного.
Ситуация стала с ног на голову: теперь Керенский арестует любого; пусть она заимела свойство переворачиваться, этикет должно соблюдать. Буде спросят: «Папа, за что ты упёк Льва Давидовича на Арсенальную, в тот страшный замок из красного кирпича?», надо будет объяснить сыновьям: etiquette велит. К тому же, самохвал Троцкий – еврейская копия Керенского – требует (!) тюрьмы...
Детей на примере Троцкого учить не следует: Иудушка чует, куда ветер дует. Просчитается... Не отправить ленинцев и примыкающего к ним Троцкого за решётку значит – оскорбить публику, которая свято верит газетам: большевики – предатели; не схватишь Иудушку – заподозрят в сговоре правительства с революционными элементами в пору тяжелейшей Великой войны. Газеты – великая вещь...
и з з а п и с о к
к р е с т ь я н и н а
А л е к с а н д р а З а м а р а е в а
В. Морозов, Н. Решетников. Дневник тотемского крестьянина А. Замараева (1906-1922 годы). М. 1995.
«24.01.17. <…> кажется, конец войне будет в этом году, потому что, как пишут газеты, например «Русское слово», в Австрии и Турции голод. Например, в Бейруте (Турция) ежедневно на улицах падает и умирает от голоду 20 человек. А в Венгрии происходят часто разгромы хлебных и булочных лавок. У нас же в России население много страдает от наших порядков. Так, замечается, что в других городах на станциях железных дорог скапливаются огромные запасы, например, муки, мяса или рыбы. И так лежит весь этот груз целыми мясяцами без движения, подвергаясь порче. А где большая нужда в пищевых продуктах, тут их нет. Много торговли прекратилось.
25.01.17. <…> Ходил в город по сахар в общественную лавку. Дают две трети сахару, одну треть песку. Крестьянам дают 3/4 фунта на человека в месяц. Цена сахару – 36 коп., песок – 30.
07.02.17. <…> И у немцев, и у нас заметно сильное уменьшение всех продуктов. Особенно обостряется хлебный кризис.
Выдают, но по карточкам, где пуд на человека, где 20 фунтов в месяц. Где нет мяса. Там нет соли. Там сидят во тьме, нет керосину. <…> Немцы объявили всем и нейтральным государствам, что будут топить подводными лодками все суда без предупреждения и без разбору, т.е. объявили беспощадную подводную войну. Хотят наложить блокаду на всю Европу.
14.02.17. <…> ходил в город. Хотел записаться в члены потребительской лавки, но нет табаку.09.03.17. <…>
В городе крестьянам муки не выделяют и печеного хлеба не продают. Деревня предоставлена сама себе. Говорят, что не будут давать и ситцу.
10.03.17. Кажется, в России наступает голод.
14.03.17. <…> мука ржаная городским жителям из общественной лавки – 3 руб. 70 коп., крестьянам не дают. Овес, у кого есть, продают 3 руб. пуд. Но открыто продавать нельзя. <…>
В Петрограде происходят какие-то важныя политические события. Известий нет. Газеты не выходят.
15.03.17. <…> известия, еще очень смутныя. Министры все арестованы, <…> обе государыни, градоначальник и все высшие чиновники в столице, а также высшее железнодорожное начальство, которое тормозило правильному распределению продуктов в стране, стараясь вызвать бунт и несогласие.
17.03.17. Сегодня получены телеграммы. Государь император отрекся от престола в пользу брата в. кн. Михаила Александровича, но Михаил Александрович не управляет государством. Правительство теперь состоит Учредительное, временное, из состава Государственной думы. Все министры из состава Государственной думы. Все приверженцы старого строя арестованы: министры, обе государыни, митрополит Питирим и многие другие.
21.03.17. <…> Романов Николай и его семья низложены, находятся все под арестом и получают все продукты наравне с другими по карточкам, действительно, оне нисколько не заботились о благе своего народа, и терпение народа лопнуло. Оне довели свое государство до голоду и темноты. Что делалось у них во дворце. Это ужас и срам! Управлял государством не Николай II, а пьяница Распутин. Сменены и уволены с должностей все князья, в том числе и главнокомандующий Николай Николаевич. Везде во всех городах новое управление, старой полиции нет. <…>
16.04.17. <…> Сегодня присяга новому правительству на рыночной площади после обедни. Народу было очень много потому, что погода была хорошая. После присяги играли «Марсельезу» и говорили речи.
23.04.17. <…> Пришел первый пароход из Вологды.
24.04.17. Работал дома, колол и окладывал дрова. <…> На Западном фронте французы и англичане бьют здорово немцев. В первых числах апреля взяли в плен 18 тысяч.
02.05.17. У нового правительства дела так много, что ужас. Надо ездить на фронт, на фабрики, заводы, вразумлять, объяснять. Худое наследие досталось ему от старой власти.
04.05.17. Разгадка фамилии Распутина. Написать слова: Романова Александра Своим Поведением Уничтожила Трон Императора Николая. Прочесть начальные буквы. Получится РАСПУТИН.
06.05.17. <…> открытие Народного дома в гимназии. Помещение хорошее, много выписано газет и книг.
Теперь воля есть, чувствуют себя хорошо и весело. Некого бояться за разговоры. Был в соборе на собрании. Везде собрания и митинги.
3.05.17. В сегодняшнем N газеты «Русское Слово» тревожные статьи.
Государство в опасности. <…> грозит гибель, если мы не будем доверять Временному правительству. Министры народные. Все оне люди хорошие, честные, бескорыстные. Оне действительно желают только добра и добра нашей родине. Если же оне уйдут до созыва Учредительного собрания вследствие недоверия несознательных масс (а таких уже много оказывается), то гибель России неизбежна.
14.05.17. Погода ясная. Сеять еще никто не начинал. Цены следующия: мука ржаная по карточкам – 4 руб. пуд, белой, по 1 фунту на человека в месяц – 16 коп., мясо – 70 коп. фунт, масло скоромное – 1 руб. 80 коп., яйца – 1 руб. 20, овса в продаже нет, крупа овсяная – 20 коп., сахар по карточкам, 1 фунт в месяц – за 36 коп., ситцы – 80 коп. аршин, <…> лапти – 1 руб., соль – 6 коп., спички – 45 коп. пачка, табаку нет, колесная мазь – 30 коп., веревка – 80 коп.
18.05.17. Погода студеная, пролетает снег.
Нашему государству едва ли не приходит конец. Везде страшная неурядица. Солдаты тысячами бежат с фронту и тылу, дисциплина упала, повиновение худое. Военный министр Гучков ушел в отставку, потерял веру в армию. В Петрограде почти каждой день стрельба по улицам. Хлеба нет.
23.05.17. С утра мокрой снег, вьюга валит весь день. Навалило больше четверти. Весь день снег и снег. В некоторых местах в две четверти.
27.05.17. <…> Похоже на весну.
Собрали деревней 29 рублей на поддержание армии и нового правительства.
02.06.17. <…> У нас на фронте надо бы делать наступление, выручать наших союзников, но в армии порядку и дисциплины нет. Одних дезертиров больше 2-х милионов человек.
