Дмитрий Миронов — ветеран московского уголовного розыска. За годы службы он сталкивался с самыми страшными преступлениями и расследовал дела, которые потрясли страну. В этом интервью он делится опытом и рассуждает о природе серийных убийц, их мотивации и о том, как устроен мир, где добро и зло неизменно переплетаются.
— Каким вам представляется психологический портрет потенциального маньяка?
— Этот портрет многолик. Эти люди абсолютно разные: от человека с явными признаками психических нарушений, “абсолютного идиота” в психиатрическом смысле, до высокоинтеллектуального и разносторонне развитого.
В моей практике был сотрудник Российской академии наук, Института машиноведения — человек высокообразованный, с потрясающими музыкальными пристрастиями, эдакий “доктор Лектор”. Никто бы и подумать не мог, что он серийный убийца, который убивал детей и женщин.
Мотив — ненависть, сексуальность в хищническом проявлении. Зверь забирает то, что ему нужно, то, что диктует звериная природа.
При этом глубокое изучение личности таких людей постфактум — когда они уже задержаны, через тесты и опросники — не имеет прикладного значения. Мы можем изучить тысячу серийных убийц и ровно тысячу не поймать. Накопим массу информации, напишем десятки монографий, но пользы в практическом смысле это не даст».
— Психологи действительно помогают следствию найти серийных убийц?
— «Уголовный розыск оперирует понятием поисковых признаков. Это то, за что можно зацепиться в работе с огромным массивом информации, по каким критериям отсеивать подозреваемых. Приходится проверять сотни людей — например, ранее судимых за половые преступления или состоящих на учёте. Это колоссальные затраты времени и ресурсов. Поэтому особенно важно уметь выделять именно поисковый признак. Допустим, среди полутора тысяч ранее судимых за изнасилование в первую очередь нужно обратить внимание на человека с татуировкой в виде орла на предплечье, потому что преступник наверняка сделал себе именно такую. Вот это — работа психолога: вникнуть настолько, чтобы понять, где искать. А многостраничные трактаты про его детство, психоаналитические выкладки про маму, папу, инцесты и прочее уголовному розыску совершенно неинтересны. Дайте поисковый признак — вот и всё. Это и есть профайлинг, психологический портрет, который сегодня так модно обсуждать. Поэтому всё, что показывают в кино — как психологи сидят на совещаниях, руководят мероприятиями и рассказывают о личности неизвестного преступника — сказки».
— Как вы поймали единственную женщину серийную убийцу в России?
— «Начали происходить убийства, и, конечно же, мы искали мужчину по скудным описаниям очевидцев. Она нападала на мужчин с ножом, перерезала им горло, атаковала сзади. Всегда была одета в спортивный костюм, сама спортсменка.
Поэтому мы представляли себе молодого атлетичного мужчину, возможно, с гомосексуальными наклонностями, ведь объектом нападений были мужчины. Способ был контактный, кровавый: человеку нужно было видеть фонтаны крови, слышать хрипы.
Но оказалось, что всё это совершала девушка. Уникальный случай — женщина-серийный убийца с таким почерком, с мужской мотивацией. При этом абсолютно полноценная женщина, без проблем в общении с мужчинами. Всё тщательно спланировано и продумано, это не была месть из-за случайной обиды.
Мы применили методику психогеографического профайлинга — она разработана в Ливерпульском институте криминологии профессором Дэвидом Кантером. Суть в том, что у серийных убийц есть закономерности маршрутов и точек нападений. Мы рассчитали её перемещения и выставили скрытый пост.
Она бы не остановилась сама, наоборот, вошла во вкус. Мы предотвратили новые нападения. И даже если бы не задержали её на месте, через пару дней мы бы пришли к ней домой — она уже была в нашей очереди на отработку».
— Что заставляет маньяков становиться каннибалами?
— «В принципе, это природа поглощения, это природа овладевания. Возвращаясь к Спесивцеву, случай очень интересный с точки зрения криминологии. Как и любой из случаев, связанных с сексуальным каннибализмом, всё происходило довольно просто и примитивно.
Он орудовал в своей квартире: заманивал туда девушек, затем с ними расправлялся, приковывал их к батарее, какое-то время держал. Они вместе с матерью их как-то кормили, потом издевались, он совершал сексуальные надругательства над ними. Ну и затем убивали, некоторых расчленяли, кого-то даже употребляли в пищу.
Он был человеком абсолютно социально некомпетентным, малоспособным завести какие-то отношения с девушкой. И реализовывал свои природные сексуальные потребности вот таким способом. Будто паук, сидящий в норке, заманивал к себе самок и совершал с ними сексуальные действия. Он обладал ими, он забирал их.
