Первая
Моя старшая дочь, на почве обожания индийского кино, записалась в кружок «Танцы Индии». Я поморщилась, но не препятствовала. Кружок был бесплатный, всё-таки 1990 год на дворе, и занятия велись в спортзале родной школы.
Пока дело не дошло до шитья атласных шаровар, решила сама посмотреть что там и к чему – восторженных «Ирина Александровна сказала!» мне было мало.
Дверь в спортзал оказалась приоткрыта. На спортивном мате, прижавшись спиной к стене, сидела, вытянув вперёд ноги, толстенная молодуха. Она была в синем штапельном платье в мелкий цветочек и держала в руке бумажный кулёк, в который плевала шелуху от семечек, рассыпанных рядом. При этом, не сбиваясь, она кричала:
- Раз, два, три! Раз, два, три! Молодцы! А теперь с музыкой!
Ирина Александровна, ткнула пальцем в портативный магнитофон, и зал наполнился индийской мелодией.
Танцующих было семь разновозрастных девочек, из которых три приходились родными дочерьми педагогу.
После занятий домой пошли вместе. Учитель танцев оказалась весёлой болтушкой, поражённой Индией на всю голову. Подойдя к перекрёстку, мы остановились и стали прощаться. Тут Ирина Александровна ойкнула и, щуря в улыбке глаза, сообщила:
- А у вас командир – мой муж.
Я остолбенела. Тогда Ирина Александровна, подумав, что я не поняла про кого идет речь, уточнила:
- Ваш ротный – это мой муж! – и, счастливая, рассмеялась.
Во мне поднялась волна досады. Вот этот молоденький, умненький и интеллигентный старший лейтенант – муж этой коровы с грязной головой?
Но надо было что-то отвечать, и я сказала:
- У вас замечательный муж. Очень корректный, с прекрасными манерами офицер – он мне очень нравится.
Ирина Александровна громко рассмеялась и пригрозила:
- Смотрите, он очень строгий!
Под впечатлением я была весь вечер, а, придя утром на службу, впадала в тихую скорбь при каждом взгляде на командира.
Через неделю нам был представлен командир роты - капитан Пахомкин. Я с недоумением посмотрела на старшего лейтенанта. А кто же тогда он? Старший лейтенант оказался нашим взводным. Как же я обрадовалась!
У капитана во рту торчали червивые зубы, закамуфлированные рыжими усами. Не смотря на то, что он только что вышел из отпуска, его форменные брюки пузырились на коленях. Я была удовлетворена - весь его вид был под стать жёнушке.
Надо сказать, что нас, девять офицерских жён, призвали для прохождения службы на отдалённом военном объекте и, за малым исключением, мы были очень далеки от познаний законов физики и химии. Нам предстояла короткая учёба, принятие воинской присяги и получение допуска к несению боевого дежурства.
Девчонки быстрей меня прошли медкомиссию и уже приступили к обучению непосредственно на объекте. Наконец, и я была готова влиться в учебную группу.
Стояла золотая осень. В модном плаще и на высоких каблуках я прогуливалась по территории части в ожидании распоряжений на завтрашний день. Из штаба вышел ротный, увидел меня и призывно махнул рукой. Я зацокала каблуками, а в голове носилось: «Чего изволите?»
- Та-а-к, - протяжно сказал ротный, обдумывая что-то.
- Федюк! Где прапорщик Сологуб? – закричал, пробегавшему мимо рядовому, капитан, - позови его!
Потом он обратился ко мне:
- Ольга Петровна, через, - командир посмотрел на часы, - скажем, полчаса, мы выдвигаемся на объект. Вы готовы?
В голове крутилось «не могу знать!», потому как смутно представляла, в какой готовности надо находиться, но ответила:
- Готова.
Из казармы выскочил прапорщик Сологуб, подошёл быстрым шагом и впился взглядом в рот капитана. Прапорщик был красивый, молодой и дородный украинец. Улыбаясь, он сиял множеством золотых зубов, был матерщинником и любителем женского общества.