На железных дорогах страшно безобразят. Выкидывают пассажиров из вагонов и заставляют поезда идти навстречу другому. Десятки тысяч несознательных солдат вредят общему делу.
За два года войны убито людей 4½ миллиона, ранено 11 миллионов, из числа 11 миллионов 3½ калек.
09.06.17. <…> Положение плохое. Военный и морской министр Керенский постоянно разъезжает по фронту, он очень популярный министр.
21.06.17. Был дождик днем, утром жарко, градусов 30. Возят навозы, коровы днем не ходят. Русская армия оказалась одна из худых. Целыя дивизии отказываются идти в бой. Стыдно союзников и совестно против тех, которыя полегли костьми раньше. По видимому, эта теперешняя армия – одни пустокормы. Она не в состоянии сделать ничего хорошего. Слушают, распустили уши, какого-то вредного Ленина и его приспешников.
02.07.17. <…> Началось наступление на нашем фронте. Дай бог, в добрый час!
04.07.17. <…> Цены стоят следующия: по карточкам ржаная мука – 2 руб. пуд, 20 фунтов на человека в месяц, сахару нет, табаку нет, мясо – 80 коп. фунт, сайда и голец – 75 коп., палтусина – 1 руб. фунт, ситцы – от 80 коп. и дороже, масло – 2 руб. фунт, яйца – 1 руб. десяток, пшена нет, молоко – 20 коп. кринка, крупа овсяная – 25 коп. фунт.
07.07.17. <…> Ярмарка. <…> поросята – от 15 и до 20 руб. И все берут. Косы – 6 руб. 75 коп., раньше были 58 коп.Ситцев нет. В лавках пусто. Табаку дали в потребилке четверку – 60 коп. Хлеба продажи вольным нет, одним солдатам. Черной – 12 коп. фунт, белой <…> – 15 коп. Грабли – 60 коп. штука. Сельди крупные – 20 коп. штука, фунт мелких – 60 коп».
Александр Замараев. Тотьма, Вологодская губерния.
В. Морозов, Н. Решетников. Дневник тотемского крестьянина А. Замараева (1906-1922 годы). М. 1995.
Национализм на окраинах России попёр! Как опара из бадьи....
Теперь во всём на свете виноваты не Ленин, не евреи-масоны, виноваты масоны-хохлы!
Центральная Рада – сплошь интересанты и позёры – потребовала срочного признания автономии Украины: поначалу губерний десяток, на уме – поглощение Бессарабии, Крыма, Кубани.
Началось создание украинской армии: изгнание офицеров-русских из запасных батальонов, сколачивание добровольческих частей, на уме – оборона от санций Питера, и ...отказ идти на германский фронт... Петроград не раз келейно просил хохлов из Рады, манипулирующих мнением украинского населения, пока что вполне спокойного, дождаться решения Всероссийского Учредительного собрания.
«Временное правительство и украинская автономiя.
Особое совещанiе <…>, разсмотрѣвъ пожеланиiя делегацiи центральной украинской рады въ Кiеве, сдѣлало подробный докладъ Временному Правительству. Въ виду большой государственной важности вопроса <…>, Временное Правительство признало необходимымъ опубликовать <…> особое мотивированное постановленiе, основныя положенiя котораго сводятся к следующему:
Такъ какъ центральная украинская рада не избрана путемъ всенароднаго голосованiя, Временное Правительство не считаетъ возможнымъ признать ее выразительницей точной воли всего украинскаго народа въ рѣшенiи вопроса объ автономiи Украйны. Поэтому Временное Правительство признаетъ, что вопросъ объ установленiи автономiи Украйны можетъ рѣшить только Учредительное собранiе. Съ этой же точки зрѣния Временное Правительство не считаетъ возможнымъ изданiе какого-либо акта по вопросу объ Украйне, потому что такое дѣйствiе имѣло бы предрѣшающее значенiе. Кромѣ того, изданiе одного акта принципiального значенiя, безъ точнаго определенiя содержанiя понятiя объ автономiи Украйны могло бы повести къ различнаго рода недоразуменiям въ территорiальномъ и другихъ отношенiяхъ. Отрицательное рѣшенiе по вопросу объ изданiи акта объ автономiи Украйны было принято Временнымъ правительствомъ единогласно.
Точно также Временное правительство признало, что оно не въ правѣ устанавливать новое административное устройство Украйны въ смысле выдѣленiя въ ея территорiальный составъ 12 губернiй и учрежденiя особыхъ комиссаровъ, потому что этимъ самымъ предрѣшался бы вопросъ о будущемъ устройствѣ Украйны».
«Дѣло Народа». 4 iюня 1917.
«ОДЕССА. <…> Въ экстренномъ засѣданiи украинскаго исполнительнаго комитета принята резолюцiя, упрекающая командный составъ и русское Правительство какъ въ центрѣ, такъ и на мѣстахъ, въ стремлении задержать развитiе демократических тенденцiй украинскаго народа, вслѣдствiе чего въ украинских массах распространяется недовѣрiе къ русскому Правительству, и украинскiя части армiи не рѣшаются оставить родной край въ рукахъ Правительства, непризнающаго правъ украинскаго народа. Единственнымъ выходомъ изъ создавшагося положенiя комитетъ считаетъ немедленное признанiе Правительствомъ автономiи Украйны. Въ послѣднее время украинская и молдавская военныя организацiи объединились. <…> обязались не препятствовать отправкѣ очередныхъ маршевыхъ ротъ, но рѣшили, что ни украинцы, ни молдаване не должны входить въ составъ этихъ ротъ и оставлять Одессу до разрѣшения вопроса о выдѣленiи украинцевъ и молдаванъ в отдѣльныя части».
«Дѣло Народа». 8 iюня 1917.
«КIЕВЪ. <…> Съѣздъ украинскихъ юрiстовъ призналъ необходимымъ, чтобы судъ въ Украйнѣ былъ независимъ отъ россiйскаго правительства. Судопроизводство во всѣхъ судебныхъ учрежденiяхъ въ Украйнѣ должно производиться на украинском языкѣ; на соотвѣтствующiя должности въ Украйнѣ должны избираться и назначаться украинцы, а также лица, знающiя украинскiй языкъ».
«Дѣло Народа». 16 iюня 1917.
Пруссаки, австрияки воюют против России, стоят за спиной хохлов-сепаратистов, улыбаются: умейте по всем правилам дурачить публику, хохлы да сидели бы молча, ждали бы независимости от голосов из Сибири или из Туркестана – смешно!
Десятого июня в ответ Петрограду, бессильному как на фронте, так и в тылу, Рада – конечно же, с хозяевами по ту сторону фронта – объявила об автономии Украины. Киев решил вывести украинцев из формирований, готовящихся к боям против Германии и сателлитов, – задушить без того дышащие на ладан Юго-Западный и Румынский фронты: в Галиции, в Бессарабии войск Действующей армии – более пяти миллионов человек, из них третья часть – автономные отныне хохлы.
«По полученнымъ нами свѣдѣнiямъ, по украинскому вопросу въ ночномъ засеѣданiи Вр. Правительства 15 iюня возникли продолжительныя и оживленныя пренiя. Всѣ участники совѣщанiя рѣшительно осуждаютъ тотъ путь, на который стали рада и украинскiй съѣздъ, и тѣ требованiя, которыя предъявлены были Вр. Правительству, такъ какъ путь этотъ въ условiяхъ настоящаго времени является одинаково гибельнымъ какъ для нацiональныхъ интересовъ украинскаго народа, такъ и для общаго дѣла Россiйскаго государства.
