20 лет назад в кинопрокат вышел фильм «9 рота». Дебютный полный метр уже опытного рекламного режиссера, клипмейкера и актера Фёдора Бондарчука стал вторым после «Ночного дозора» российским блокбастером, обозначившим стремительное развитие отечественной киноиндустрии. История красноярских новобранцев, брошенных отстаивать высоту 3234 на исходе войны в Афганистане, вызвала споры об исторической правде на экране и о красоте, с которой можно снимать ужасы войны. Но фильм полюбился зрителям: некоторые рекорды сборов в прокате остаются непревзойденными до сих пор.
Действующие лица
Фёдор Бондарчук, режиссер, продюсер, исполнитель роли прапорщика Погребняка
Елена Яцура, продюсер
Максим Осадчий, оператор
Григорий Пушкин, художник-постановщик
Алексей Серебряков, актер, исполнитель роли капитана-разведчика
Константин Крюков, актер, исполнитель роли Джоконды
Иван Кокорин, актер, исполнитель роли Чугуна
Михаил Евланов, актер, исполнитель роли Рябы
Ирина Рахманова, актриса, исполнительница роли Белоснежки
Время первых
Бондарчук: В 1985 году я пошел служить в армию, возможно, тоже оказался бы в Афгане, но отец меня в последний момент спас. Я улетел в учебку под Красноярском. Поначалу-то все удивлялись: почему за сына Бондарчука никто не просит? Ребят, которые сидели на контроль-сборочном пункте и писали заявления «Прошу отправить меня в Афганистан…», я видел. Это очень отзывалось во мне, поэтому «9 рота» — это гимн моему поколению, которое служило там, и благодарность тем, кто выполнил свой долг. Именно поэтому в финале картины звучат слова «Мы выиграли эту войну». Страна ее проиграла, а они выиграли.
Сегодня кажется, что со времен съемок прошло не 20 лет, а все 200. Это связано с индустрией в целом. Было время, когда снимали мало, почти ничего. Мы и на «9 роту» с миру по нитке собирали бюджет. Шесть лет искали возможность запуститься, обходили разных людей, телеканалы. Я помню, что даже к Мише Лесину ходил, тогдашнему министру печати. Он пожал плечами, говорит: «Да это вообще не ко мне». У меня были и другие предложения дебютировать в качестве режиссера — предлагали снимать «В движении», потом «Своих», но я ждал «9 роту».
Яцура: Начну сильно издалека. Катя Гордеева в своем интервью с Артуром Смольяниновым сказала, что премьера «9 роты» была на всю страну с одобрения и подачи президента Владимира Путина. Это неправда: у нас был совершенно независимый продакшен. Не было тогда ни настоящих киносетей, ни онлайн-платформ. Фонд кино активизировался после успеха «Ночного дозора» и «9 роты», которые показали, что кино может быть прибыльным. В начале нулевых мы собирали деньги сами. «9 рота» стоила шесть с половиной миллионов долларов, никто за все эти годы особенно не интересовался, откуда вообще эти деньги взялись, но я, забегая вперед, скажу, что фильм мы сняли в долг.
Я работала на студии «Слово». К середине 1990-х студия сделала 26 хороших фильмов, и в российском кинопроизводстве наступил кризис. Для сохранения штата сотрудников сняли несколько выпусков эротического видео, отечественный аналог Playboy.
Тем временем руководитель студии Валентин Черных запустил в производство картину «Любить по-русски». Тандем Черных и Евгения Матвеева оказался успешным в национальном масштабе. Однако денег на развитие франшизы не было (1993–1996 — самое темное время для кино: ни рынка, ни молодого поколения авторов). Бюджет «Любить по-русски 2» был собран посредством PR-кампании «Народное кино». С подачи рекламодателей я училась собирать финансирование под GRP (прогноз сборов), хотя само понятие «эстимейт» было никому не известно.
Тем не менее нам очень хотелось делать кино для молодых. Мы с Димой Месхиевым сняли «Американку» и поехали на первый большой фестиваль, в одну из программ Венеции. Тогда Валентин Черных сказал, что мне пора искать новых режиссеров и делать свои «молодые» проекты. Так появился дебют Андрея Разенкова «Тесты для настоящих мужчин». Директор киностудии «Слово» Виктор Глузов купил сценарий «Диджей на „Харлее“, или Похищение байкера», который как будто бы отвечал за молодежную повестку. Сценарий был так же отчаянно плох, как его название, но служил поводом для поисков молодого режиссера фильма о любви и о Москве. Нужен был бодрый дебютант, под которого перепишем сценарий.
Редактор «Слова», прекрасная Лена Суркова, приводила мне кандидатов из моего списка клипмейкеров и режиссеров, одним из них был Фёдор.
Бондарчук прочитал сценарий «Диджея», пришел на встречу и сказал, что это говно.
Встреча проходила в моем кабинете, в котором всюду были ки-арты «Любить по-русски», «Русского декамерона», «Американки» и других наших крупных проектов, а когда я согласилась с его мнением о сценарии («Я знаю»), окончательно преисполнился уважением. Мы работали с Валерием Тодоровским над фильмом «Женская собственность», он монтировал картину, потому что Дима Месхиев не любил монтаж. Сценариста я попросила у Валеры. Он дал мне заначку — Гену Островского. Тот за 10 тысяч долларов (по тем временам атомная сумма) написал заявку, а потом позвонил и сказал, что по ней получится плохой сценарий, но у него есть три сюжета, он расскажет их на словах, я выберу один, и дальше он все напишет. Из выбранного сюжета получился сценарий «В движении». Одна проблема: это был не Федин материал, он тогда был совсем другим человеком. В итоге мы нашли Филиппа Янковского, который за эту историю и взялся. Федя тяготел к военной драме, хотя никак это не озвучивал.
Бондарчук: Моими любимыми режиссерами были Фрэнсис Форд Коппола («Апокалипсис сегодня» я знал наизусть), Оливер Стоун со «Взводом». Интересны были фактура, изображение, судьбы, характеры. Задавая себе вопрос о том, каким должен быть мой первый фильм, я понимал, что должна быть военная драма — только в этот жанр я могу истово погрузиться на год-полтора и рвать жилы. Первоначально была идея сделать ремейк «Судьбы человека», отцовского фильма 1959 года. Хотелось, чтобы сценарий написали мои товарищи по ВГИКу, культовые Луцик и Саморядов. Лена Яцура и я обратились к ним. Хотелось перенести действие «Судьбы человека» на чеченскую войну. И у нас ничего не получилось, потому что в фильме отца был образ врага другой. История борьбы с террористами внутри страны звучала совсем иначе.