Отойдя в сторону, капитан с прапорщиком что-то решали, при этом Сологуб то и дело смотрел на меня оценочным, но целомудренным взглядом. Наконец, капитан, коротко прокашлявшись, сказал:
- Ольга Петровна, по плану, мы сейчас выдвигаемся на объект. Нам надо будет выйти на автобусную остановку, сесть на 102 маршрут, выйти на 20 километре и пройти пешком 3 километра по грунтовой дороге.
Капитан и прапорщик развернулись и быстро пошли не в направлении ворот, а куда-то вглубь территории части. Я старалась не отставать, с ужасом думая, как я пройду три километра по грунтовке туда и обратно на своих каблуках.
Остановились мы перед высоким забором из жестяных полос – высечки при производстве консервных банок. Я стала искать глазами проход, но командирский голос отвлёк меня вопросом:
- Ольга Петровна, вы сможете перелезть через этот забор?
А тут надо сказать, что Ольга Петровна весила девяносто килограмм, и забор был выше её на целый метр. Физическая подготовка Ольги Петровны была слабой, зато подчинение командирской воле – безоговорочное.
Молча, я подошла к забору, ставшему вдруг ещё выше, потрогала круглые дыры, но товарищ капитан не дал и слова молвить:
- Ольга Петровна, просовываете свой сапог сначала сюда, потом сюда, поднимаетесь, перекидываете ногу через забор и всё! Я вас буду поддерживать с этой стороны, а прапорщик Сологуб – с той.
С этой минуты я вошла в какой-то ступор, а капитан Пахомкин, не встретив сопротивления, обрадовано вскрикнул:
- А вот что! Прапорщик Сологуб! Принесите из казармы табуретку!
Сологуб понимающе кивнул и умчался. Капитан трогал тонкую жесть забора и одобрительно восклицал:
- Крепкий! Не сомневайтесь!
Его нисколько не смущал ни мой бальзаковский возраст, ни вес, ни высокие каблуки, ни юбка под плащом. Я с внутренним ужасом смотрела и на забор, и на капитана, и на подбежавшего с табуреткой прапорщика.
Установив стартовую площадку, впившуюся в мягкий грунт всеми четырьмя ногами, прапорщик Сологуб легко преодолел препятствие. Товарищ капитан со словами «Ольга Петровна, давайте!» – протянул мне руку, и я, взобравшись на табуретку, начала своё восхождение.
С помощью заботливого командира я нашла сапогом ближайшую дыру и вставила в неё ногу. Вторую ногу капитан еле оторвал от табуретки и вставил в зияющую дыру рядом.
Подбадривая, капитан добился, чтобы я самостоятельно сделала ещё два шага вверх, после чего мне надо было уцепиться за другие дыры. Но я не могла оторвать рук от забора – он дребезжал и шатался, мне казалось, что я вот-вот с жестяной полосой в руках упаду вниз. Там, внизу, капитан уже кричал:
- Быстрей перехватывай! Давай, лезь вверх! Давай! Давай! Перекидывай ногу! Перекидывай, говорю!
Когда мои ноги были уже по разные стороны забора, а центр тяжести всё ещё смещён в сторону ротного, забор устремился вместе со мной к земле. Капитан Пахомкин успел подставить руки и, желая выровнять положение, толкнул меня обратно, не рассчитав силу. Я с криком пересекла верхнюю точку и оказалась теперь перед прапорщиком Сологубом, который тут же вернул меня на сторону капитана. Капитан прилагал все усилия, чтобы я и забор приняли вертикальное положение, но как он не старался, ему не хватало ни сил, ни роста.
- Витька! – кричал капитан, - лезь быстро ко мне! Да через другую секцию лезь, дурак!
В четыре руки они сбалансировали меня на вершине забора и, тяжело дыша, капитан приказал:
- Ольга Петровна, не шевелитесь. Прапорщик Сологуб, быстро на ту сторону!
Прапорщик перелез через забор и протянул ко мне руки, как к божеству.
- Внимание! – сказал командир. – Сейчас Ольга Петровна перенесёт вторую ногу, развернётся и начнёт спускаться. Прапорщик Сологуб страхует. Я держу забор. Начали!