Въ засѣдании Вр. Правительства подчеркивалось, что положенiе дѣла весьма серьезно и что къ разрѣшенiю его необходимо приступить съ тщательной осторожностью».
«Дѣло Народа». 16 iюня 1917.
«О т ъ
В р е м е н н а г о П р а в и т е л ь с т в а
у к р а и н с к о м у н а р о д у
Граждане украинцы! Въ дни великихъ испытанiй обращается къ вамъ Временное Правительство отъ имени всей свободной Россiи.
Через тяжкiя испытанiя идётъ Россiя къ утвержденiю свободы, которая дастъ народу благосостоянiе и вернётъ всѣмъ нацiональностям ихъ права. Завоеванiя революции – въ опасности.
Если разгромитъ Россiю внѣшнiй врагъ, или восторжествуютъ враги свободы, – погибнетъ общее дѣло всѣхъ народовъ, населяюшихъ Россiю.
Провести страну сквозь всѣ опасности, собрать всенародное Учредительное Собранiе, въ которомъ всѣ народы Россiи общимъ и равнымъ голосованiемъ твёрдо и открыто выскажутъ свою волю, – такова задача, которую ставитъ себѣ Правительство, временный носитель революцiонной власти.
Это и ваша задача, граждане украинцы. Развѣ вы – не часть свободной России? Развѣ судьба Украйны не связана неразрывно с судьбой всей освобождённой Россiи? Кто можетъ сомневаться, что Россiя, стоящая подъ знаменемъ полнаго народовластия, обеспечитъ права всѣхъ народностей, входящихъ въ ея составъ?
Народы сумѣютъ черезъ своихъ представителей въ Учредительномъ Собранiи выковать тѣ формы государственнаго и хозяйственнаго устройства, которыя полностью отвѣчали бы ихъ нацiональнымъ стремленiямъ.
По отношению ко всѣмъ народностямъ Россiи Временное Правительство уже начало проводить въ жизнь права культурнаго самоопредѣленiя, и, проникнутое живымъ сочувствiем и сознанiемъ долга передъ украинскимъ народомъ, оно стремится изгладить всѣ слѣды угнетенiя, которому этотъ народъ подвергался.
Временное Правительство вмѣнило и вмѣняетъ себе въ обязанность придти къ соглашенiю съ общественно-демократическими организацiями Украйны относительно тѣхъ переходныхъ мѣръ, которыя въ дальнѣйшемъ могутъ и должны быть приняты, чтобы обезпечить права украинскаго народа въ мѣстном управленiи и самоуправленiи, в школѣ и судѣ, – мѣры, которыя подготовляютъ переходъ к тому окончательному свободному строю, который Украйна должна получить изъ рукъ всенароднаго Учредительнаго Собранiя.
Но полная перестройка государственнаго организма Россiи и строенiя общероссiйской армiи невозможна подъ огнёмъ внѣшнихъ враговъ и при величайшихъ опасностяхъ внутри для дѣла свободы.
Братья украинцы! Не идите же гибельнымъ путёмъ раздробленiя силъ освобождённой Россiи. Не отрывайтесь отъ общей Родины, не раскалывайте общей армiи въ минуты грозной опасности. Не вносите братоубiйственной розни въ народные ряды какъ разъ тогда, когда напряжение всѣхъ силъ народныхъ необходимо для защиты страны отъ военнаго разгрома, и для преодолѣнiя внутреннихъ препятствий. Въ нетерпѣливомъ стремленiи теперь же закрѣпить формы государственнаго устройства Украйны, не наносите смертельнаго удара всему государству и самимъ себѣ. Ибо гибель Россiи будетъ гибелью и вашего дѣла.
Пусть все народы Россiи тѣснѣе сомкнутъ свои ряды въ борьбѣ с угрожающими ихъ странѣ внѣшними и внутренними опасностями. И пусть окончательное рѣшенiе всѣхъ основныхъ вопросовъ они предоставятъ недалёкому уже Учредительному Собранiю, въ которомъ они же сами будутъ рѣшать судьбы и общей имъ всѣмъ родины Россiи, и всѣхъ отдѣльных областей ея.
М и н и с т р ъ – п р е д с ѣ д а т е л ь к н я з ь Л ь в о в ъ.
16 iюня 1917 года».
«Дѣло народа». 17 iюня 1917.
Глядя, как наяву отламывается самая большая часть имперской льдины – Украина, сепаратисты зашевелились едва ли не в каждом селе или ауле, даже под боком у Питера, у столицы России, обнаружились плачевные картины распада.
«Грустны бывали мои свидания с комендантом Кронштадта. Он несколько раз приезжал ко мне и рассказывал потрясающие вещи про тамошние порядки. <…> сказал, что если бы стало известным, что он меня посещает, то его растерзали бы и что он погоны надевает, только входя ко мне в штаб. <…> комитеты в Кронштадте захватили всюду экономические капиталы и поделили их между собой, а теперь некоторые офицеры беспокоятся, не будет ли на них начёт Государственного контроля <…>
По сравнению с Кронштадтской республикой значительно более передовым государством оказалась Шлиссельбургская держава. Там было объявлено, что каждая волость, наподобие американского штата, представляет собой самостоятельную единицу, а в Шлиссельбурге будет заседать союзный конгресс. <…> было выяснено, что вся сумма государственного дохода соединенных штатов равняется 150 тыс. рублей. <…> И с таким простым бюджетом республика начала действовать».
П. А. Половцов. «Дни затменiя». Париж. «Возрождение», 1918.
«Литовскiй сеймъ. По вопросу о будущемъ устройствѣ Литвы сеймъ незначительнымъ большинствомъ голосовъ принялъ резолюцiю правыхъ о томъ, что Литва должна быть независимой. Резолюцiя соцiалистическихъ и лѣвых партiй сейма, настаивавшихъ на томъ, что настоящiй сеймъ не можетъ быть правомоченъ и не въ правѣ решать столь важный вопросъ, отвергнута». «Дѣло Народа». 4 iюня 1917.
«Гельсингфорсъ. <…> съѣзд финляндской соцuалъ-демократической партии <…> обращается къ соцiалъ-демократическимъ партiямъ всѣхъ странъ и прежде всего къ товарищеской партiи Россiи, прося поддержки для установленiя независимости Финляндiи путемъ международнаго рѣшенiя, въ виду того, что буржуазное русское правительство не способно дать достаточных гарантiй нерушимости свободы Финляндiи».
«Дѣло Народа». 7 iюня 1917.
Были во Временном Правительстве и азартные головы.
Так, Павел Николаевич Милюков, презирая министров-лежебоков, отваживался на единоличные действия и заявления, на чём и погорел: в апреле заявил, что Россия останется верна обязательствам продолжать войну, улицы Питера затопили толпы обывателей и запасных вояк, пролилось немало крови; Милюкову пришлось оставить пост.
Напротив, Временное правительство мечтало освободиться и от окраин монархической империи...