Яцура: Сделать ремейк «Судьбы человека» предложил Степан Михалков. Мы позвали Петю Луцика, Саморядова к тому моменту уже не было в живых. Мы успели с Петей встретиться, выпить водки, и через два месяца он умер. Тогда я пошла к Юре Короткову, который делал «Американку» для Димы Месхиева. Юра интересовался темой, чуть ранее делал подход с Тодором. Оставалось определиться, о какой войне мы хотим снимать. Шла чеченская, но снимать о текущей войне было неверно. Тут снова мимо шел Федя, который сказал, что к нему приходили люди из 9-й роты, ветераны Афгана. Это было то, что нужно. Мы с Коротковым поехали с ними разговаривать.
Бондарчук: Когда я познакомился с ребятами, которые служили в Афганистане, стало понятно, что об этом и надо снимать. Мы с Леной часами обсуждали фильм по телефону, а она параллельно разговаривала с Коротковым. Юра изначально предлагал Афганскую войну, о которой снимали мало — были «Пешаварский вальс» Тимура Бекмамбетова, «Афганский излом», «Нога». В то же время я узнаю историю 9-й роты, в которую переводили, скажем так, неблагополучных ребят, хулиганов или дерзких. Ветераны рассказали мне про Героя Советского Союза Валерия Востротина — он недавно скончался. Мы познакомились, у него на лице и теле была вся его биография. Когда он приезжал на съемки консультировать, то разделся до торса и выглядел так, будто по нему бульдозер проехал. Это всё были знаки войны. Юра начал разминать историю.
Яцура: Юра по советской традиции написал сценарий за 21 день. Из всего нашего разговора с ветеранами остались общий контур и история про фаллос из пластида. Написанный текст был длинным, никто не мог сократить, все там было на месте, в итоге я, сдавшись, принесла его Черных: «Сделайте что-нибудь?» Валентин Константинович тоже ничего не срезал и дописал всего одну сцену — монолог капитана-разведчика, которого играет Серебряков. В складчину Федя и я заказали художнику Дмитрию Осетрову раскадровку, по которой собирали деньги и потом снимали фильм. На дворе был 2001-й — снимать начали только в 2004-м. Тогда этот период казался вечностью, и лишь позже я поняла, что для проекта такого размера три-четыре года — это норма.
Осадчий: С Фёдором в институте у нас была молодежная тусовка. Я помогал с учебной работой своему сокурснику Мише Мукасею, тот снимал с Бондарчуком. Вскоре возникло новое клиповое и рекламное движение. Снимали много роликов, мы стали общаться больше, что-то делали вместе. «9 роту» Фёдор предложил мне внезапно.
По сценарию было видно, что проект масштабный, от него сразу веяло эпохальностью.
Крупных военных картин в те времена не было, они все остались в прошлом. Зато у нас перед глазами были свежие зарубежные образцы: «Спасти рядового Райана» Стивена Спилберга, «Тонкая красная линия» Терренса Малика, «Черный ястреб» Ридли Скотта. Естественно, «Цельнометаллическая оболочка» Стэнли Кубрика, снятая раньше. Мы хотели делать современно с точки зрения прочтения и технологий.
Яцура: Было непонятно, с чего начинать, поэтому мы пошли в министерство культуры. У меня до этого с Минкультом был фильм «Небо. Самолет. Девушка», у нас всех вместе — «В движении». Нам дали один миллион — после дефолта 1998-го всё считали в долларах.
Сколько потребуется денег на картину, стало понятно позже. Сильно позже, чем было нужно.
Мы съездили в Узбекистан. Сняли горы, которые вы видите в начальных титрах, и опять застряли. Я поехала в Киев на фестиваль «Молодость» представлять «Последний поезд» и показывала раскадровку «9 роты». Ее увидел Влад Ряшин, который тогда возглавлял украинский телеканал «Интер», они покупали все фильмы моего производства. Он предложил нам 200 тысяч долларов, плюс поддержку армии — это была немыслимая сумма, тогда за картину давали тысяч тридцать (за три показа на ТВ). Я рассказала Феде, который в тот момент снимался в телеигре «Кресло», выходившей на СТС, то есть работал с директором канала Александром Роднянским, он же был президентом второго крупного украинского канала «1+1». «Почему бы тебе не поговорить и с ними?» — спросил Фёдор. Мы познакомились. Мне нужно было выбирать один из двух каналов, и я выбрала «1+1». В итоге канал заплатил 300 тысяч и помог в коммуникации с армией, получив за это права показа на территории Украины навсегда.
Владу я спустя много лет сказала, что помню об этой истории и очень ему благодарна. С армией у нас и вовсе была своеобразная сделка: они помогли нам на съемках, а мы фактически провели для них учения за счет картины. Например, когда в одной из сцен у нас как-то некрасиво выстрелила «катюша», мы со вторым режиссером Резо Гигинеишвили заказали еще снаряды, чтобы на другой день снять залп повторно. Военные нас благодарили («Мы хоть постреляли!» — последний раз у них учения проводились 12 лет назад). К этому моменту у нас была собрана примерно пятая часть производственного бюджета.
Пушкин: Никаких особых заслуг перед отечеством у меня на тот момент не было, так что не знаю, кто меня посоветовал в «9 роту». Возможно, Дима Месхиев сказал Феде: «Возьми этого художничка». Проект был настоящим вызовом для моего молодого огнедышащего организма. Все чувствовали, что я готов к блокбастеру, что умею погружаться по полной. У меня и внутренняя наглость в хорошем смысле присутствовала. Отпугивала ли «9 рота» своим масштабом? И да, и нет. Но страх я всегда применял как инструмент: чтобы сделать хорошо, надо сначала здорово испугаться. Я был сильно вовлечен в процесс, много предлагал; мне хотелось, чтобы зрители увидели то, что вижу и я.
Бондарчук: Когда я начал снимать «Роту», мне было 38 лет. Это поздно. Правда, Ленка напомнила, что Оливер Стоун снял «Взвод» в 38. И отец мой, Сергей Фёдорович, снял «Судьбу человека» в 38. Той весной мы запустились, хоть и с неполным бюджетом, но с доверием от инвесторов: моя подруга Оля Слуцкер помогла нам найти первые $500 тыс. Мы не представляли, что будет дальше, но это были совершенно другая индустрия, другое кинотеатральное пространство. Не было тогда еще кинотеатров, как сейчас, кино не снималось в таком объеме. Первую кассу собрали «72 метра» Владимира Хотиненко, и гениальный маркетолог Константин Львович Эрнст придумал эту рекламу, где на черном фоне белым шрифтом написано: «Нас посмотрели 700 тысяч человек. Спасибо».
