©
Данное произведение не рекомендуется к прочтению лицам младше 18 лет.
Часть 17. Самосад против Сафо: табачные баталии.
Чтобы снять напряжение и воспрять духом, Сергей предложил:
– Вот теперь можно сделать перекур. После благополучного завершения борьбы на руках, как говорят в таких случаях североамериканские индейцы, «выкурим трубку мира», чтобы зла никто ни на кого не держал и не помнил.
– Добре! - похвалил за мир и согласие Василий Серафимович. - И добавим к сказанному народной пословицей: «Ялгаксшить эряви мяляфтомс, а кяжть ведьс ваяфтомс (дружбу надо помнить, а зло в воде утопить)».
Сергей, ухмыльнувшись, добавил своей поговоркой:
– Дружба дружбой, а табачок врозь.
Василий Серафимович сделал удивлённое лицо и посмотрел с кривой улыбкой на молодого куркуля.
Есенин понял, что лишнего брякнул, не подумав, и, быстро сориентировавшись, сказал:
– Но только не сегодня и не в нашем случае, - вальяжно, по-барски предложил. - Давай закурим моих, дорогой мой человек. Узнаешь, что такое хороший табак высшего сорта, угощаю тебя от чистого сердца, - и протянул пачку папирос Серафимычу.
– Какие куришь, Сергей? – взял тот одну папироску из его пачки.
– Папиросы марки «Сафо», - поэт сам взял следом из пачки папироску и с самодовольным видом продолжил. - Я тебе так скажу, Серафимыч, это не табачок, а райское наслаждение, - затем поднёс папироску к носу, понюхал и при этом закатил глаза от наслаждения.
Василий тоже решил получить райское наслаждение от этих папирос и коротко скомандовал:
– Поджигай!
– Момент! - Сергей зажёг спичку о коробок и поднёс огонёк к папироске Серафимыча.
Тот закурил папироску, сделав несколько затяжек, ничего не сказав.
Сергей от этой же спички зажёг свою папироску. После каждой затяжки он нахваливал свой табачок на французский манер, говоря:
– Шарман.
– Какая такая шарманка? - не понял и переспросил его Василий Серафимович.
– Какая же ты, глухая тетеря, Серафимыч! Я тебе говорю не о музыкальном механическом ящике «шарманка». А «шарман» - это французское слово, и звучит это на французский манер как «charmant», что означает «превосходно» или «восхитительно».
Истопник, вняв значение ранее ему непонятного слова, с ухмылкой подтвердил:
– Тепереча и мне понятно хранцузское слово. Хотя твои папиросы это не шалман и не лагман, - специально с подковыркой переиначил слова на свой тарабарский манер, сделав замечание. - От этих твоих папирос нет никакого толку. Один только дым пускаю бестолковый. В этом табаке нет крепости, ни вкуса. У тебя, Сергей, «труба пониже, и дым пожиже», только деньги на ветер - кхе-хе-хе!
– Что ты понимаешь в хорошем табаке? - с критическим замечанием обиженно ответил Сергей.
– Куда мне до вашего понимания. Мы же не курим дорогих папирос. А ну-кось, закури моих дешёвых, узнаешь, почём фунт лиха мордовского самосада.
У меня такой знатный домашний табак: крепкий в меру и духовитый. Как затяжку сделаешь, сначала душа выворачивается, а потом сворачивается, и в голове сразу прояснение появляется. Вот моё нутро ощущает дым родного края, аж сердце щемит при воспоминании о далёком отчем доме. Вот какой у меня славный табачок, - предложил он и вытащил кисет с табаком.
– Давай, Серафимыч, забей мне козью ножку. Отведаю твоего домашнего мордовского самосада. Уж слишком ты его хорошо нахваливаешь. Не грех не отведать домашний табак и оценить его по достоинству, - Сергея не надо было долго уговаривать от дегустации самосада.
Василий Серафимович привычно сделал козью ножку из газеты «Гудок». Затем достал кисет и, не торопясь, забил цигарку самосадом туго под самое горлышко. Прикурив от зажженной спички, раскурил цигарку, попыхивая, как паровоз, дал длинную струю дыма, которая заволокла табачным дымом всё впереди себя. Хоть глаз коли, не было видно даже собеседника.
Он предложил: – Держи, Сергей, мою цигарку. Вдохни поглубже, станет жарко...
Сергей, улыбнувшись, в ответ сказал: – Прямо дымовая завеса, ни хрена не видно, - затем кое-как увидел в руке Серафимыча цигарку, взял в свою руку. Но сразу не спешил затягиваться в полную силу, так как знал силу самосада. А сделал ползатяжки и выпустил дым изо рта поверх себя.
– Ну, как, забирает? - с большим любопытством поинтересовался Василий Серафимович.