Мне уже было безразлично, что на этом заборе выгляжу полной дурой! Я просто физически не могла, держась за жестяные края, исполнить этот разворот с переносом ноги и моментальным попаданием в дыру.
На меня уже орали с двух сторон, а я покачивалась на заборе без движения. Тогда капитан Пахомкин тряхнул забор, я мигом перебросила ногу, зацепилась каблуком и пришла в себя уже на прапорщике Сологубе.
Он лежал, распластавшись, и пыхтел, а я никак не могла с него слезть. Наконец, мы поднялись, изрядно вывалявшись в жёлтой пыли. Оценивая ситуацию, из дыры на нас смотрел капитан Пахомкин и, убедившись в целости подчинённых, громко скомандовал:
- Прапорщик Сологуб, отнесите табуретку в казарму!
Я с удивлением и радостью обнаружила, что каблуки мои целы, и сама я не получила ни малейшего повреждения.
Оказавшийся рядом командир молчал, пристально вглядываясь в даль, из которой должен был выбежать прапорщик. Прапорщик вернулся не спеша, перемахнул через забор, и мы пошли по тропинке в сторону трассы. Я и так едва успевала за бравыми военными, как вдруг они побежали, крича мне на ходу:
- Бегом! Автобус!
Я побежала. Силы оставляли меня, но прапорщик Сологуб стоя одной ногой на задней площадке автобуса орал:
- Давай! Поднажми!
Я поднажала. Едва живую, он втащил меня и устремился к капитану Пахомкину, стоявшему у окна. Обведя взглядом полупустой салон, и не смея сесть, я подошла и встала рядом.
Послеобеденное солнышко пригревало, октябрь дарил последние тёплые деньки. Я смотрела, как за окном камчатская осень, в преддверии белой-белой зимы, играет красками.
- Ольга Петровна, - заговорил громко капитан Пахомкин, - скажите, в чём измеряется мощность электрического тока?
Я вытаращилась на капитана, ища в школьном разделе памяти правильный ответ, и моя слабая троечка по физике оправдала себя:
- В омах.
- Верно! – обрадовался командир роты, - в омах! А потом извинительно добавил: «Мы побежали, потому что следующий автобус только через сорок минут будет», - и уже облегчённо закончил:
- А через забор - это самый короткий путь на остановку, так-то. Как раз к автобусу успели! – и он тихонько засмеялся в усы.
Так началась моя головокружительная военная карьера. А капитана Пахомкина жена бросила и укатила с дочками в Индию, оставив ему сына.
Вторая
Каждое утро пёстрая женская команда во главе с капитаном Пахомкиным выпрыгивала из автобуса на двадцатом километре трассы Петрапавловск-Камчатский - Елизово и нестройно шагала 3 километра по грунтовой дороге.
Капитан, по первости, шёл поотстав, но уже на третий день, развивая крейсерскую скорость и нещадно дымя беломориной, обгонял подчиненных и пропадал из вида.
Мы знали, что надо спешить, поэтому ногами перебирали скоро. Языки пулемётными очередями выдавали в утреннюю тишину узкой улочки слова и междометия. В некоторых дворах гавкали сознательные собаки.
На выходе из посёлка наши голоса и смех обрывал оглушительный лай огромной псины, которая со свирепостью льва рычала и бросалась на забор. Все кидались прочь, и этого рывка нам как раз хватало, чтобы выйти на оперативный простор.
Стояла тёплая осень, когда высокое небо безоблачно голубело, деревья желтели листвой, а поля покрывала изумрудная зелень озимых.
Отдышавшись, минут пять мы говорили о собачьем монстре, что каждый раз пугал нас, заставая врасплох. Остальной путь с лёгкостью проходил за разговорами о мужьях и детях.
На крутых бетонных ступенях стоял наш командир и выразительно смотрел на часы.