Как Крым в Афган превращали
Осадчий: Мы нашли места съемок в Узбекистане и Таджикистане, но выяснилось, что работать там невозможно. Для этого нужен совсем другой бюджет, негде селить группу и т. д. Поэтому сняли только пейзажную часть — горы. Там они большие и каменистые, хотелось показать масштаб. Сейчас это можно сделать дронами, а тогда крепили камеру к вертолету. Мы сидели в кабине, смотрели в монитор, и мне не нравилось. Вблизи горы были не такие, как хотелось. Но через иллюминатор было видно, что чуть дальше есть те, что нужны. Летчик сказал: туда нельзя, там уже Кыргызстан. Смотрим вниз — все равно не то. Говорю Бондарчуку: «Слушай, ну это пастбище для пастухов!» Начали снова просить летчика двигаться в сторону тех больших гор на горизонте. В итоге он с кем-то связался и, видимо, получив разрешение, сделал круг над теми местами, что нам подошли. Остальное снимали в Крыму.
Пушкин: В Таджикистане фактура более похожа на Афганистан, каменная, выцветшая — в Крыму этого не было. Некоторые смены начинались с того, что два отделения солдат строились в шеренгу и по команде лезли в гору, выдирая руками всю траву, чтобы склон оставался без какой-либо зеленой информации. Или взять финал, где происходит бой: это была большая гора, но лысая. Мы договорились с директором карьера, и к нам на площадку приехало 17 грузовиков с камнями, раскидали по горе. На всё не хватило, но сделать местность более похожей удалось.
Яцура: А я тем временем продолжала искать деньги. К началу съемок у меня был опыт работы с кредитами. В 1998-м, после дефолта, рынок умер, мы искали новые источники финансирования. Я начинала с маленьких сумм. В сентябре того же года взяла 4 тысяч долларов, через полгода увеличила сумму до 8 тысяч, а спустя полгода всё вернула. В дальнейшем кредиты и займы использовались для покрытия расходов в момент временного кассового разрыва и своевременно возвращались.
Время 1998–2004 годов было лучшим в мире по показателям роста кинорынка. Число экранов росло, и к концу периода и готовности «9 роты» можно было рассчитывать на прокат. Появлялись кинотеатры: в 1997-м открылся «Кодак-Киномир», год спустя — «Пушкинский», работал «Америка-Синема» для избранных. Цены на телепоказы росли. Надо было дальше идти, проблема оставалась одна — бюджет «9 роты» не был посчитан. И каким бы он тогда нам ни казался, точно был занижен. Федя привел вторым режиссером Бориса Моисеевича Левковича, который работал еще с Озеровым и единственным в группе обладал компетенцией съемок батального кино. Он посчитал съемочные дни — получилось 112. Мне показалось, это очень много, он согласился. Драма, снятая за 35 дней, обычно обходилась в 400 тысяч долларов, но наша драма была военной. Мы поджали, что могли, и сделали КПП на 75 дней. На первой неделе Федя спокойно и технично снял Москву и призывной пункт. Но прошел первый съемочный месяц, и мы поняли, что дней все-таки будет 112.
В связи с успехом нашего фильма «Свои», который тогда выиграл всевозможные призы, включая главный на Московском фестивале, нам предложили инвестиции. Так появились частные деньги — 800 тысяч долларов нам дали Альберт Баков и его партнеры. Позже эти деньги заработали 25% годовых и остались в моей жизни удачным примером того, как работают вложения в кино. Далее я стала продавать «Роту» на ТВ, но оба основных канала не верили в успех фильма. Канал «Россия» считал, что Бондарчук — гламурный режиссер и ничего не выйдет, а Первый считал сюжет антиимперским. Отснятые материалы посмотрел Сергей Шумаков и спросил: сколько? Ничтоже сумняшеся назвала немыслимую сумму — 500 тысяч долларов; сумма за три показа была беспрецедентной для рынка. Соблюдая партнерский этикет, сообщила о предпродаже Роднянскому. Он сказал: «СТС тоже может 500 и кросс-промо». Я вернулась к Шумакову, сказала, что в связи с уже состоявшимся участием «1+1» этически верно отдать три показа СТС, и мы прекращаем тендер. Знаю, что Сергей Леонидович меня понял, позицию принял. Позже, за два месяца до премьеры, Роднянский еще дважды занимал «Слову» по 250 тысяч и получал их обратно.
Увидев 25-минутную нарезку, в картину поверили Ханс-Бодо Мюллер из компании «Двадцатый Век Фокс СНГ» и Михаэль Шлихт с «Гемини» и оказали нам беспрецедентную помощь — дали кредит, а по сути, минимальную гарантию в 1,5 миллиона долларов. Мы получили 700 тысяч долларов от компании «Вест Видео» как минимальную гарантию за продажу прав на DVD, но эти деньги были фактически получены по окончании производства, это доход. В производстве «9 роты» 4,1 миллиона долларов было привлечено инвестициями, а 2,4 миллиона долларов — мой личный займ, спасибо хорошей кредитной истории.
Я открыла записную книжку и просто шла по людям, которые могли быть хоть чем-то полезны. 300 тысяч дал Витя Такнов. Это был момент, когда деньги кончились, съемки переезжали из учебки в войну. Останавливать мы не могли, у нас была группа из 105 человек, которым надо было питаться и где-то жить. Витя посмотрел материал и сказал: «Приезжай в офис, подпишешь бумаги и заберешь деньги». Еще 50 тысяч нашел Игорь Толстунов. Потом был осуществлен частный высокопроцентный заем.
Деньги давали наличными, возить их в Крым — отдельная проблема. Была ситуация, когда я летела на площадку вместе со всеми артистами, так у каждого в рюкзаке лежало «материальное обеспечение». Нас не досматривали на таможне, но и суммы были в пределах допустимого, не хотелось рисковать.
Актерский ансамбль
Бондарчук: Лёшу Чадова я увидел в «Войне» и понял, что по хочу его снимать. Он сам не шибко хотел в военную историю, уже у Балабанова это отыграл. Но если там он герой, то у нас это такой рефлексирующий парень по прозвищу Воробей. Все смеются над его нежностью, а потом он своим поступком становится выше всех. Лёша Чадов вообще меня спасал на «9 роте», он большой артист, сумасшедше органичный, с невероятным диапазоном.
Многие играют от себя — например, мой племянник Костя Крюков и в жизни был художником, философом. На роль Джоконды сперва планировался Артур Смольянинов, а потом мне сестра Алёна сказала: «Костю попробуй?» А я про него совсем не думал. У Кости блистательное швейцарское образование, он видел будущее в юриспруденции. Попробовался идеально. Мне нужны были эти неопытность и наивность во всем с приставкой «гипер». А Артур в итоге сыграл Лютого.
Крюков: Как-то за ужином Фёдор Сергеевич рассказывал, как сложно у них проходит кастинг, много перестановок. Моя мама говорит: «Слушай, а вот этот художник похож на Костю. Попробуй его?» Я в тот момент был плотно занят живописью. Приехал на «Мосфильм». Офис, пробы, диван был танком. Это сейчас мне все понятно, а тогда произвело неизгладимое впечатление: «Как они так работают-то?» — думал я. Потом я забыл про это, уехал к отцу за границу. Вдруг звонит ассистент по актерам и говорит даты подготовки, съемок. «Мы вас ждем». Так я и попал в кино. Для меня это было радикальное изменение жизни.
