С предыдущими заседаниями клуба, а - соответственно - с предыдущими эпизодами "РЕИНКАРНАЦИИ", можно ознакомиться, воспользовавшись нарочно для того созданным КАТАЛОГОМ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
Вот и произошло в нашей альтернативной конституционно-демократической Империи то, что исподволь назревало несколько десятилетий. Будучи не в силах справиться с клубком накопившихся самого различного толка проблем, монархия практически безропотно пала жертвою собственного демократизма в итоге давно замышляемого бескровного переворота, подготовленного героем предпоследней сентябрьской главы - тайным кукловодом полковником Адельбергом. Итак - вновь у власти коммунисты, но на сей раз - вроде бы как - "одумавшиеся", "с человеческим лицом". Или это только маска?.. Во второй части давайте вновь вернемся к персонажам первой - что с ними теперь?
РЕИНКАРНАЦИЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ
Николай Ильич Адрианов в задумчивости – естественное его состояние в последнее время! – провел рукою по клавишам печатной машинки и с проворностью, которой никак нельзя было ожидать от двух согнутых козюльками указательных пальцев, начал строчить, заполняя чистый бумажный лист бередящими его душу мыслями.
Сочиняемый им нынче текст не предназначался ни для кого, его нельзя было ни напечатать, ни прочесть публично вслух - разве что джля двух-трех человек, ни произнести в трибуны. Фразы, льющиеся прямо из головы, были непричесаны и возбуждены, они кричали, они просились на бумагу, и Николай Ильич, уступая, позволял им это.
«... Кто?.. Какой новоявленный Макьявелли, какой функционер-пружинка, какой сторонний праздный наблюдатель в состоянии сегодня назвать причины, по которым конституционно-монархическая Россия беззвучно и без всякого сопротивления рухнула, отдавшись во власть новоявленных коммунистов? После пугающих и раздирающих в кровь душу всякого русского человека событий 1917-1921 гг. власть пыталась решить все проблемы разом, что, надо заметить, на значительно долгий промежуток ей удалось вполне. Но где, когда Империя и правительство почили на лаврах, перестав совершенствоваться и удовлетворять чаяниям народонаселения? С чего правительство вдруг решило, что уж теперь-то оно мило всем и любимо всеми, что все всем довольны, и Россия – едва ли не рай земной? Где, кем была допущена та слабина, сделана та трещинка, из-за которой незыблемая стена в одночасье рухнула? На каком этапе власть из активной стала пассивной, дав благодатную почву для недовольных и откровенно враждебных к существующей власти сил? Неужели химический процесс «революционного окисления», начавшийся еще в 20-х и, слава Богу, прерванный, все так потихоньку латентно и продолжался все эти годы, пока, не почувствовав слабину власти, не рванул вдруг в обновленной имперской реторте?
Увы, ответы на эти вопросы можно будет получить только спустя хотя бы десятилетие-другое, нам же нынешним разумнее всего будет попытаться осмыслить: что принесет стране обновленный коммунизм? Однажды наученные Историей, новоявленные ленины сегодня опасаются репрессалий изнутри, избегают излишней жесткости, раздают автономии и суверенитеты направо и налево, но, право, лучше не заблуждаться на их счет: это мягкость кастета в бархатной рукавице! это волчий лик под масками обаятельных и либеральных марковых и миловановых! Комитет по цензуре, введенный указом месячной давности – тому подтверждение! – и это только начало, господа! Указ о дополнительном налогообложении частных предприятий, оставляющий владельцам практически гроши и вынуждающий их к кабальной продаже этих самых предприятий государству – не что иное, как скрытая форма реквизиции. Указ о дополнительном налогообложении собственников жилья с фондом более 20 квадратных метров на душу, вынуждающий продавать свои дома по специально установленным грабительским государственным расценкам – не что иное, как та же реквизиция, ибо оплачивать даже небольшой особняк нынче не в состоянии никто! Роспуск Государственной Думы – откровенный удар в нос заигравшимся в недовольство прежней властью идеалистам! Итоги выборов в новое Представительное Собрание – издевательство и, несомненно, – открытая подтасовка! Остается только сцепить зубы и терпеливо ждать, когда в наши двери постучат агенты Комиссии по государственной безопасности – отвратительное новое словцо «Комгебе»! – и как встарь с узелками потащат в «Кресты» или в «Лефортово»...