«...Милюков занял пост министра иностранных дел, исполненный решимости проводить <…> политику, которой придерживался при старом режиме его предшественник Сазонов. <…>
в марте 1917 года <…> Милюков докладывал о секретных соглашениях, заключенных <…> императорским правительством с Англией, Францией и Италией. <…> Россия получала не только долгожданные Босфор и Дарданеллы, но и обширные территории в Малой Азии. Сообщение Милюкова поразило нас. <…> Италии <…> были обещаны славянские территории вдоль всего Адриатического моря. <…> после бурных дебатов было принято решение <…> убедить наших западных союзников в необходимости пересмотреть эти соглашения <…> на втором заседании кабинета <…> поступила телеграмма французского правительства, в которой выражалось согласие на аннексию Россией австрийских и германских провинций Польши в обмен на <…> аннексию Францией левого берега Рейна. <…>
Назойливость, с какой Милюков возвращался к одной и той же теме <…> озадачивала. Ведь он, как и Гучков и я, прекрасно знал, что генерал Алексеев <…> был против любых авантюр в зоне проливов. <…> наверняка был знаком с выводом генерала Куропаткина, который <…> писал, что России не только «невыгодно присоединять к себе Константинополь и Дарданеллы, но такое присоединение неизбежно ослабит ее и создаст опасность долгой вооруженной борьбы за удержание этого опасного приобретения. <…>
Временное правительство признало, что свободная демократическая Россия не может оставаться централизованным государством, и немедленно осуществило практические меры для отказа от политики угнетения, которую проводил старый режим в отношении нерусских народов империи. В первые же дни после падения монархии оно провозгласило независимость Польши и восстановило полную автономию Финляндии.
Летом автономия была предоставлена также Украине. Несколько ранее, в марте, к участию в работе новой администрации на Кавказе, в Туркестане и в Балтийских губерниях были привлечены представители различных национальностей всей империи. В начале июля была создана комиссия для выработки необходимых законов в целях преобразования России на основах федерализма».
А. Ф. Керенский Россия на историческом повороте. Пер. с англ. М., 1993
Хохлы – новоиспечённая держава – прибирают к рукам Черноморский флот, да если Кубань отложится к ним, по окончании войны русским кораблям на Босфор и далее – до Святой земли – не хаживать? Антантой проливы обещаны царю в качестве пряника, которым можно лишь помахать перед носом, а если в проливы нельзя будет и попасть, зачем за них кровь русскую проливать?!
Надев маски гнева, в Киев кинулись министры: путей сообщения – Некрасов, почт и телеграфа – Церетели, малороссийский сахарозаводчик Терещенко сменил Милюкова в иностранных делах; с фронта спешил Керенский, все – люди «Великого Востока Народов России»; глава Рады Грушевский, председатель самостийного правительства Винниченко, секретарь Петлюра – члены той же конторы.
Тридцатого июня Временное правительство в лице четырёх министров, потчуемое гостеприимными братьями-масонами, с крючкотворством и с оговорками, признало автономию Украины!.. Вчера говорило, что оно не вправе поощрять сепаратистов, вдруг – боясь внутреннего фронта с хохлами-предателями – начало одобрять распад России!.. Потому оно – временное – уходило в небытие...
Министры в Петрограде заседали при телеграфе, уверенные, что в Киеве без их ведома соглашение не подпишут. Ренегаты второго июля явились в столицу России, с их согласия – распавшейся...
«...изъ Кiева вернулись М. И. Терещенко, А. Ф. Керенскiй и И. Г. Церетели. <…> на квартире князя Г. Е. Львова было назначено засѣданiе Временнаго Правительства, на которомъ прiѣхавшие сделали подробный докладъ о всѣхъ происходившихъ въ Кiевѣ переговорахъ. <…> Министры к.-д. заявили, что текстъ соглашенiя ихъ не удовлетворяетъ <…> было указано Церетели и Терещенко, что послѣднiя были делегированы <…> для выработки соглашенiя с украинцами; заключать же <…> декларативные акты они не были уполномочены.
Что касается общей части соглашенiя с Украиной, то для министровъ к.-д. она оказалась совершенно непрiемлемой <…>, уничтожаетъ всякую власть Временнаго Правительства въ Украине».
«Дѣло Народа», 3 iюля 1917.
Керенский заявил: партия кадетов — цветы запоздалые, возражает поздно и напрасно. Иначе – хохлы отрежут пути снабжения, распадётся Юго-Западный фронт, германец хлынет на Русь!
Милюков ушёл ещё в мае, теперь же и прочие кадеты хлопнули дверью: за раскол империи, за провал наступления, за клятвы перед Антантой – войну продолжать, за всё пусть отвечает Керенский... Он и стал министром-президентом спустя три дня. Поехал было на фронт, вернулся по просьбе Львова, – князь Георгий Евгеньевич уяснил себе, что управлять хаосом долее не в силах...
Петроград, Дворцовая набережная д. 4, Британское посольство.
Письмо в Министерство иностранных дел Соединённого Королевства.
Д ж о р д ж Б ь ю к е н е н, посол Великобритании в России.
Д. У. Бьюкенен. Мемуары дипломата. Москва, 1991.
«Россия — страна неожиданностей.
Рано утром в понедельник [3 июня] мне сообщили по телефону, что четыре члена правительства <…> подали ночью в отставку.
Терещенко и Церетели только что возвратились из Киева с проектом соглашения, заключённого ими с Радой <…> Кадеты отвергли его на том основании, что если бы правительство его утвердило, то оно узурпировало бы права Учредительного собрания. <…> то обстоятельство, что они всегда оказывались в меньшинстве в количестве четырёх, заставило их отказаться от всякой дальнейшей ответственности за мероприятия, которых они не одобряли. Терещенко, которого я видел вечером, резко критиковал их поступок. <…> сами они не имеют достаточной опоры в стране, чтобы заступить место этого правительства. <…>
Терещенко говорил с уверенностью о внутреннем положении, и когда я расстался с ним в шесть часов, то у него не было ни малейшего предчувствия приближавшейся бури.
Первыми признаками этой бури, которые мы наблюдали, было новое появление на улицах грузовиков и автомобилей с вооружёнными солдатами и пулемётами в то время, когда мы собирались ехать после обеда на острова. При нашем возвращении в посольство в четверть десятого мы встретили группы солдат, возбуждённо разговаривавших между собой, и вскоре затем по мосту потянулась длинная процессия. Она состояла из рабочих и из трёх полков при полном вооружении и со знаменами с обычными надписями: «Долой министров-капиталистов», «Долой войну», «Дайте нам хлеба». Вскоре после того мы услышали выстрелы позади посольства и увидели людей, спасавшихся бегством по набережной.
Так как Керенский уезжал этим вечером на фронт, то некоторые солдаты поехали на автомобилях на Варшавский вокзал с целью его арестовать. Другие направились к Мариинскому дворцу с целью арестовать князя Львова и его коллег, у которых происходило здесь заседание Совета министров. Когда их пригласили войти и побеседовать с министрами, то они не согласились на это, опасаясь попасть в ловушку, и удовлетворились реквизицией министерских автомобилей. Во вторник положение было весьма тревожным, так как из Кронштадта прибыло несколько тысяч матросов. После полудня по мосту потянулась новая грандиозная процессия мимо посольства, и во многих частях города в течение остальной части дня раздавался ружейный и пулеметный огонь.