Первый съемочный день — снимали призывной пункт. Группа больше ста человек, висит галогеновый шар, массовка, суета. Бегает Резо Гигинеишвили, второй режиссер. «Смотри, — говорит, — здесь у нас граница кадра». Я не понял: какая граница?! Резо на меня глянул: «Понятно, с тобой нам сложно будет». — «Да нет, — бегу за ним. — Вы мне просто объясните, я быстро соображаю». Я был таким сыном полка.
Фёдор Сергеевич дал мне суперинтенсив актерского мастерства. Сказал: «Здесь ты существуешь в предлагаемых обстоятельствах, ты очень схож с героем». В одной из сцен меня ударили по лицу, я схватился за челюсть и держусь. Фёдор Сергеевич остановил съемку, говорит: «Если я тебя ударю, ты как зубы проверишь?» Я сказал, что быстро гляну. «Ну вот и в кадре так же — проверил, пошел дальше. Чего ты держишься за это место?» Я старался не подвести группу, пытался получить опыт на стороне, расспрашивал друзей. До съемок прочитал Станиславского и подумал: сумасшедшие, как можно системно портить себе психику?
Бондарчук: Михаил Михайлович Евланов, с которым я встретился на «Своих», измучил меня поисками зерна роли, копал не лопаточкой, а экскаватором. Он понимал, что у него небольшая линия, его герой пропадает на какое-то время. Я говорил: «Миша, это ансамбль, у каждого своя партия, у тебя — такая». Придумали сцену, где капитан-разведчик и охотник за языками приводит Рябу в 9-ю роту контуженого. Здесь всё благодаря усердию Михаила Михайловича, он грандиозный.
Евланов: Меня сбрили с главной роли. Потом мне предлагали играть Погребняка, я думал: «Классная ролина! Я-то в нее привнесу!» Нафантазировал себе! Иду на «Мосфильме», а там Фёдор Сергеевич: «О, Евланов! Какой интересный у нас Ряба получится». Я удивился: на другую ж роль приехал, какой Ряба? Был рад, что так быстро утвердили, но и ошарашен, не показывал грусти. До этого всё думал: «И кому достанется этот Рябоконь? Только б не мне». Пришлось эту куцую роль разукрасить, доделать.
Грустных людей и играть грустно, надо использовать любую возможность для кипиша.
Я стал Фёдора Сергеевича, скажем так, преследовать. Он в столовую — я в столовую. Он из палатки — я из палатки. И везде со своим патефоном: «А послушайте, что я придумал», «А смотрите, еще как можно». Ему, наверное, со мной было весело, а я был еще студент и переживал. В итоге Фёдор Сергеевич вставил эпизод, который я придумал. Ряба же там в один момент взял и пропал. А куда? Как? В итоге мой персонаж шел с Лёшей Серебряковым — это один из вариантов. Были и другие: что я выжил, остался с душманами, вместе с детьми кормлю курей.
Я эти 20 лет даже не заметил. Помню всё: выходные, как иногда засыпал в полях. Было жарко, но спать на каком-нибудь кустарнике — одно удовольствие. Я тогда понял, что в моей кинокарьере важна встреча с режиссером. А потом уже сценарий, роль. Если режиссер хороший, с ним всегда договориться можно.
Бондарчук: Ванечка Кокорин, еще один актер из «Шика», тоже бесконечно искал и придумывал. Говорю: «У тебя все написано, в первой же сцене с Воробьем весь характер». Он предлагал добавить перипетий еще и в другую сцену. «Ванечка, — отвечаю, — вы на общем плане идете вдалеке, времени сорок секунд, ничего не прочитается зрителем». Выходят они в итоге в кадр, все в касках, один Иван без — до такой степени погрузился в свои размышления над персонажем. Говорю по громкой связи: «Ванечка, вы касочку забыли».
Кокорин: Фёдор предложил попробоваться на роль Чугуна, а я очень хотел Воробья, которого прекрасно в итоге сыграл Чадов. Но решил принять вызов — персонажей, похожих на Чугуна, я еще в кино не играл. Когда съемки шли полным ходом, я по-прежнему находился в поиске характера своего героя. Неустанно задавал вопросы, искал своего Чугуна. Фёдор Сергеевич уже начал уставать от моих поисков.
Однажды мне пришла идея, как должен умереть Чугун. Изначально по сценарию он погибал незаметно в окопе от пули. Я предложил, чтобы в финале, когда идет заключительный бой, Чугун спасал Воробья. Фёдору Сергеевичу идея понравилась, но он скорректировал, сказал, что Чугун только попытается спасти Воробья. Зрители умные, они поймут намерение. Таким образом, у моего героя появилась судьба. Он пытался спасти друга, но не успел и погиб.
Бондарчук: Ира Рахманова сделала невероятные пробы, прочитала всё так, как я и ожидал. Я ей сказал: «Слушай, будут обнаженные сцены, это важно. Но хочу, чтобы это было самым светлым эпизодом в картине. Она так и сделала. И других ребят подняла до этого уровня.
Рахманова: Мой на тот момент агент Серёжа Шемаркин завел посмотреть на кастинг мальчиков. Выглядело круто, вся стена была завешана фотографиями. Я поболтала и ушла. А через пару дней он мне позвонил: «Тебя вызывают». Они меня увидели, посовещались и решили пригласить. Решиться на такую роль было сложно, потому что надо раздеваться. А это не то что радостно скинул одежду и побежал. Что касается актерских сложностей — как играть, — это было, напротив, самое интересное.
Бондарчук: Не помню, дружили ли мы с Мишей Пореченковым до «9 роты», но я видел его в сериалах. Знал, что у них общая компания с Костей Хабенским и Мишей Трухиным, их Олег Павлович Табаков взял к себе в МХТ. Мишу утвердил сразу после проб, потому что это был прямо он. Он всегда мне нравился как артист — Пореча.
Говорухин появился во время съемок. Я читал о его сыне, и мне показалось, что Станислав Сергеевич может сыграть такого вселенского отца. С Андреем Краско я был знаком и никого не видел в этой роли, кроме него; у него была большая линия, которую вырезали. У Алексея Кравченко был сначала эпизод на две фразы, но хотелось побольше. Я преклонялся перед ним после «Иди и смотри». Мы с отцом редко обсуждали кино, но хорошо помню, как однажды попросил его посоветовать что-нибудь из свежего. И он назвал картину Элема Климова.
С Лёшей Серебряковым у нас была одна компания, в юности выпивали вместе. Работать с ним сложно. Он по своему монологу в учебке присылал мне столько правок — мы весь сценарий так тяжело не писали. Но я понимал: кто, если не он? Всегда относился к нему с самого начала как к явлению, и получился грандиозный эпизод.