... Николай Ильич с удовлетворением и чувством, знакомым каждому пишущему, когда переполнявшие голову еще недавно мысли полностью переносятся на бумагу, щелкнул жирной точкой и устало откинулся на спинку стула. Он и сам не знал, зачем написал всё это. Напечатать подобное было уже невозможно. Просто просилось. Просто наболело. За последние полгода он будто впал в некое сомнамбулическое состояние, сковавшее его волю и сделавшее его как бы сторонним безучастным наблюдателем за происходящим вокруг него. За какие-то несколько месяцев он перестал быть депутатом, доходы его упали почти до нуля, расходы по оплате жилья увеличились до четырехзначных цифр, а цензурные баталии проигрывались одна за другой. Более того, в редакции появился ехидный немудрящий человечишка, член этого самого Цензурного комитета, самолично вычитывающий все гранки и вычеркивающий любое высказывание, любую фразу, по его мнению, представляющие крамолу. Слово «крамола» он, конечно, не говорил, а свою работу именовал «прививанием читателям лояльности и объективного взгляда на существующую власть». «Ведомости» на глазах превращались едва ли не в «Правду», кстати, ставшую теперь самой многотиражной газетой в России, называющейся отныне Российской Народной Конфедерацией.
В самом Николае Ильиче тоже в одночасье произошли разительные перемены: былые подвижность, подтянутость, желание быть везде сразу и привычка экономить каждую минуту сменились в нем на обрюзглость, дикую и немыслимую ранее привычку дремать днем после обеда и безразличие ко всему. Он уже осознал, что, скорее всего, газета – его детище! – принадлежать ему скоро уж не станет, и он либо будет госслужащим при ней, либо безработным, что с фамильным домом Адриановых тоже придется расстаться, и что вообще – жизнь в том ее понимании, какой он привык ее ощущать на вкус, наверное, тоже кончена. За детей он, как ни странно, не очень тревожился – они были уже взрослые, и как-нибудь сами могли найти способы выживания при заданных условиях… Но жена Елена Михайловна! Как она перенесет разорение родного гнезда – с ее-то давлением и аритмией?! А что делать с пейзажами?! Продать? Ни за что! Да и кому? Нынче почти все, кого он знал, оказались примерно в таких же обстоятельствах, в каких очутился и сам Николай Ильич! Государству? Оно почти наверняка или предложит копеечную цену, либо вовсе объявит его коллекцию собственностью народа и реквизирует под каким-нибудь благовидным предлогом. Николай Ильич почти с жалостью вспомнил, какой чудный этюд Поленова предлагал ему купить почти задаром милейший и деликатнейший Василий Аркадьевич Загряжский, решившийся на эмиграцию в Черногорию. «Голубчик, я же помню, как вы просили меня уступить его – так забирайте!» - стесняясь сам себя, отводил в сторону глаза Загряжский. И что же – так же как он бегать по знакомым, предлагать занятие всей своей жизни в розницу или оптом и проедать эти жалкие гроши?
Сердце нехорошо сжалось и упало куда-то вниз. Николай Ильич припомнил, как дочь Юлинька с очаровательным цинизмом юности, пожав плечиками, предложила ему поучаствовать в распродаже, «если сам не можешь!» - как она выразилась. Глеб ничего не сказал, поглощенный какими-то своими мыслями. Он был обижен тем, что его авто по настоянию отца был продан, и теперь являл всем своим видом немой укор родителям, придерживающимся идиотских принципов и не могущим пойти на разумный компромисс с новой властью. Он поначалу даже приводил пример с родителями своего приятеля Коко Соловьева, смогших переступить через свое баронство и как-то нашедших общий язык с коммунистами, но Адрианов-старший посмотрел на него такими бешеными глазами, что Глеб осекся и более таких бесед не заводил, предпочтя присутствовать на обязательных по-прежнему семейных завтраках с лицом Моцарта, сочиняющего в уме оперы, а потому далекого от мирской суеты.