Учебный день до обеда был напряжён и продуктивен - мы конспектировали речи командира, рисовали схемы и чертили таблицы. А вот после обеда день тянулся и тянулся. Вдумчивая самостоятельная подготовка под лучами ласкового солнышка запросто вводила нас в состояние дрёмы, но мы, конечно, гнали её прочь.
В 18.00 учебная группа, подкрасив губы и поправив причёски, покидала военный объект. Сумерки сгущались. Шли парами-тройками, ведя тихие разговоры. Позади всех шёл капитан Пахомкин, воняя беломором. Мимо злой псины, со временем, научились ходить быстро и молча.
Совсем скоро предстояла сдача зачётов и следом - заступление на первые боевые дежурства. Всех волновало принятие воинской присяги, а особо - какая у нас будет форма. А пока мы были похожи на грибников и туристов.
В тот счастливый день занятия планировались в части. Но капитан Пахомкин вышел к нам с новостью - выдвигаемся на объект. Наши нарядные мадамы недовольно стали задавать вопросы, мол, почему не предупредили - обулись бы и оделись бы соответственно. Я тоже спросила:
- Товарищ капитан, найти прапорщика Сологуба?
- Зачем мне прапорщик Сологуб? - удивился капитан, но тут же осёкся и ушёл.
Вернулся капитан, когда закончился мой рассказ о героическом преодолении жестяного забора. Он правильно расценил наш смех, призывно махнул рукой и направился на КПП. Мы дружно зацокали каблуками следом.
Никто так и не понял в чем была нужда тащиться нам на объект, тем более, что вместо обеда пришлось обойтись чаем. Думали, что домой пораньше пойдём, но нет - товарищ командир усердно что-то паял и перепаивал.
Наконец, поступила команда - покинуть объект. Мы тут же высыпали на свежий воздух.
Тихий-тихий вечер сгущал сумерки. По правую сторону от дороги стоял лесок, а слева - зелёная волна полей смыкалась с разноцветным небом. На переднем плане этой пасторали паслись белые коровки и чёрный бык.
Группа растянулась. Мы с Галей шли последними, оставив далеко позади капитана Пахомкина.
До посёлка оставалось метров двести, когда боевые подруги вдруг кинулись бежать со всех ног. Мы с Галей, сообразив, что девчата заторопились на автобус , тоже прибавили шагу. Тут-то нас и обогнал товарищ командир с криком:"Бего-о-о-ом! Бы-ы-ы-ык!!!"
Галя рванула так, что обогнала Пахомкина. Я бежала, не чуя каблуков. Влетев в посёлок, оглянулась - бык был совсем рядом, нас разделяло не более десяти метров. Я слышала, как он хрипел, как тяжело дышал. До первой калитки оставалось метров двадцать. С центра дороги я метнулась резко влево, подбежала к калитке, схватилась за ручку. Бык встал как вкопанный. Я плечом пыталась открыть калитку, но она плохо поддавалась. Бык крутил головой, ноздрями вбирал воздух и бил копытом.
С великим усилием я просунула в щель калитки ногу и руку, опёрлась спиной о столб, поднатужилась и пролезла вся.
- Это вы, Ольга Петровна? - услышала я срывающийся голос командира, - бык там?
Я дышала с присвистом и только утвердительно мотнула головой.
- Налегните, Ольга Петровна! Налегните!
Мы уперлись спинами в калитку, ожидая сногсшибающего удара бычьих рогов.
По ту сторону забора пыхтел бык. Капитан смотрел на меня глазами, полными ужаса. Бык ходил рядом, громко дышал, но потом затих. Пахомкин выдохнул облегченно:
- Ушёл. Ушёл ведь? Или здесь?
Но открыть калитку он не решался долго. Наконец, дав мне указание: "Если что, держите!", выглянул на улицу. Быка не было. Пахомкин вышел и приободрился:
- Ну, что, Ольга Петровна, испугались? Нет его! Выходите!
И тут я увидела в будке огромную голову собаки, которая напряжённо следила за мной.
Я медленно, как во сне, начала движение и пулей выскочила за калитку. Тут же на калитку обрушились мощные лапы, и меня оглушил захлёбывающийся лай. Я побежала. Капитан обогнал меня, но метров через семь остановился.