Серебряков: По тому, что говорят, очень похоже на меня, но уже вспомнить не смогу. Я предлагаю, включаюсь, но все равно последнее слово было за Федей. Я благодарен ему за возможность быть членом его команды. 1980-е и Афганистан — это время моей молодости, поэтому «9 рота» мне очень близка. Это была огромная беда в жизни нашей страны. Большая трагедия. Многие из моих знакомых не вернулись.
Искусство пытается осмысливать то, что происходит в нашей жизни, каждый режиссер — по-своему. Ориентир был только на внутренние ощущения. Моя профессия — играть роли, я опирался на то, чему учили меня мои педагоги. Действительно, люди часто напоминают мне именно про этот эпизод в учебке. Видимо, в нем что-то было, что заставило людей его запомнить.
Бондарчук: Теперь прапорщик Погребняк… Я видел в этой роли Николая Фоменко. Он же невероятный комедийный артист, король «Русского радио». Хотелось сделать с ним большую драматическую роль, это был для меня вызов как для режиссера (я помнил, как в Доме кино показали фильм «Мой друг Иван Лапшин» Германа, и все кинематографисты фыркали, увидев Андрея Миронова). Пробы у Фоменко были крутые, но ровно за неделю до съемок он сказал, что не может уйти с канала. Видимо, там были какие-то сдерживающие условия. Позвонил Володе Машкову, он был в Лос-Анджелесе и сказал: «Классный сценарий, отличная роль. Но не могу приехать, у меня съемки с Томом Крузом». Оказалось, сколько бы сцен в американском фильме у тебя ни было, ты должен весь съемочный период оставаться в городе. И потом, он сказал, «для твоего бога войны я маленького роста». «Володя, — говорю, — да я ж тебя так сниму, будешь гигантом!» Потом Макс Осадчий подошел: «Ты чего, Бондарчук, не сходи с ума, сыграй сам». Мне выбелили щетину, я там что-то придумал — в общем, сыграл.
Яцура: В том моем списке режиссером, с которыми надо познакомиться, чтобы снять кино про любовь и Москву, Бондарчук стоял под номером один. У него были прекрасные клипы. Думала, что и кино получится, и мы сработаемся. Так и получилось.
Белоснежка, Новый год и фаллос из пластида
Бондарчук: Мне нужно «мясо» в изображении. У нас были уникальные гримеры, Дима Кириллов, художники по костюмам. Я на это обращал внимание, потому что на своей шкуре испытал, как должно выглядеть реальное ХБ. Актеры жили в этой форме. Мы им отдавали ее на повседневную жизнь, и они не стирали, приезжали на площадку в этой форме. Было жарко, значит, они потели.
Мы запаривались, чтобы сделать эти засохшие кольца от пота на одежде.
Крюков: Мы прошли через это превращение героев из юных непонятных парней во взрослых людей. В Крыму в первый день нас вывезли в поле и сказали: «Марш-бросок!» Учились наматывать портянки — неправильно сделаешь и разобьешь ноги. Очень похоже было на армию. Мы много общались с военными на площадке. Учишься максимально адаптироваться к обстоятельствам: любой перерыв — и ты в полной выкладке ложишься на спину и спишь.
Монолог Джоконды о красоте оружия и войны был на пробах. Фёдор Сергеевич сказал, что надо знать текст идеально, это было понятно. Потом мы этот монолог правили, но сняли. С ним у меня связана личная история: в кино часто бывает, что ты что-то делаешь, а спустя три-четыре года понимаешь, что это было. Жаль, что это происходит постфактум. Так и я спустя годы сидел в Израиле на пляже, смотрел в даль — и вдруг мимо пролетели два истребителя. Я разом понял, о чем говорил мой герой, смотря на танк. Вдруг стало ясно, какая это правда жестокая красота, когда эта штука несется не просто так, а едет кого-то лишать жизни.
Пушкин: Проблем не было. С 1980-х прошло чуть более 20 лет, так что все было в доступе. Многое вообще не менялось — тумбочки, кровати остались прежними. Остальное мы воспроизвели и нарисовали. Изучали по книгам, журналам, воспоминаниям, причем собственным. Я и сам в те годы служил, свою учебку помню. Знания о материальном мире Советской армии были внутри.
Надо понимать, что просто двухэтажная кровать не решает никаких задач, а вот когда у тебя на объекте много таких кроватей, это создает определенный ритм. Или балки на потолке. Какое покрытие полов? Какие стены? Что на взлетной полосе? Все это складывается в единую систему и помогает артистам чувствовать себя в правильной среде, в предлагаемых обстоятельствах. Но я всем рассказываю, что я не настоящий художник, а киношник. Для меня фильм важнее, чем создание правильного натюрморта на объекте. Мы во ВГИКе об это говорили, и я до сих пор согласен: лучшая похвала — вопрос коллег на премьере «А что ты вообще в этом фильме делал?».
У нас в России материальный мир быстро истощается и пропадает, начиная с исторических зданий. Каждый следующий правитель рвет портреты предыдущего и выбрасывает.
Бондарчук: Сцена взрыва самолета с дембелями — самая дорогая в картине. У нас было три самолета: один взлетал и садился, второй мы взорвали, третий распилили, чтобы добавить компьютерную графику. Это как раз вылетающие солдаты и пролетающий по переднему плану винт.
Осадчий: Был куплен Ан-12. Готовили сцену, где он приземлился, сломалось шасси, и он движется по летному полю, врезается в бочки с горючим. Сначала хотели привязать самолет к двум «Уралам». Но нас одернули: грузовики потянут такую махину максимум со скоростью 5 км/ч, а нужно хотя бы 40 км/ч. Растерянности у нас не было перед такими задачами, но некоторые технологии мы изучали на месте. Графику делали в Финляндии, хотя у нас тоже появились ребята, которые умели с этим работать, они дополнили то, что сделали финны.
Яцура: Финны приезжали на площадку, долго снимали, и мы выполняли все их технические задания. Наконец, когда у нас был готов фильм, мы ждали только эту сцену из Финляндии — «взрыв самолета, внутри салона». Пришла графика, и мы видим, что люди там вылетают огромного размера, буквально каждый человек с половину самолета. У нас оставалось две недели до премьеры, надо исправлять. Файлы тяжелые, надо везти самому. В аэропорту обнаружилось, что у меня накануне закончилась шенгенская виза, пришлось срочно искать человека, который это привезет. В итоге мы успели. Люди там теперь летают более-менее нормального размера.
Бондарчук: Боевые сцены, где душманы прыгают в дыры в земле, я придумал, увидев эти самые воронки в пещерах в Крыму. Сняли потрясающе: боевики возникают ниоткуда, они местные, они сами и есть природа. Все время в горах — попробуй выбей их оттуда. Живут у себя на земле и в нее же моментом уходят.