А, может, и правда – уехать? – все чаще посещала Николая Ильича зудящая мозг мыслишка. Он даже брал как-то в руки атлас и подолгу, обстоятельно разглядывал разноцветные его страницы с точками городов, голубыми пятнами озер и извилистыми линиями дорог. Если ехать – то не в жаркие страны, ни в коем случае не в жаркие! У Елены Михайловны гипертония, сам он температуру выше двадцати градусов переносит с трудом… Вот – Канада… Воображение рисовало уединенный двухэтажный коттедж с каменными фундаментом и первым этажом – непременно на берегу озера и в окружении вечных сосен. Неподалеку, верстах в десяти, должен быть небольшой поселок с магазином, кинотеатром и почтой. На озеро должны выходить мостки с причалом для моторной лодки – надо, наконец, научиться рыбачить, говорят, в его возрасте это крайне полезно и успокаивает… Опять же – грибы, ягоды… Черт, что за чушь лезет в голову! – раздраженно спохватывался Николай Ильич и гулко – как застрелился! – захлопывал атлас. Какая Канада? Отчего непременно Канада? Почему он – коренной русак, дворянин, должен ехать в какую-то там Канаду, чтобы по вечерам, хмурясь от излияния желчи, смотреть там по телевизору короткие сюжеты о жизни в новой коммунистической России в новостных программах? Почему он должен сдаваться? Разве он сделал для своей страны что-то дурное – что ему теперь необходимо как проворовавшемуся преступнику со сменой белья в чемодане бежать куда-то? Нетушки, господа товарищи! А что если – бороться?.. Да, бороться с ними – сплотить вокруг себя оппозицию из таких же, как он? Ведь есть же они – и немало! Тут Николай Ильич суживал глаза и незаметно для самого себя плотнее сжимал кулаки до белых костяшек… Да что там – можно даже возглавить оппозиционное движение! Его, Адрианова, имя еще что-то да значит – недаром «Ведомости» были одной из самых раскупаемых газет, к голосу которых прислушивались сотни тысяч! Или даже – возглавить вооруженную борьбу! Не хотите по-хорошему – получите по-плохому! Услужливое воображение рисовало ненавистное лицо Маркова во время ареста… Да, Маркова, Клыкова, Милованова, Кагарлицкого, Кутейникова – все должны ответить перед обманутым ими народом!
Однако, вскоре – как и после мыслей о Канаде – пелена спадала с глаз Николая Ильича и он, досадуя на разыгравшуюся фантазию, гнал от себя сладостные картины и даже махал руками как от дыма, возвращаясь к суровой реальности.
В редакцию он теперь наведывался нечасто - было противно: «Ведомости» в нынешнем своем виде представлялись ему изнасилованной женщиной, отчего-то с полным безразличием к этому отнесшейся. Передовиц он не читал, подписывание гранок передоверил человеку из Комитета с мерзенькой фамилией Шлифер, а если Серафим Дмитриевич по многолетней привычке подходил к нему с насущными вопросами – морщился и капризно-устало отвечал: батенька, вы же сами все можете, что вы ко мне по пустякам… Овсянников вздыхал и, всё понимая, делал сам. Единственное, чего Николай Ильич касался лично, был коммерческий вопрос. Тиражи стремительно падали, т.к. читать обновленную газету старая аудитория либо уже не могла, либо не хотела, а новая предпочитала прессу тоже новую – без былого имперского душка; налог на Адрианова как на предпринимателя возрос до пугающего его значения - по сути, «Ведомости» стали убыточным предприятием, которое надо было бы уступить государству, да не хватало решимости. Николай Ильич с упоением мазохиста вникал в бухгалтерские счета и балансы и, непонятно чему радуясь, потирал ладони со словами: - Та-ак… преотличненько! Славненько! – будто речь шла не о его детище, а о финансовой несостоятельности какого-нибудь Маркова.
Если случалось засиживаться в пока еще своем кабинете, Николай Ильич звал к себе Овсянникова с завтрашним выпуском, и они, соорудив нехитрую закуску, распивали бутылку водки, с мстительным наслаждением читая подписанные Шлифером гранки.