Аналогичная природа у Мохова — знаете, этот маньяк, который двух девушек держал. Это природа обладания: я забрал, я держу, я тебя не отдам, не отпущу. Ты моя, я лучше тебя убью, растворю в себе, и всё — ты навсегда останешься частью меня.
В целом природа каннибализма бывает трёх видов. Религиозный каннибализм — присущ известным племенам в экзотических районах планеты. Каннибализм вынужденный — когда люди в жёстких условиях вынуждены поедать останки товарищей ради выживания. И сексуальный каннибализм — то, о чём мы сейчас говорим: поглощение, растворение в себе, обладание.
Очень мощная сексуальная пружина кроется в этом всём. Она настолько сильна, что стираются все табу, заложенные природой: нельзя потреблять плоть сородича как пищу. И люди идут на это. Сексуальный каннибализм — страшная и сильная вещь. Мы это видим у Спесивцева и у многих других убийц».
— Маньяки — это люди, пережившие серьёзные психологические травмы в детстве?
— «За свою многолетнюю карьеру я пришёл к выводу: общепринятые штампы, что маньяки берутся из плохого детства, плохого обращения или являются продуктом психосексуальных травм, не работают.
Во многих случаях у преступников в детстве не было никаких проблем. Возьмём Сливко — абсолютно нормальная семья. Ничего в его детстве не могло стать причиной таких преступлений. То же самое — Мария Петрова: полноценная нормальная семья, социализированные родители. Возьмём Теда Банди — тоже ничего такого.
Значит, эта версия не работает. И применительно к моей профессии акцент на то, как и в какой семье рос предполагаемый преступник, вообще не имеет смысла. Может быть, у кого-то из них были плохие отношения с матерью, кто-то был слаб в сексуальном плане, но это не ко всем относится. А если не ко всем, то в научном смысле нам это ничего не даёт.
Я хочу сказать: рассуждения о том, из какой семьи был человек, какие у него были травмы или не было их, кто его обидел, какие отношения у него с матерью — в уголовном розыске не имеют никакого значения. Наша задача — поймать его.
Картины, которые рисуют психологи: “его недолюбили, недокормили, что-то недодали” — это не поисковый признак. Психологи не работают, как в кино, вместе с уголовным розыском, они просто не нужны.
Может, я разобью миф, но это так. Откуда берутся маньяки? Откуда берутся гении? Казалось бы, никаких предпосылок нет, а человек становится нобелевским лауреатом. Перельман, например: внешне — бомж, антисоциальный тип. А он перевернул математику, решил тысячелетнюю задачу.
Откуда это в нём? Репетиторы? Воспитание? Вряд ли. То же самое и с маньяками. Гении — это знак “плюс”, добро. Маньяки — такие же гении и таланты, но со знаком “минус”. Просто другая сторона бытия».
— Откуда берутся маньяки?
— «Мы имеем дело с картиной с неизвестным художником, который нарисовал то или иное полотно. Какое у него было детство, какие отношения с девушками в пубертате — для нас это не имеет никакого значения. Наша задача — найти его, поймать.
То же самое с гениями. Откуда берутся гении? Казалось бы, человек учился на тройки, хулиганил, ничем не выделялся, а потом бах — и нобелевский лауреат. Тот же Григорий Перельман: внешне антисоциальный тип, выглядит как бомж, но совершил переворот в науке. Откуда это? Сотни репетиторов в детстве? Нет.
Вот и с маньяками ровно так же. Если гениев и талантов мы считаем знаком “плюс”, то эти — такие же гении, только со знаком “минус”. Это другая сторона бытия».
— Может ли психически здоровый человек совершать жестокие убийства?
— «Вменяемость определяется тремя критериями: человек осознаёт то, что он делает; предвидит характер и последствия своих действий; и желает наступления этих последствий.
Какие бы дикие вещи он ни творил — если эти критерии есть, он вменяем. Чикатило, например, прекрасно понимал, чего он хочет. Он получал удовольствие, убивая своих жертв. Он понимал, что удары ножом приводят к смерти. Он этого желал. Значит, он вменяемый.
Я ещё в юности задался этим вопросом — как человек, совершавший такие зверства, мог быть признан вменяемым? Чикатило говорил сам: “Я превращаюсь в зверя, когда завожу ребёнка или женщину в лес”.
Здесь уже можно говорить о метафизике: о ликантропии, превращении человека в зверя. Мы видим, что у некоторых убийц словно “влетает демон”, и человек преображается: остаётся внешне тем же — милым, социальным, семьянином, с работой — но в нём проявляется другая сторона, требующая крови».
— Как не стать жертвой маньяка?