Пушкин: Я переживал за каскадеров: как они прыгают туда, не боясь отбить локти, подбородок, голову? Мы внутри этих пещер построили декорации — стены, которые потом взрывали гранатой. Обычно репетируется сцена, и стедикамщик должен повторить одно и то же выбранное движение. У нас был парень, который каждый дубль проходил эту сцену по-новому — видимо, очень творческий был. Взорвали мы стену не так, как хотели, но кадр сработал и вошел в монтаж.
Бондарчук: Фаллос из пластида — реальная история. Коротков записал ее по рассказам ветеранов из 9-й роты. У нас был кастинг этого предмета, и я, будучи консервативным человеком, чувствовал себя немного в идиотской ситуации, но выбирал, как этот предмет должен выглядеть в кадре.
Осадчий: Сцену, где Погребняк так провокационно отправляет Джоконду за спичками в кишлак, мы снимали в Чуфут-Кале. Мы же помним рассказ капитана-разведчика о том, что в кишлаке опасно, убить могут в любой момент. Поэтому Джоконда идет весь на измене, озирается — зритель в напряжении. Перед тем как Джоконда входит в город, мы решили снять адресный план, показать, куда он идет. Развесили везде тряпки, добавили двери в проемы, чтобы оживить каменный город. И тут я говорю Бондарчуку: «Это „Али-Баба и сорок разбойников“, мы будто сказку снимаем». И отказались от этого плана вовсе. Я взял камеру в руки, она дала нерв сцене с Джокондой. Это настроение мы получили, изменив решение сцены. Зато картинной стала сцена смерти Джоконды, когда он выходит порисовать. Там открывается реальный пейзаж, и что-то менять было не нужно.
Пушкин: К знаменитой сцене с плачущем Дыгало я имел непосредственное отношение. Мы эти поля с маками видели постоянно, когда ездили по крымским локациям. Конечно, было желание их использовать. Мне говорят: «Пушкин, езжай, выбери кусок поля». Я спросил: а что вы хотите? Поля-то там были бескрайние. Максим объяснил, каким должен быть свет, хорошо бы горы на фоне. Я выбрал участок, там и сняли. Хорошая получилась сцена, ее можно оценивать и как попсовую, но она ярким пятном завершает историю Дыгало.
Бондарчук: Первоначально картина длилась 3 часа 15 минут. Там были большие линии героев Краско и Сашки Баширова. Была отличная сцена празднования Нового года — ее нам рассказал Востротин. Перед праздником он собрал всех офицеров и велел закрыть и опечатать оружейки, чтобы с алкоголем никто не попал. Но когда все выпили, то стали ломиться, взяли оружие и стреляли в воздух. В режиссерской версии сюжет занимал два года. Но мы все линейно перемонтировали. Тогда длинные фильмы вроде «Властелина колец» нечасто выходили, поэтому было рискованно. Сейчас бы я режиссерскую версию выпустил, но, к сожалению, часть материала пропала при переездах.
Пушкин: Новогодняя сцена — одна из моих любимых. За счет рапида, музыки, замедленного движения случилась та химия, ради которой мы и смотрим кино: тусовка желающих напиться людей, не очень любящих друг друга, вдруг сходится в каком-то трансцендентном танце. Когда вся жесть, что была в учебке, вдруг становится неважной, важно лишь общее настроение у ребят. Никто не знает, как это происходит. У нас есть механизмы, которые могут к этому привести, но то срабатывает, то нет. Сидишь как завороженный, как сурикат, смотришь на нее — открываются твои тайные рецепторы.
Рахманова: Мы много говорили о роли с Фёдором Сергеевичем и в процессе находили общие точки. Ему очень понравился вариант, что она, на самом деле, глубоко несчастна. Это травмированный человек, так же как и все они. Травма у нее из-за этой войны. Я для себя придумала, что она живет на границе, все время пребывает в таком нежном возрасте, наблюдает, как эти мальчики появляются и исчезают. Она не всегда была девочкой, которая по щелчку прибегает. Она когда-то влюбилась, а мальчик погиб. На этом моменте она поехала и теперь так и существует, будто все еще провожает своего мальчика.
Фёдор Сергеевич, очень тактичный, сразу пообещал, что снимать будем аккуратно. Никаких шуточек, никаких дополнительных съемочных средств на площадке, работает одна камера. Остались только актеры и по одному человеку от цеха. Замечательные ребята — дай бог каждому таких партнеров — следили, чтобы со мной все было в порядке, укрывали меня, грели и оберегали. Я даже знаю, был момент, когда кто-то стал говорить: подумаешь, согласилась сниматься голой. И ребята ответили, что это неприличное замечание, ее работа — быть актрисой, а не развлекать вас. Быстро всё пресекли.
Осадчий: Есть операторский прием под названием транстрав. Таких кадров в фильме немного, буквально один-два. Например, в сцене, где убивают Стаса (Артём Михалков), Лютый кричит: «Стаса ранили!» И ребята стоят все вместе — здесь и появляется транстрав. Камера едет на операторской тележке-долли вперед, а зум отъезжает назад, и наоборот. Фон едет на людей сзади, пространство будто прессует людей. Это такой эмоциональный момент, который в кадре объединяет героев. Я спрашивал, будем ли мы, условно говоря, наматывать кишки на гусеницы? Федя сказал: «Нет, мы этого делать не будем». Это было не главное. Главное было показать человеческие эмоции на фоне происходящего, на фоне ужаса войны.
Пушкин: Были трагикомичные ситуации: когда колонна выезжает с точки в Афганистане, едут танки, БТР, БМП, идут солдаты, летят вертолеты; пафосно выдвигается армада, которая сейчас всё разнесет и всех покорит. Планировали сделать здесь такой роскошный money shot. У нас висели две вертушки, которые попросили опуститься к колонне. Никто не думал, что вертолеты в такой близости от земли могут создавать ураганные вихри. Поэтому они опустились, и палатки снесло, а плейбэк полетел в грудину нашему постановщику.
Осадчий: Обычно там сидел Бондарчук и смотрел в мониторы, но в этот раз он был в кадре. Со мной рядом был майор, руководивший вертолетами, и я ему говорил, куда смещаться. Нужно было опустить их ниже, чтобы они хорошо попадали в кадр. И вот эта узкая струя воздуха ударила по нам. Я сидел на тележке, схватился за нее.
Опасностей на съемках военного кино хватало. Есть сцена, где Воробей ложится под танк. Лёша Чадов лег, танк над ним проехал. Взрывы, хоть и пиротехнические, тоже требуют осторожности. Наш главный душман (Денис Мошкин) должен был досчитать до трех и убежать, но задержался и получил удар взрывной волной и песком, у него потом была гематома на лице. В сцене прилета в Афганистан снимали вертолет, который висел прямо около грузового самолета. Я просил, чтобы он приблизился, и был впечатлен летчиками, которые такое умеют: винт вертолета крутился прямо у хвоста самолета.