– Ещё как. Я уже чувствую твою мордовскую родину своим нутром. Едрёна твою вражину мать… Уха-ха-ха.
– А на вкус какой? - языком облизав губы, спросил Серафимыч.
Сергей дал нелестную оценку, кисло улыбнувшись, брякнул:
– Мордовским навозом попахивает! – Уха-ха-ха-ха.
– Чаво ты сказал?! - вскипел Василий Серафимович, быстренько ему напомнил: - Это, наверное, от твоей потуги потянуло, когда боролись на руках, - кхе-хе-хе.
Сергей пропустил мимо ушей колкое замечание, с недовольным видом сказал:
– Эх, слабоват твой самосадец!
– Ты что, шельмуешь? Ты сделай хорошую затяжку, - смеясь, подбивал на смачную затяжку самосада по самое не балуй, кочегар, убеждая: - Да затянись поглубже, не робей, ты же крепкий мужик с виду, Сергей, - кхе-хе-хе.
Есенин сделал глубокую затяжку всеми фибрами души. Сначала он в лице побелел, затем покраснел, затем позеленел и начал переливаться всеми цветами, как заклинивший светофор. Затем, мало погодя, пошёл такой кашель, что из глаз брызнули слёзы, как из брандсбойта. Из носа пошли сопли… - он явно перестарался в своём усердии.
– Эхе-хе-хе… Аж дым пошёл у меня со всех щелей, - уха-ха-ха, - ты явно, Василий Серафимович, провокатор… в рот тебе чих-пых…
– Вот видишь, как, Сергей, тебя пробрало, аж заштормило, то влево, то вправо, как на палубе тебя качает.
– Господи! Как же меня пробрало, не могу ни вздохнуть, ни пёрнуть, и воздуха мне опять не хватает! У меня аж помутнело в глазах, как будто обухом по голове шибануло. Чуть лёгкие не выплюнул вместе с дымом. А ну, постучи мне по спине, Серафимыч, чтоб дым выбить дурной из моих лёгких.
– Вот какая в нём силища, для мужика в самый раз. К моему мордовскому самосаду нужна привычка. А мы уже привыкшие, - деловито и со знанием дела объяснил Василий Серафимович.
– Ты решил меня убить? Серафимыч! Твоя махорка быка убьет, – сделал неутешительное умозаключение.
– Нет, целое стадо! – аха-ха-ха!
– Лучше я свои папиросы покурю. А к твоему самосаду привыкать не хочу и не буду. Да у меня вся одежда пропахла твоей махоркой, ни один заграничный одеколон не задушит этот тошнотворный запах. Ухе-хе-хе.
– Моя махорка силы дает! "Что русскому хорошо, то немцу смерть", – смеясь, сделал тот вывод, у кого духа больше.
Сергей, смеясь, поддержал:
– Правильно глаголешь, Серафимыч! Что не убивает русского мужика, нас сделает сильней! Уха-ха-ха!
– Добре! Слушай, Сергей, смешную байку про твои папиросы: Встречаются два фабриканта табачных папирос. Один у другого спрашивает, как дела по продажам папирос? Другой фабрикант отвечает: «Не очень». «А что так?» – спрашивает другой. «Вообще перестали покупать папиросы». «А у меня наоборот, покупают только моей марки папиросы». «А что ты в них добавляешь?». «50% навоза и 50% махорки». «Так ты еще в навоз махорку добавляешь?» Ухе-хе-хе!
– Хрен редьки не слаще, Серафимыч! – Затем Сергей затянул казачью песню:
– И я конечно думать мог,
И я конечно думать мог,
Когда на трубочку глядел,
На голубой ее дымок,
Когда на трубочку глядел,
На голубой ее дымок.
Как ты тогда-то мне лгала,
Как ты когда-то мне лгала,
Что сердце девичье свое
Давно другому отдала,
Что сердце девичье свое
Давно другому отдала.
Но я не думал ни о чем,
Но я не думал ни о чем,
Я только трубочку курил
С турецким горьким табачком,
Я только трубочку курил
С турецким горьким табачком.
Василий Серафимыч подхватил песню: – С мордовским лучшим табачком! - Кхе-хе-хе.
Сергей закурил свою папироску "Сафо" и, выпустив изо рта дым кольцами поверх себя, спросил:
– Слабо тебе?
– Кхе-хе-хе… И мы могём пускать дым кольцами!
— Ну, покажи свои обручи, Василий Серафимович! — приказал он, как командир своему подчинённому.
— Сейчас уголька подкину в печь. А ты выйди на улицу и посмотри на мою трубу, посчитай мои кольца. Уха-ха-ха, потом придёшь и мне доложишь…
— Хорошо ты меня уделал, Серафимович, ничего не скажешь, язва ты старая! Уха-ха-ха!
Оба смеялись, покуривая каждый свой табачок.
Продолжение следует.