— «Для девушек: не ходить одной ночью в лесу, не заходить с незнакомцем в лифт, не привлекать внимание вызывающей одеждой и макияжем. Большинство жертв становятся таковыми, потому что пренебрегают элементарными правилами личной безопасности.
Проблема в том, что люди воспринимают маньяков как персонажей фильмов или подкастов. Кажется: “Ну, есть они где-то, но меня это не коснётся”. А потом идёт пробежка ночью в парке — и всё, удар молнии.
Жертвой может стать любой: и житель Рублёвки с охраной, и обычная студентка. Никто не знает, кто работает рядом, кто живёт в доме. Иногда это может быть даже обслуживающий персонал. Рабочий сценарий — вырезать семью и исчезнуть. Так что думать “это касается только быдла” — ошибка. Жертвами становятся все».
— Нужно ли вернуть смертную казнь для серийных убийц?
— «Я выступаю только за такое понятие, как изоляция. Моя практика — найти этого человека и изолировать его. Будь это лишение свободы, психиатрический стационар, смертная казнь… Я не знаю, я очень прагматичен в этом смысле.
Но я не жажду ничьей крови, не сторонник “око за око”, растерзать и так далее. Пожалуйста, если есть такая возможность, они могут сидеть до конца своей жизни. Зачем обязательно смертная казнь?
Если государство считает, что оптимальнее применять смертную казнь, значит, это так. Пусть будет так. Но это всего лишь моё очень прагматичное видение. Лично моё. Изоляция».
— Сколько сейчас в России действующих маньяков?
— «Немного. И на самом деле проблема не такая большая, как она кажется из-за тру-крайм-подкастов. Это не так страшно в количественном смысле. Это очень маленький процент.
Поэтому считать это бичом нашего времени — нет. Серийные убийцы были всегда, есть и будут. Это не зависит от социально-экономических метаморфоз или ещё чего-то. В любой стране, в любой популяции человека такие вспышки есть.
Да, это неправильная, перекошенная сексуальность. С ними сложно работать, их сложно раскрывать, и они очень резонансные. Поэтому они всегда на виду и на слуху. Но мы не погрязли в серийных убийцах, слава богу».
— Какие мистические случаи происходили в вашей практике?
— «Один из самых мистических случаев был в Ногинском районе, где в лесном массиве располагалась воинская часть. Оттуда совершили самовольный побег четыре солдата. Их ничего не связывало: не жертвы дедовщины, никаких предпосылок для побега. Просто самоволка.
И спустя неделю в глухих лесах “грибник” находит четверых повешенных на одном дереве, на одном толстом суку. Без следов насилия, борьбы. Всё. И больше ничего. Как фильм “Ведьма из Блэр”.
Или случай с Кирой Ивановой, олимпийской чемпионкой по фигурному катанию. Мы занимались её делом. Она жила одна, и её нашли убитой в квартире спустя неделю-две после смерти. Множественные ножевые ранения, обнажённая, со срезанными волосами.
Но при дальнейших оперативных мероприятиях выяснилось, что Кира звонила матери и отчиму, и долго разговаривала с ними — 15 минут, даже больше. Это подтверждено данными узлов связи. Но на тот момент она уже была мертва четыре дня. Более того, её видели соседи, входящую и выходящую.
Она звонила из другого района — из Строгино, а её мама жила в Щёлково. Это мистика.
Был ещё случай: молодой парень, семьянин, на рынке к нему подошла старушка, дала книжку почитать — “Неофит”, мистическая тематика. Он её прочёл, и вдруг к нему пришёл голос, который велел приехать в Москву и найти “королеву”. Но чтобы её найти, он должен был убить восемь женщин.
Он совершил три убийства, после чего остановился и сам сдался. Говорил: “я понимаю, что мне приходится убивать, но голос заставляет, иначе он расправится с моей семьёй”.
Мы с ним беседовали уже в “Матросской тишине”. Он сказал: “вот мы с вами сидим спокойно, но если голос сейчас прикажет вас убить, я это сделаю. Возьму пепельницу и проломлю вам голову”. Это он говорил прямо в следственном кабинете».
— Работая с серийными убийцами, вы продолжаете верить в добро?
— «Всё уравновешено и сбалансировано. Всё идёт так, как должно происходить. Где-то должны висеть четыре солдата — и это тоже предусмотрено Вселенной.
Добро уравновешено злом, и наоборот. Даже в самых страшных вещах. Но добра, конечно, больше.
Каждый серийный убийца когда-то был маленьким мальчишкой в шортах, собирал игрушки, о чём-то мечтал. И где эта грань — мы не знаем. Но я продолжаю верить, что хорошего в людях больше».