Яцура: Мы закончили съемочный период в 112 дней с одним днем простоя — был момент, когда деньги кончились и начала бастовать группа. Тот самый случай, когда ты немного говоришь матом, при этом плачешь и договариваешься. Я подписала с ними соглашение с двумя условиями: первое — они получат свои 5 долларов суточных из первых заработанных картиной денег; второе — на премьеру фильма все придут в black tie и выйдут на сцену. 70 человек согласились, остальные 35 позднее пытались еще раз бастовать. Сказала оставшимся, что мы в замкнутом круге. Пока не доснимем, деньги не появятся. Но обещала остаться с ними до конца, пока не выплатим всё. Слово сдержала: после окончания съемок прожила с ними еще две недели в Крыму, выехав только на премьеру «Своих». Мой ресурс что-либо занимать был исчерпан, я просила о помощи Серёжу Мелькумова, он что-то добывал. Появились деньги — я вернулась. Помню, как на набережной раздала деньги, села в самолет и улетела.
Как договаривались, первые 160 тысяч долларов ушли на выплаты, а перед премьерой многие мне звонили, спрашивали, брать ли фрак на прокат. Все они оказались в день премьеры на сцене.
Хартман, белые зубы и кривой пулемет
Бондарчук: За день до светской премьеры мы собрали ветеранов в «Пушкинском» смотреть фильм, многие были из других городов. Один из гостей подарил мне свои колодки для орденов — у меня слезы лились. А после показа их еще несколько дней искали по Москве, потому что все разбрелись, пили и поминали. Пусть критики говорят, что хотят, у нас же все знают, как спортом заниматься и кино снимать. Но не одно поколение выросло на картине, его мужики показывают детям.
Крюков: Едем мы с ребятами в «Пушкинский» на минивэне, очень нервничаем, сами еще фильм не видели. Никто не понимает, как его примут те, о ком мы его сняли. Я говорю: «А что мы будем делать, если им не понравится? Там же целый кинотеатр ветеранов Афгана. Мы эвакуируемся через пожарный выход?» Фёдор отвечает: «Нет, если не понравится, мы остаемся там, и будь что будет». «Не факт, что мы это переживем», — снова говорю я. «Значит, не переживем. Надо отвечать за сделанное». Когда показ закончился, шли титры, наступила тишина в зале. Я понимаю, что у всех у нас в душе происходило. Мы не понимали: да или нет? Понравилось или нет? Стояли за кулисами, нас вызвали на сцену. И тут зал встал, у многих были на глазах слезы, кто-то поднимался на сцену, чтобы нас обнимать. Здесь нас всех подотпустило.
Бондарчук: Надо понимать, что наш фильм не документальный. У нас написано, что он основан на реальных событиях, а это значит, что мы не реконструируем то, как все было. Мы делаем по мотивам, могут быть творческие расхождения. Да, у нас погибли все, остался один герой, Лютый; в реальности в бою у высоты 3234 погибло шесть человек. Или вспоминают мне «Черного аиста» и ругают за то, что душманы идут в полный рост. Но в реальности так и было. Мне рассказывали воевавшие там ребята, что боевики были обдолбанные все, поэтому шли напрямик и в лоб. Я взял на себя смелость так и показать. Главная претензия была от генерала Бориса Громова, что никто никого не забывал. Но фраза, произнесенная в финале Лютым («Нас просто забыли»), носит метафорический характер. Она касается не конкретно 9-й роты, а всех воинов Афгана. Согласен, ее надо было иначе написать, потому что читается она так, будто забыли конкретную роту. Нет, ее не забыли. Но там же была и фраза, что «станет немодно носить ордена несуществующей державы».
Вымершая держава забыла своих героев — именно это и имелось в виду. Я вкладывал в нее другой смысл, именно тот, о котором я вам сейчас говорю. Может быть, хорошо, что я сегодня говорю об этом первый раз.
Серебряков: В этой картине художественные допущения важнее, чем историческая правда. Потому что эмоциональная составляющая этой картины важна для воздействия на зрительскую аудиторию. Это был один из первых российских фильмов, сделанных на таком высоком уровне. Это было событие, без сомнения, для российского кинематографа. А для меня — гонорар! (Смеется.)
Пушкин: Мне было стыдно, когда люди всерьез рассуждали о том, что у нас в кадре кроссовки, которых не было в 1980-е, и граната, брошенная в пещеру, учебная, потому что черного цвета. Кто не знает, у Adidas три полоски, у наших в фильме — четыре. В 1989 году я сам покупал именно такие армянские кроссовки. Носили ли их солдаты? Зависело от части. В одной была муштра, все ходили в берцах, в другой на задание надевали удобное, особенно старослужащие. Но это все так несущественно, даже не знаю, зачем это обсуждают.
С точки зрения исторических деталей я не вижу в фильме проколов. Но есть три момента, которые замечаю лично я — за 20 лет никто про это не говорил. Расскажу про один: когда караван приезжает на одну из высокогорных точек, из БМП достают брагу. Герои подходят к дверце, открывают, и, внимательно присмотревшись, мы видим, что в двери лежит что-то красное. Люди сведущие определят: это поплавок. Уставная вещь, которая лежит в укомплектованном БМП на случай, если он погружается в воду. Уверен, в условиях горного Афганистана, где не только устав, но и здравый смысл не всегда работал, военные бы первым делом от этой вещички избавились.
Бондарчук: Нам прилетело за зубы. За красивые белые зубы в кадре. Но я подумал: а почему мы все такие уродцы-то? Сейчас бы сделал их на цветокоррекции более блеклыми, а тогда не стал. Играл ли Пореченков Хартмана из «Цельнометаллической оболочки»? Нет, конечно. Сама сцена хрестоматийная, ее после меня миллионы раз снимали. Да и у Миши был опыт военного училища, он шел от себя, орал, ругался. Я, кстати, до съемок «9 роты» Кубрика не видел. Должен был во ВГИКе, но прогулял. Так что сложно здесь придраться.
Осадчий: Когда мне вручали «Белый квадрат», то на сцену выходили актеры, которые представляли номинантов. Нонна Гришаева, объявляя меня, пошутила, что с такими зубами мы точно всех порвем.
Победы и поражения
Яцура: Трейлер «9 роты» клеили сотрудники маркетингового отдела СТС под руководством Глеба Алейникова, ученики Бориса Юхананова, который воспитал целое поколение правильных, коммерчески мыслящих людей. Наша премьера была запланирована на 29 августа, а на 24 сентября стоял релиз «Дневного дозора». 5 мая у «Гемини» выходил фильм Ридли Скотта «Царство небесное», к нему мы и приклеили первый трейлер «Роты». Прокатчики «Дозора» увидели ролик и поменяли даты, переехали на 1 января 2006-го. Это был момент, когда отношение к нашему фильму как к фильму очень хорошему, но не успешному, стало меняться. А с момента, когда за полтора месяца до релиза в городе повесили характер-постеры, стало ощущаться, что дело будто пахнет большим успехом.