- Ну-с, милейший Серафим Дмитриевич… давайте посмотрим – что вы там сегодня наваяли! – с кривой улыбкой садиста, склонившегося над беспомощным телом, протягивал Адрианов, уже заранее предвкушая, как всласть поглумится над полетом коммунистической фантазии. – Вы водочку-то наливайте… наливайте… А! Вот! Завтра, 10-ого ноября, в кинотеатре «Элизиум» состоится торжественное открытие кинофестиваля «Новое кино новой России». Перед публикой выступят члены жюри во главе с председателем – министром культуры А.В.Анцахом… Серафим Дмитриевич, господи, что за фамилия-то такая вымученная? Что у них – русаков не нашлось? Хоть бы псевдоним какой себе взял, ей-богу… Анцах!.. так… Анцахом и ведущие кинематографисты Российской Народной Конфедерации. В программе фестиваля премьерные показы эпопеи «Сердце Ильича» о жизни и героической гибели Ленина… О, боже! Я так и знал! Они этого вурдалака из могилы извлекли! Могу себе представить эту киношку! Когда только наклепать успели?.. Наливайте, голубчик, наливайте! … ага, о чем бишь я?.. гибели Ленина, а также драмы «Семья Дробышевых» о преемственности поколений и идеалов. Прелестно, Серафим Дмитриевич! С культурой вижу – всё у них на мази, давайте полюбопытствуем, что же в политике… Ага! Вот министр сельского хозяйства Семенов… Странно, псевдоним что ли? Не может этого быть, чтобы вдруг – и Семенов! …заявляет, что государство более не может себе позволить держать единые завышенные тарифы по стране для закупок у крестьянских и фермерских хозяйств их продукции, потому что это по его мнению приводит к необоснованно высоким заработкам частного собственника и вредит экономике страны… Вот как? Любопытно! Наливайте, голубчик! Министром предлагается создание государственных кооперативов, вступить в которые могут все желающие собственники… Это что – снова идея коммун? Прелестно! Значит, Марков все-таки решил отомстить аграриям за их примыкание к нашему лагерю и ставить на рабочих! Интересно, долго ли будет разбалованный нами крестьянин терпеть всю эту свистопляску?
Чтение гранок заканчивалось иной раз глубоко за полночь: удовлетворенный извергнутой из себя язвой, Николай Ильич приезжал домой совершенно пьяным и стелил себе сам в кабинете, разглядывая при свете уличного фонаря свои пейзажи. «Не продам. Ни за что не продам!» - решал он, сквозь прищуренные веки еле различая пойменные луга, пшеничные дали и стайки березок над утесом. – «Пусть лучше придут реквизировать – по крайней мере, можно будет закрыть их своим телом… Пусть стреляют!»
Новая власть, надо заметить, вела себя пока довольно корректно: писались Указы, принимались Законы, создавались ответственные за исполнение этих Законов комиссии… Однако, люди понимающие отмечали, как незаметно растет уровень полицеизации страны и число ведомств, вроде бы к внутренним делам отношения не имеющих, но тем не менее их курирующих. Был объявлен набор в полицию, называвшуюся теперь «народной милицией», создана пугающая всех и неизвестно чем занимающаяся Комиссия по Государственной Безопасности, говорили, что при Совете Министров есть какой-то секретное Первое Управление, вроде бы как связующее Комитет по идеологии с народной милицией и КомГБ, и лично ответственное за сие перед Председателем Правительства… Почти шепотом называлась фамилия некоего Адельберга, вроде бы бывшего при прежней власти начальником какого-то секретного политического отдела. Николай Ильич, собственно, знал его, и даже несколько раз на приеме у министра внутренних дел сидел рядом: от полковника приятно пахло дорогой туалетной водою, выдержанным виски и хорошим табаком. А теперь – вот, поди ж ты – пренебрег долгом и честью, сошелся с коммунистами! Старый дворянский род, был в чести еще при дворе Николая I… До Николая Ильича периодически доходили слухи о тех или иных бывших однопартийцах, и даже весьма именитых, решивших сотрудничать с новой властью: вероятно, здесь в ход шел элементарный и гнуснейший подкуп деньгами и должностями, ибо коммунистам необходимы были звонкие имена! На них уже работали Бобринский, Львов, оба Панина, даже кое-кто из уцелевших Романовых. Слава Богу, дозволено было покинуть пределы России последнему императору Георгию Павловичу с семейством: не повторили большевички трагических кровавых ошибок 18-ого года, побоялись! Впрочем – надолго ли? Говорят, тюрьмы в крупнейших городах России уже переполнены, чего не было в рухнувшей Империи уже много десятков лет. А кем, спрашивается, переполнены? Уголовниками, встрепенувшимися было после бескровной революции в надежде на хаос и перераспределение благ? Ну, было немного, но новая власть быстро это пресекла – надо отдать ей должное… Значит, еще кем-то. Вопрос…
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё, сколь-нибудь регулярное на канале, а также будущие статьи нового цикла - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу