«В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;
Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
Новый город со дворцом…
…Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят».
(с) «Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди». А.С. Пушкин
Эти стихи нам знакомы с детства и поэтому воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Между тем, ситуация, описанная в последнем процитированном двустишии, весьма странная. То, что пушки выстрелами велят проплывающему мимо кораблю пристать — вполне обычное дело. Налог с транзитной морской торговли, тут всё понятно. Но вот почему эти пушки палят именно с пристани? Ведь в реальности такого никогда не было, да и быть не могло!
Прежде всего, пристань находится на уровне моря (максимум на метр выше, но не более, иначе корабль разгружать будет трудно). Не лучше ли поставить пушку, направленную на проплывающие мимо корабли, на возвышенность, для увеличения дальности обстрела и лучшего обзора? Если поблизости нет естественных возвышенностей, то можно возвести насыпь или построить форт или целую крепость. В портовых городах пушки именно так и размещали, как минимум на специальных позициях на возвышенности или же в фортах.
К слову о специальной позиции. Пушки той эпохи требовали немалого пространства вокруг, ведь их заряжали с дула. Кроме того, пушка могла взорваться, поэтому лучше всего, если места хватает, огородить её валом. А вот на пристани пушка, даже одна (в тексте поэмы они упомянуты во множественном числе) будет мешать погрузочно-разгрузочным работам. Да и орудийные расчёты на пути грузчиков будут лишней помехой. Не говоря уже о вопросе безопасности — что, если экипаж приставшего к пристани корабля набросится на пушкарей, а саму пушку сбросить в море или затащит на свой корабль, после чего уплывёт с весьма дорогим орудием?
Пушкин заведомую чепуху написать никак не мог. Следовательно, у такого необычного размещения островной артиллерийской батареи была веская причина, возможно даже не одна. И при желании её можно найти. Прежде всего, кто эти пушки там расставлял? Царь Гвидон, который буквально только что был младенцем и в прибрежных артиллерийских позициях ничего не понимал, или же царевна-лебедь, то есть личность волшебная, но абсолютно не военная. Вот и поставили пушки куда придётся…
Нет, это объяснение не годится. Пушки сами по себе не стреляют, то есть орудийные расчёты при них были. Пушкари не могли не знать, как и куда их пушки следует поставить. И Гвидону они бы это растолковали, разумеется. В таком случае может быть следующее объяснение. Из текста поэмы видно, что «город со дворцом» на пустом прежде острове возник мгновенно, сотворённый чудом. При этом правильную артиллерийскую позицию для пушек не предусмотрели. Вот и пришлось пока установить их там, где для них хоть какое-то место было.
Однако возможно другое объяснение. Вот на оживлённом морском пути внезапно оказалась новая укреплённая позиция, собирающая дань с проплывающих мимо кораблей. У всех прибрежных государств немедленно возникнет желание прибрать к рукам остров вместе с городом и всеми его чудесами. Пушек у царя Гвидона немного, перестреливаться с подплывающей эскадрой — дело рискованное. Один корабль эскадры свяжет боем форт с его пушками, прочие высадят десант и всё, Гвидон перестанет быть правителем, а его остров присоединится к владениям… ну, например, того же царя Салтана.
Предотвратить такое развитие событий могли как раз пушки, нацеленные на пристань. Поскольку остров прежде стоял пустой, скорее всего удобных гаваней на нём немного, возможно всего одна эта пристань. Есть смысл прикрыть её пушками, которые могут смести картечью любой десант. А купцы, описывавшие эти пушки, просто не делали разницы между пушками, стоящими непосредственно на пристани и пушками, стоящими возле пристани, только и всего. Кстати, по тексту морские купцы рассказывают о пушках как раз царю Салтану, то есть приморскому правителю, у которого как раз может возникнуть нездоровая мысль попробовать на прочность новоявленный город на острове.