Около полудня Терещенко телефонировал мне, что, как только прибудут с фронта войска, беспорядки будут подавлены твёрдой рукой и что так как большинство столкновений произойдёт, вероятно, близ посольства, то он был бы очень рад, если бы я выехал на несколько дней. Однако я не согласился на это.
Положение правительства в этот вечер было очень критическое, <…> оно должно было бы капитулировать.
Во время моих бесед с Терещенко в четверг и пятницу он сказал мне, что Керенский телеграфировал с фронта, что он не может продолжать совместную работу с коллегами, которые постоянно уступают экстремистам вместо того, чтобы раздавить их. Я сказал, что я вполне симпатизирую ему. <…> министр-председатель [Львов] недостаточно силён для того, чтобы использовать этот единственный случай для подавления анархии раз навсегда.
Терещенко ответил, что оппозиция исходит от Совета, <…> прибавил, что во время последних беспорядков был момент, когда многие (врёт Терещенко, как заправский хохол, стращает старика-британца... - А.А.) из членов Совета могли бы лишиться жизни от руки инсургентов, если бы правительство не послало войск для их защиты.
Д ж о р д ж Б ь ю к е н е н, посол Великобритании в России.
Д. У. Бьюкенен. Мемуары дипломата. Москва, 1991.
-
В а с и л и й В и т а л ь е в и ч Ш у л ь г и н, депутат, полномочный представитель Временного комитета Государственной Думы на церемонии отречения императора Николая Второго в Пскове 2/15 марта 1917.
газета «Кiевлянинъ». январь 1912 – июль 1917.
«Мазепинское движение, представляющее несомненную государственную измену, мечтающее о том, чтобы продать русские земли австрийской короне за цену «автономии» снова подняло свою голову. <…>
Отнять у единой России 20 000 000 чистокровного русского народа, отнять огромные пространства богатейшей земли, отнять страну, напоённую солнцем и радостью – это значит низвести Россию до положения второстепенного государства. После этого неминуемо её разложение на отдельные мелкие штаты. <…>
Не смеют эти господа открыто говорить о том, что они этому движению, как идущему к разрушению Российской империи, сочувствуют всеми силами души. Они предпочитают делать вольт такого сорта: Люди, предупреждающие против мазепинства, это мрачные гасители всякого проявления народной души. Они хотят преследовать малорусское наречие, они хотят преследовать малорусскую песню, они хотят загубить все те черты, душевные и бытовые, которые выработала Украина в своей истории. Они хотят подвести все под один великорусский ранжир, они хотят посадить на всех местах «кацапов», они хотят задавить природных малороссов, они хотят задавить духовную жизнь народа и вытравить из него все то, что ему с колыбели дорого и мило.
Увы! Находятся наивные люди, которые верят этому. И нам хочется сказать этим доверчивым людям: Не верьте вы этим волкам в овечьей шкуре. Не верьте им, будто они хотят сохранить благополучие старины и радость родного края. Они – разрушители, они никогда не будут с нами, ибо для них непонятно то, что мы любим. Их душа гола, как камни городской мостовой. <…>
Неужели можно верить тому, что люди, предупреждающие против мазепинства, преследуют так называемое «этнографическое украинофильство»? Ведь многие из нас родились в этом краю, прожили здесь всю свою жизнь, и все светлое, для чего стоит жить и для чего стоит бороться, получили от этого края, от этой земли. Надо вдуматься в наши чувства и мысли, когда мы, не щадя себя, своих сил защищаем то прекрасное святое, что мы называем родиной. Пусть подумают об этом. Ведь родина, это, прежде всего, тот уголок, среди которого мы выросли, где мы провели наши лучшие годы… Ведь для нас родина – это, прежде всего, – Киев, Киев, из глаз которого смотрят на нас прошлое, темное, волнующее, таинственное, прекрасное.
Ведь родина, это, прежде всего, тот уголок нашего края, в котором каждый из нас вырос. Какой-нибудь обрыв над рекой с вековым курганом, золотистая змейка реки по зеленой долине, кайма леса где-то там далеко, село с белыми домиками, бесхитростная, трехкупольная церковь. Ведь родина – это, быть может, прежде всего, обрывок песни, прозвучавший когда-то темной украинской ночью с непререкаемой силой запавшей в юную душу. В наши молодые годы был случай собираться в Киевском Ботаническом саду на так называемой “гимназической горке” по вечерам. Гимназисты, студенты, барышни – пели песни, пели общерусские, чаще – украинские. Эти звуки, эти цветы родной старины, эти отзвуки тяжелого и великого прошлого, они навеки неизгладимой чертой запечатлелись в нашу душу и тот, кто бы захотел вырвать их, отнять их у нас – встретил бы сопротивление людей, которые умеют защищать то, что они любят. <…> Мы в этом смысле больше украинофилы, чем господа мазепинцы. Если бы они ее любили, если бы они желали этому благодатному краю мирного и прекрасного развития, если бы они любили этот народ, если бы они хотели ему богатства и счастья и духовного расцвета, неужели они продавали бы его в еврейско-немецкую-австрийскую неволю, только из-за того, что, благодаря собственной бездарности, грубости, дикости и тупости им не удалось выдвинуться на общерусской ниве, где весь неделимый и огромный русский народ был их судьею!?
Да, с ними мы мы боремся. Мы боремся с политическими изменниками. Мы боремся с предателями России.
Мы боремся с теми мелкими безумными людьми, которые хотели разъединить то, что соединено Богом! Мы презираем этих людей за то, что в единственном поэте, которого они дали, они чтут не прекрасный его язык, не поэтическую душу, они чтут исступленные вопли злобы, ненависти против братского племени, которые изрыгал этот человек, напившись до потери сознания и совести “Кулешевой горилки”.
Мы будем бороться с этими людьми. Они несут нашему любезному краю горе. Они несут ему рабство, они несут ему австрийско-жидовскую неволю, они отравят его ненавистью ко всему родному и старому, они хуже татар, хуже половцев. Это те люди, которых Гоголь описал когда-то в своей “Страшной мести”.
Мы боремся с ними во имя Украины, во имя того, чтобы они не исказили ее прекрасную душу, чтобы они оставили ей чистым и нетронутым ее народный говор, ее народную песню, ее быт ее особенности. И Бог нам поможет, потому что мы боремся во имя любви, они же борятся во имя бессмысленной, злобной, отравленной ненависти, ненависти неудачников, бездарностей и невежд… »
В а с и л и й В и т а л ь е в и ч Ш у л ь г и н, депутат, полномочный представитель Временного комитета Государственной Думы на церемонии отречения императора Николая Второго в Пскове 2/15 марта 1917. «Кiевлянинъ». 4 января 1912.
В. В. Шульгин. 5-ГО АПРЕЛЯ 1917 Г. (ПО ТЕЛЕГРАФУ ИЗ ПЕТРОГРАДА).