Долг по займам был оформлен на меня как на физлицо, я за него расплачивалась потом еще 11 лет, расписки были подписаны мною. Продюсерская компания «Слово» прекратила свое существование, а материнская киностудия стала «Кинослово» и унаследовалась Петей Ануровым.
Когда «9 рота» заработала 27 миллионов на 365 копиях, все решили, что я арабский шейх, так что в тот момент меня немножечко порвали на части. Фильм вышел до появления ЕАИС (Единая федеральная автоматизированная информационная система). Фильм нещадно пиратили. Тем не менее если посчитать количество копий и сеансов (у нас было всего три недели), то наработка на официальную копию составила 1,9 млн рублей. Похоже, это до сих пор никем не побитый рекорд. При всех инфляциях и кризисах даже у «Чебурашки» сборы на копию — 2,9 млн рублей при прокате в 2023 году. Если пересчитать эту цифру с учетом инфляции, то показатель «9 роты» выше.
Это успех каждого их нас, но мой успех оказался больше, чем я могла представить. Я была к нему не готова. У Короткова была смешная идея сценария: если к человеку успех приходит раньше, чем он к нему готов, то он все равно потом проживет то, что не прожил до этого успеха. Я это запомнила, потому что у меня так и случилось.
Не пересматриваю фильмы, над которыми работала, и «9 роту» тоже. Впервые за 20 лет посмотрела этим летом и подумала: «Нормально!» Мне не стыдно за это кино. Это фильм, который можно любить. Фильм про юность, которая верна дружбе и не знает предательства. При этом считаю, что именно успех «9 роты» дал нашей индустрии ложный вектор: так называемые коммерческие фильмы стали снимать массово. Но мало кто брал в расчет, что и у Бондарчука, и у Тимура Бекмамбетова в бэкграунде было по 700 съемочных дней на рекламе и клипах, что у них прекрасная школа, высокая культура, большой талант, высокая точка обзора, что истории написаны лучшими сценаристами, что промо для русских релизов было впервые сделано в международном А-стандарте и транслировало национальную идентичность, как сами фильмы. Что эти успехи — штучные вещи. Для того чтобы сделать массовое, надо быть очень тщательным и аккуратным автором с талантом к созданию народного кино (как Джеймс Кэмерон, например). Иначе это просто кладбище денег. И Фёдор, и Максим говорили о том, что «Рота» — абсолютно рукотворная вещь, созданная при уникальном сочетании таланта, квалификации, взаимного доверия между разными людьми.
«9 рота» была сделана вопреки всему и прекрасна как кино, но с точки зрения общественного резонанса породила конвейер производства псевдокоммерческих фильмов. Если приглядеться ко многим «коммерческим» фильмам, видно, что они ошибка.
И многокартинье, которое мы наблюдаем в последние годы, вполне может быть тем самым ошибочным отголоском «9 роты»: люди так и не поняли, что это и как сделано. Притом что рецепта никто не скрывал, никто, как ревнивая хозяйка, не утаивал ни одного секретного ингредиента.
Осадчий: «9 рота» дала мне профессиональный старт, на который можно было обернуться. Все кинематографисты хорошо понимают, что значит сделать такую картину. Рома Васьянов однажды был в Польше на операторском фестивале Camerimage, где вручают приз «Золотая лягушка», к нему подошел оператор «Спасая рядового Райана» Януш Каминский и сказал: «У вас в России есть такой Максим Осадчий. Я видел „9 роту“. Передайте, что это очень круто». Это то, ради чего стоит работать. Однажды фильм помог мне в бытовой ситуации: потребовался один документ, справка, но возникла проблема с ее получением. Когда узнали, что я оператор, «9 роту» снимал, вопросов больше не было, справку дали.
Бондарчук: Тогда никто не верил, что военная драма может собрать в прокате. С первого показа прочили 3 млн долларов, не больше. Хотя в кино верили прокатчики и, как оказалось, зрители. Их «9 рота» привлекла огромное количество. А еще задрала планку индустрии, толкнула всех и вселила надежду в русское кино. Я в себя поверил и стал строить индустрию. Атмосферу, которая была на картине, сложно будет когда-либо повторить; это же дебют, в том числе и для многих участников группы. С той энергией ничего не сравнится. Сегодня в свои 58 я иногда чувствую на 38, поэтому кажется, что съемки были вчера. Но если взглянуть назад на развитие российской киноиндустрии, то будто несколько эпох пролетело.
В фильме «Дневной дозор» есть сцена, где Антон Городецкий попадает в метро, вылетев из огромного баннера «9 роты». Константин Эрнст мне звонил, спрашивал, можно ли так сделать. Тогда наш фильм был рекордсменом проката, собрав 25 млн долларов. Это серые деньги, тогда еще не было ЕАИСа, так что можно только предполагать, какие были реальные сборы. Я Эрнсту говорю: «То есть как? Вы порвете „9 роту“?» А он: «Ну да».
Автор: Андрей Захарьев (@Andrey zkh)
Иллюстрация: Павел Мишкин
Фото: пресс-служба Art Pictures Studio, Usoev Gennady / Legion-Media, «Гемини Фильм» / ТАСС, Александр Куров / TACC
Признана иноагентом в РФ.
Признан иноагентом в РФ и внесен в перечень террористов и экстремистов.
Сын Никиты Михалкова, актер и продюсер. В последние годы отошел от кино, занимается ресторанным бизнесом.
Признан в РФ иноагентом.
Предприниматель, муж Анны Михалковой.
Продюсер, медиаменеджер, режиссер, в нулевые руководил службой главных продюсеров канала «Россия».
Бизнесмен и кинопродюсер, в прошлом хозяин ночного клуба «Крыша мира».
Режиссер и писатель Сергей Говорухин, участник чеченской войны, где потерял ногу.
Древний крымский город-крепость, высеченный в скалах.
Диверсионный истребительный отряд моджахедов, предводителями которого, предположительно, были террористы Хаттаб, Хекматиар, Усама бен Ладен.
Наработка на копию — один из важнейших показателей успеха картины в прокате. Эту величину можно рассчитать, разделив общие сборы картины на максимальное количество копий за время проката. «9 рота» входит в топ-5 российских фильмов по наработке, в данном случае учитываются сборы по СНГ в целом. Если же пересчитать сборы с учетом инфляции, то «9 рота» более чем в два раза обходит «Чебурашку» по этому показателю, она также выше «Движения вверх» и «Дневного дозора».