Найти в Дзене

Во Владимире прошёл спектакль в стихах «Сорваться вверх»

Но, как подчеркнула Анна Ревякина, это был не спектакль в привычном смысле. «Много раз прозвучало слово «спектакль», – сказала она, обращаясь к залу, – но это не актерство. Это не супертеатральное действие. Это просто жизнь – вот какая она есть». Поэтесса объяснила, что всё, что зрители услышали, – это слова, когда-то произнесённые в реальной жизни: на донецкой кухне, в дороге, в отряде, в Москве или во Владимире. «Поэзия – это всегда от сердца к сердцу, – отметила она. – Это возможность поскрести изнутри, из самого нутра, добыть единственное правильное слово и найти ему нужный порядок в тексте». Особую ценность вечера Анна придала его неповторимости: «То, что вы увидите сегодня, не увидит больше никто. Каждый раз, когда мы едем в другой город, я переписываю текст. Потому что он меняется, живёт своей жизнью». Ревякина вспомнила, как в тридцать лет, издав первую книгу стихов – «Сердце», 27 стихов о любви – верила, что нет ничего важнее любви. Но одним из самых пронзительных моментов веч

Но, как подчеркнула Анна Ревякина, это был не спектакль в привычном смысле.

«Много раз прозвучало слово «спектакль», – сказала она, обращаясь к залу, – но это не актерство. Это не супертеатральное действие. Это просто жизнь – вот какая она есть».

Поэтесса объяснила, что всё, что зрители услышали, – это слова, когда-то произнесённые в реальной жизни: на донецкой кухне, в дороге, в отряде, в Москве или во Владимире.

«Поэзия – это всегда от сердца к сердцу, – отметила она. – Это возможность поскрести изнутри, из самого нутра, добыть единственное правильное слово и найти ему нужный порядок в тексте».

Особую ценность вечера Анна придала его неповторимости: «То, что вы увидите сегодня, не увидит больше никто. Каждый раз, когда мы едем в другой город, я переписываю текст. Потому что он меняется, живёт своей жизнью».

Ревякина вспомнила, как в тридцать лет, издав первую книгу стихов – «Сердце», 27 стихов о любви – верила, что нет ничего важнее любви. Но одним из самых пронзительных моментов вечера стало чтение стихотворения, в котором переплетаются образы войны, любви и хрупкости человеческой души:

«Горизонт терриконовый, да облака кучевые.

Поиграй со мной, не во взрослые, не в ролевые.

Поиграй словами, слова здесь теперь другие.

Обреченные распадаются не на буковки...

Человечья душа есть подобье луковки,

И порой она вся на плохо пришитой пуговке

Как-то держится, страшно тронуть,

А вдруг отскочит...»

Зрители замерли, слушая строки о любви как о спасении:

«Я хочу, чтобы ты всю войну проспала в заколдованной чаще.

А потом пусть разбудит тебя входящий полуночный звонок,

в котором не будет страха...

Я люблю тебя, это мышца, но все же птаха,

Взаперти поющая под камуфлированной рубахой».

В диалоге, прозвучавшем со сцены, звучал главный вопрос вечера:

– Ты любишь? – спрашивает Анна.

– Да, – отвечает Матвей.

– А если жить без любви?

– Тогда нет смысла жить.

– То есть, любовь – это смысл жизни?

– Да, но иногда ее можно чем-то заменить.

– Чем же? Стихами можно заменить любовь?

– Нет, это любовь пишет стихи. Может быть, стихи – это плод любви?..

Матвей Раздельный, в свою очередь, рассказал, как, оказавшись в Донецке во время СВО с блокнотом вместо оружия, он встретил «самых советских и русских людей на свете», которые, «много лет убиваемые, не умирали, будто бы пригубив из чаши святого грааля». Он вспоминал, как собирал стихи Анны, и как потом, «отложив заработанные две получки, ушел отовсюду, где человечности не хватало, и улетел вдруг в Читу, а там Анна стихи читала».

Матвей спросил, как Ревякина представляет себе победу. Собеседница говорила о победе – не как о символе, а как о живом образе:

«Не представляю. Знаю только, что сразу узнаю её. Мне кажется, я, если я сейчас, как следует, зажмурюсь, то я смогу рассмотреть её в будущем. У неё в руках цветы, охапка целая. Кажется, это сирень, или ландыш, как в стихотворении. А может быть, пионы?»