Дорогие читатели! В день Святого Праздника [Пасхи] особенно хотелось бы быть близко к тем, кто столько лет связан духовными нитями с «Киевляниным». Прикованный к Петрограду, не ощущая на себе дыхания родного края, чувствуешь какую-то пустоту, не зная, что думают и о чем волнуются люди родственного понимания и близких взглядов. Быть-может, я ошибаюсь, но мне кажется, что порою тяжело у многих из нас на душе.
Многое из того, что мы любим, чему поклонялись, уничтожено, растоптано. Уничтожено не только внешней силой обстоятельств, сожжено в нашем собственном сердце огнем горечи и разочарования. Другое могло остаться, его, казалось, следовало только исправить и направить. Вместо этого, на наших глазах разрушают все дальше и глубже, и один Бог знает, что поставят на смену на месте этих развалин. Поставят ли новое здание, или же останется голое поле, на котором анархия выпляшет свой бесовской шабаш.
Нельзя скрывать от себя – события зашли дальше, чем мы думали. <...> Но воля, добытая собственными усилиями, пьянит и опасна, как буйный хмель. Вчерашние колодники сегодня чувствуют себя самодержцами. Им мало насаждать свободу. Они хотят упоения властью. Тюрьма неизбежная, неизменная спутница деспотизма. И они строят эту тюрьму и ищут для нее колодников. Кто же будут эти колодники при этом новом самодержавии? Этими колодниками будем мы с вами, дорогие читатели «Киевлянина».
Не надо делать себе лишних иллюзий. Свободы, настоящей свободы, не будет. Она придет только тогда, когда человеческие души напитаются уважением к чужому праву и чужому убеждению. Но это будет не так скоро.
Это будет, когда люди получат изысканное воспитание, когда души демократов, как ни странно это звучит, станут аристократическими. А пока мы переживаем эпоху деспотизма.
Они будут делать все, что делала старая власть. Старая власть искала республиканских заговоров, они уже ищут монархических комплотов и шарят по домам и квартирам. Старая власть преследовала социалистов, они будут гнать защитников собственности. Старая власть преследовала рабочих, они будут расправляться с предпринимателями. Старая власть преследовала печать, они же не позволят набирать статей, которые колеблют их престиж. Старая власть требовала официальной лжи и славословия, они воскуряют себе одуряющий фимиам.
Старая власть преследовала национализм инородцев, они будут измываться над русским чувством, чернить русское прошлое, губить русскую старину, обычаи и предания.
Если эта земля, спокон веков называвшаяся Русью, не забывшая, не потерявшая своего имени ни под властью татар, ни под властью Литвы, ни под властью Польши, если эта земля, о которой вдохновенно молились казацкие думы, называя ее «святым русским берегом», если эта колыбель Руси отречется от самой себя и превратится в гайдамаку без роду, без племени. Разве не тюрьмой для нас будет этот родной Киев, по улицам которого беспрепятственно и гордо носят одноглавых польских орлов в то время, когда двуглавые русские упразднены, уничтожены, благодаря невежеству, незнанию своей собственной истории. Разве не тюрьмой для нас будет этот любимый город, когда, надругавшись над Столыпиным, пойдут на другую площадь, зацепят арканом степного коня, что под бронзовым Хмельницким, и гетмана, совершившего великое дело объединения двух братских племен, сбросят на мостовую во славу «Самостийной Украины»! «Кiевлянинъ». 6 апреля. 1917.
В. В. Шульгин. КiЕВЪ, 5-ГО АПРЕЛЯ 1917 Г. (ПО ТЕЛЕГРАФУ ИЗ ПЕТРОГРАДА).
В. В. Шульгин. КiЕВЪ, 17-ГО АПРЕЛЯ 1917 Г. (ПО ТЕЛЕГРАФУ ИЗ ПЕТРОГРАДА).
«В украинских резолюциях проявляется заботливость о правах меньшинства. Под меньшинством разумеются, очевидно, поляки, евреи и русские. Поляков и евреев касаться не будем, но о русских сказать следует.
История утверждает, что украинцы тоже как будто русские, и даже из русских самые русские, но так как они отреклись от своего рода и племени, мы не будем им его навязывать.
Но если украинцы – не русские, то необходим признак, по которому можно было различать эти два народа. По фамилиям здесь, очевидно, не дойдешь до сути. Киевлянам известно, что от имени украинцев выступал барон Штейнгель. <...> вне украинского табора оказались Родзянко, Терещенко, Савенко, Скоропадский, Вишневский и целый ряд других, казалось бы, явно хохлацкого происхождения.
Ученые антропологические измерения тоже, вероятно, не дадут результата. Сомневаемся, чтобы, изучив череп Родзянко и Грушевского, можно было бы доказать, что эти два лица принадлежат к разным народам. Поэтому совершенно необходимо иметь явственный и верный признак отличия. Такой признак, к счастью, существует. Украинцы – это те, кто говорит и пишет на диалекте профессора Грушевского, русские же изъясняются по-русски.
<...> Представим себе, что в Варшаве, когда она была под русским владычеством, были бы запрещены польские издания, и все газеты и журналы должны были бы выходить на русском языке. Представим себе также, что в один прекрасный день этот режим пал. Что произошло бы? Разумеется, что все варшавские газеты в тот же день вышли бы на родном польском языке. А что произошло в Киеве, когда пали [имперские] кандалы, сковавшие украинский народ? На следующее утро после объявления свободы вышли ли киевские газеты на родном украинском языке? Ничуть не бывало. Как раньше печатались на русском, так и продолжали печататься по-русски. На русском они выходят и теперь, несмотря на оккупацию края украинцами. Что же это показывает?
Неужели киевская печать огорчает своих читателей-украинцев ради фанатической преданности Москве? Это предположение еще, пожалуй, можно сделать относительно старосветского “Киевлянина”, но остальную печать вряд ли можно обвинить в упрямом москволюбии. В особенности такое предположение не может относительно самой сильной газеты – “Киевской Мысли” – польско-еврейского издания, давно распластавшагося перед украинцами. <...> “Киевская Мысль”, как и остальная киевская печать, прекрасно знает, что потеряет девять десятых своих читателей, если решится не только делать любезные улыбки украинцам, но и на деле перейти в их лагерь. Пока этого не случилось, пока почти вся печать выходит на русском языке, мы смеем думать, что украинцы <...> представляют меньшинство среди грамотных людей края».
В. В. Шульгин. КiЕВЪ, 17-ГО АПРЕЛЯ 1917 Г. (ПО ТЕЛЕГРАФУ ИЗ ПЕТРОГРАДА).«Кiевлянинъ». 18 апреля 1917.
В. В. Шульгин. КIЕВЪ, 8 IЮНЯ 1917 г. (По телеграфу из Петрограда).
«Украинцы желают автономии двенадцати губерний. Что на это можно сказать? Только одно: очень хорошо, предъявите ваши желания на Учредительном собрании. Но украинцы хотят немедленной автономии. Что на это ответить? На это надо ответить коротко: обратитесь к Вильгельму. Вильгельм дал независимость [оккупированной немцами] Польше, Вильгельм обещал независимость [оккупированной] Литве, просите и даст вам. Автономию и даже независимость на польский лад с величайшей охотой немедленно преподнесет вам император германский, приказав Карлу австрийскому присоединить к своему титулу звание короля украинского.
Украинцы не верят Всероссийскому правительству. Это неприятно. Но они не верят и российской демократии. Это по нынешним временам безвыходно. <…>
самостоятельной, а не на польский образец, Украина не будет, ибо она неминуемо сделается добычей и принадлежностью германского блока. <…> Таков настоящий смысл немедленной автономии. Немедленная автономия, до созыва Учредительного Собрания, есть акт недоверия всей остальной России, есть акт враждебный, который будет иметь свои непреложные последствия.
Кто хочет поссорить Великороссию и Малороссию – тот с Германией. Так, по крайней, мере думаем все мы, кто считает немцев врагами. <…> Если украинцы не желают идти по этой дорожке, то им остается одно: честно воевать за всю Россию до конца войны, не осложняя военного положения сомнительными опытами украинских полков, а затем на Учредительном Собрании предъявить свои желания. <…>
среди крестьян украинцы ведут агитацию следующим образом. Кто назовет себя украинцем, получит землю у себя дома, а кто назовет себя русским, может получить землю только около Москвы, потому что Россия – это Москва. <…> Если наш край отойдет к неприятелю, то как ни называйся – украинцем или русским, все равно землю немцы отберут и отдадут своим. Так немцы уже делали в Польше – именно в Познани. Там они принудительно отчуждали, т. е. отнимали землю у поляков и отдавали своим». «Кiевлянинъ». 8 iюня 1917.
В. В. Шульгин. КIЕВЪ, 10 IЮНЯ 1917 Г.
«В Петрограде очень заняты набегом анархистов на редакцию «Русской Воли», но какие это пустяки по сравнению с тем, что происходит в Киеве. <…> Возможно ли еще где-нибудь на свете такое дикое варварство? И подумать, что эти господа смеют презрительно говорить о Государственной Думе «третьего июня». А на основании какого июня избраны вы, захватчики Киева? Где ваши полномочия? Сколько ваших избирателей? Кто считал ваши голоса, кто проверил ваше право говорить от имени южно-русского народа?
И эти люди требовали всеобщего избирательного права, они утверждали, что Государственная Дума не является выразителем воли населения, ибо избрана не по четырехвостке. Ради этого Государственную Думу сдали в архив. Что же появляется на место ее? Какие представители хотят решать судьбы русской земли? Спросите их, сколько голосов они представляют из тех тридцати пяти миллионов, которым они горделиво помахивают во всех других случаях. Воскресли времена старой Польши. Право, закон, желание огромного большинства населения совершенно игнорируется. Единственное право – это сила, единственный способ его проявления – вооруженный наезд штурмом и гвалтом, как писали в старину. Возобновится и все остальное.
Я десять месяцев провел в Галиции. Я видел, как живется там русскому народу. Я видел жестокую бедность, угнетенье, полную неразвитость деревни, по сравнению с которой наши малороссы казались орлами и соколами. Я насмотрелся черных, курных хат за городом Саном, где дым превращает жилище в гроб и выедает глаза и душу. Я наслышался, как наши солдаты-полтавцы, киевцы и волынцы полупрезрительне, полусочувственно смотрели на этот быт, приговаривая: “чтобы так жить!”. <...>
Львов совершенно польский город. Когда мы его взяли, он стал быстро принимать некоторое поверхностное русское обличие, но тщетно я искал украинской культуры. <...> И то же самое во всех городах Галиции. Всюду некоторая показная сторона, внешняя культура, столь свойственная полякам. Но именно польская, со всеми ее положительными и отрицательными сторонами. А в деревнях ужасающая беднота и темнота. Наша Малороссия, несмотря на недостатки старого режима, производит впечатление богатства и превосходства по сравнению с Червоной Русью.
И вот эти люди, эти украинцы львовской штамповки, которые ничего не сумели сделать у себя, эти люди приехали устраивать нас на австрийский образец. Можно поздравить Киев, можно поздравить весь край. Под рукой его величества, Карла, хорошо нам заживется. Курные хаты в деревнях и польская культура за неимением другой в городах. Вот, что принесет нам автономия из рук Грушевского». В. В. Шульгин. «Кiевлянинъ». 11 iюня 1917.
В. В. Шульгин. У К Р А И Н О В Е Д Е Н И Е
«Месяца два тому назад учителя и педагоги Киева, собравшись вместе, порешили, что средняя школа вовсе не должна быть украинской. Об этом постановлении успели уже позабыть, а меж тем оно очень характерно; характерно оно потому, что среди педагогов и родителей, принявших такое постановление, были и те, кто при старом режиме считался, а может, и считал себя правдивыми украинцами. Но слова одно, а когда до боку огня приложат, тогда дело другое. Пока дело шло о том, чтобы крестьянских детей обучать мове Грушевского, все были согласны, но когда дело коснулось собственных детей, тех детей, которых обучают в гимназиях, тогда от мовы Грушевского отцурались: крестьянские дети пусть учатся по Грушевскому, а наши по Гоголю.
Это и есть настоящий смысл постановления, чтобы средняя школа оставалась общерусской, и из этого надо сделать неумолимый вывод, что интеллигенция Киева, которая является духовным центром всей Малороссии, не желает украинизировать своих детей.
Но Грушевского это мало смущает: не хотите добром, дорогие братья и сестры, так я вас штыками украинизирую. Грушевский успокаивается на том, что Киев русский остров среди украинского моря и потому с ним церемониться нечего. И я понимаю, что Грушевскому надо спешить.
Почтенный профессор не хуже меня знает, что украинство простого народа, на котором он основывается, есть самая настоящая спекуляция на невежестве, на темноту массы. Он знает, что среди просвещенной части малорусского населения ему хода нет. Он знает, что вместе с расширением просвещения русский остров, которым является Киев, будет неудержимо расти, а последователи добродия Грушевского превратятся из моря в политическое болото. Он знает это не хуже меня, потому, что как историк, прекрасно оценивает силу культуры и способен сравнивать жалкие ростки украинских начинаний с тем, что дает народу общерусская речь. <...>
В Швейцарии издается на французском языке журнал под названием “Украина”. Этот журнал поучает заграничную публику следующим образом. “Русские позволяют себе утверждать, будто Россия имеет тысячилетние притязания на Константинополь. Это совершенно неверно. Москва только унаследовала в семнадцатом веке украинские претензии на Царьград. Испокон века украинцы ходили на Цареград походами, а в десятом веке украинский князь Олег водрузил свой щит на стенах Византии. Таким образом претензии русских ни на чем не основаны, ибо Олег был украинский князь, а вовсе не русский”. <...>
Я не убежден, что углубители исторических изысканий Грушевского не установят, что Месопатампия до потопа была украинской, что Адам и Ева говорили на языке “Новой Рады”, но змей был действительно великороссом.
Но со своей стороны я могу кое что прибавить к будущему курсу украиноведения в средних школах Юго-Западной Руси. После того, как выяснилось, что великий князь Михаил не может принять престола, а это случилось в моем присутствии, кто-то из товарищей по Думе шепнул мне: “Не печальтесь, существует предание, старое предание, что некогда будет царствовать Михаил и при нем будет взят Константинополь.”
Обстановка была такова, что я, грешным делом, не очень поверил в старую легенду. Но теперь я верю.
Наблюдая отсюда действия Михаила Грушевского, я начинаю опасаться, что будет царствовать Михаил и при нем будет взят Константинополь. Восстановится союз трех монархов. Император Вильгельм, король Карл и добродий Михайло подадут друг другу руки, и обессиленный султан покорно вручит им ключи от Царьграда. А затем история пойдет своим чередом. Южная Русь восстанет против немцев, как восстала против Польши, найдется Богом данный Хмельницкий, который из германских объятий бросится опять к родному русскому племени, и бедные дети в гимназиях того времени должны будут изучать два собирания Руси вместо одного.
В. В. Шульгин. «Кiевлянинъ». 15 iюня1917.
ПРОТИВ НАСИЛЬСТВЕННОЙ УКРАИНИЗАЦИИ ЮЖНОЙ РОССИИ.
В. В. Шульгин. «Кiевлянинъ». 18 iюля 1917. web.archive.org.
«Постановление Временного Правительства «об образовании Генерального Секретариата, в качестве высшего органа управления краевыми делами на Украине», фактически является созданием в Российской Державе особой области, с присвоением ей имени Украины. Это же постановление обозначает, что население этой области будет в государственных актах именоваться украинцами, а язык, которым говорит население, украинским. Одним росчерком пера Временное Правительство решило вопрос необычайной важности в жизни каждого гражданина Юга России.
Люди, которые еще вчера считали себя русскими, которые всеми силами боролись за существование Руси, которые проливали кровь за русскую землю, решением Временного Правительства перечислены из русских в украинцы, причем Правительство не спросило этих людей об их желании и не дало возможности им выразить свое отношение к этому важному для человека вопросу, вопросу принадлежности к той или иной национальности. В этом постановлении Временного Правительства нельзя не видеть акта, величайшего пренебрежения правителей к правам управляемых. Решение таких вопросов, как зачисление свыше тридцати миллионов народа в ту или иную национальность, может принадлежать только Учредительному собранию, которое выслушает действительных представителей этих миллионов людей, представителей, выбранных или при помощи правильных, охраняемых всей мощью государственной власти, выборов.
Временное Правительство пошло по иному пути. Оно взяло на себя смелость самому решить, как вопрос самоопределения народа, населяющего Южную Россию, так и вопрос о территории новой власти, созидаемой для этого народа. Временное Правительство, в составе пятнадцати министров, из которых подавляющее большинство имеет всегда отдаленное представление о южно-русских делах, в течении одного или двух заседаний, решили вопрос, какая губерния входит в состав созидаемой Украины, и какая остается на долю остальной России. Временное Правительство, не спрашивая желаний населения, будет сортировать его на украинцев и русских, руководствуясь никому неведомыми соображениями.
Временное Правительство <...> назначило Учредительное Собрание через три месяца. Неужели из уважения ко всему населению России, в высшей степени заинтересованному в этом вопросе, Временное Правительство не могло выждать трех месяцев, которые оставались до Учредительного Собрания.
Учредив «Генеральный Секретариат Украины», Временное Правительство, в своей декларации утешает Малороссию утверждением, что «вопрос национально-политического устройства Украины должен быть разрешен в Учредительном Собрании».
Временное Правительство, очевидно, не сознает, что признание наименования – Украина, определение ее территории и распределение на эту территорию власти украинского секретариата и является самыми важными вопросами «национально-политического устройства» южной России.
Временное правительство взяло на себя смелость разрешения того спора, который давно ведет между собой культурное население южной России. Не входя в существо этого спора, нельзя не отметить, что подавляющее большинство грамотного населения южной Руси в качестве литературного языка предпочитает русский язык. Это явствует из того факта, что украинские издания пользуются сравнительно малым распространением.
Не подлежит также никакому сомнению, что значительная часть сознательного южно-русского населения определенно называет себя малороссами, т. е. русскими малой Руси, горячо привязанного к этому русскому имени. <...> Это население будет в высшей степени оскорблено зачислением его в украинцы.
Особенно сильна антиукраинская тенденция, как раз в самом сердце Украины – в Киеве. Киевское население чтит исторические традиции и не забыло, что Киев – колыбель Руси. И даже по признанию самих украинцев Киев – «русский остров среди украинского моря». Кроме того, значительная часть киевского населения, и притом коренного местного, а не пришлого, относится с нескрываемым недоверием к украинцам, видя в них искусственных разрушителей единства русского племени и тайных сторонников Австрии. <...>
При этих условиях акт [Временного] правительства, вручившего всю власть генеральному секретариату, рекомендованному украинской Радой, и этим разрешившего спор в пользу одной из борющихся сторон, является ничем неоправдываемым актом правительственного своеволия и неуважения к правам народа.
Освятив домогательства Рады, правительство не пожелало принять в соображение даже и того обстоятельства, что авторитетность этой Рады и соответствие проводимым его взглядов действительным желаниям населения могут быть подвергнуты величайшим сомнениям. <...>
Во имя справедливости, во имя прав населения, на свободу национального самоопределения, во имя блага, как всей России, так и нашего родного края нахожу своевременным громко протестовать против акта насильственной украинизации Южной Руси, на наших глазах совершаемого правительством.
Заявляю, что будучи одним из лиц, вручивших этому правительству власть от лица населения, я никогда не предполагал, что Временное Правительство, «по почину Государственной Думы возникшее», позволит себе разрешать вековые вопросы Русской Державы.
Всех лиц, разделяющих изложенные мысли, прошу присоединиться к этому протесту».
В. В. Шульгин. ПРОТИВ НАСИЛЬСТВЕННОЙ УКРАИНИЗАЦИИ ЮЖНОЙ РОССИИ. «Кiевлянинъ». 18 iюля 1917. web.archive.org.
Актёр, распаляющийся по ходу спектакля (блестящий Хлестаков в гимназической постановке в Ташкенте), Керенский, говоря в ночном заседании о Киевской Раде – неодолимом противнике России, отчасти блефовал, стращал кадетов и упорного их вождя Милюкова-Босфор-Дарданелльского.
Рада – общественная организация, таких, едва империя умерла, явилось словно грибов-поганок.
Петлюра – журналист, Винниченко – бульварный романист; спасались от войны в тихой Москве, в старой столице России, в кабачке выпили горилки, спросили друг дружку: «Ты меня уважаешь?», на этом основании объявили себя уважаемыми людьми, по крайней мере равными Керенскому, им нравилась питерская ситуация, копировали её у себя в Киеве. Петросовет тоже возник стихийно – из серого невского тумана, из чёрной гари над руинами полицейских участков, разгромленных «птенцами Керенского»: министр юстиции ворота тюрем распахнул настежь, – так оригинально юношеские мечты об императорских театрах вывели его на всемирную арену известности и позора...
«Прочёл сейчас, my dear friend, новый роман Винниченко, что ты прислала. Вот ахинея и глупость. <…> архискверное подражание архискверному Достоевскому <…> муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение». (В. И. Ленин – И. Ф. Арманд. Июнь 1914.)
Только Ленин, пройдя огнём и мечом, вернёт Малороссию, Новороссию и Крым в новую – советскую – Россию... О проделках хохлов-сепаратистов он знал ещё со времён эмиграции.
Продолжение следует