- Поднажмите, Ольга Петровна, на автобус опоздаем!
Когда мы выбежали на трассу, боевые подруги как раз совершали посадку. Пахомкин нёсся к автобусу, кричал, махал руками. Но было уже темно. Нас никто не видел. Автобус тронулся и вдруг остановился - кто-то из девчат увидел Пахомкина из заднего окна.
Перебивая друг друга, женщины делились впечатлениями. У меня на разговоры не было сил. Бык мало меня занимал. Я смотрела на огни за стеклом и всё думала: почему этот собачий монстр, а это был он, тихо сидел в своей будке?
Сейчас я знаю почему - потому что Господь хранил и ждал моего покаяния.
А пешком мы больше на объект не ходили - нас стали возить, но это совсем другая история.
Третья
Был последний день нашей подготовки, в конце которого зампотех части майор Григорьев скомандовал отбытие на объект для сдачи экзамена по технике безопасности. Все десять женщин заняли места в кунге и машина понеслась сначала по хорошему асфальту, а затем поползла по колдобинам и выбоинам просёлочной дороги.
Прибыв на место, пять пар, без пяти минут механиков ДПРМ, шелестели конспектами и, волнуясь, ели глазами майора. В аппаратной равнодушно гудела мощная радиостанция ПАР 10 С, а зампотех, спокойный мужчина с цепким взглядом чёрных маленьких глаз, перечислял всевозможные аварийные ситуации и ждал правильные ответы.
Уделяя внимание всему, что находилось на объекте, он переходил из помещения в помещение и, наконец, остановился у входной двери, в которой прапорщик Сологуб три дня назад проделал дырку под стёклышко противогаза – эдакий «глазок» военного назначения. Из дырки сильно дуло.
Майор Григорьев обрадовал женщин, что экзамена, как такового, не будет, а в общей беседе он определит знания каждой. Затем он передислоцировался на три метра в противоположную от двери сторону и задал свой первый вопрос: «Ваши действия при пожаре?» Все разом загалдели, потом голоса упорядочились, и зампотех заслушал версии.
- В первую очередь надо вынести документы!
- Спасать технику!
- Сообщить командованию!
- Приступить к тушению очага возгорания!
- Хватать одежду и бежать подальше, - ответила я, вызвав неодобрительные взгляды героических подруг.
- Это правильный ответ, - удивил всех товарищ майор, - потому что ваши жизни - самое ценное на этом объекте. Ольга Петровна получает «пятёрку».
Народ впал в жаркое обсуждение пожарной темы, переминаясь перед зампотехом с ноги на ногу. А мне надуло мысль.
Я незаметно вышла и на жестоком ветру, в готовности захвата, стала ожидать, когда чей-то палец покажется в этой дырке, предвкушая, как же потом будет всем весело.
Время шло, я продрогла, но моя уверенность была крепче бетона.
Наконец, в отверстии показался тоненький пальчик, я цапнула его, слегка притянув на себя. За дверью раздался визг, к нему присоединился женский гвалт и резкий голос майора.
Я отпустила палец и вошла. В тесном помещении прихожей стоял галдёж. Галю Ручкину, белую от испуга, обступили со всех сторон женщины, а она не говорила ничего вразумительного и только показывала пальцем на дверь и лепетала:
- Там…там…я…я.
Никто не мог понять, что произошло, потому что Галя проверяла проходимость отверстия тайком от коллектива. Перепуганные Галиным криком женщины, квохтали курами, пока майор не подал свой командирский голос:
- Товарищ Ручкина, почему вы кричали?
Гале, матери двоих сыновей, жене замполита, выпускнице Плехановки с красным дипломом, было стыдно признаться в таком, по-детски глупом, поступке, но она была коммунисткой и, отвергнув всякое смущение, выравнивая дыхание, доложила:
- Товарищ майор… из этой дыры очень сильно дуло… я подошла к двери… и… сунула палец, а с той стороны меня кто-то схватил! Поэтому я закричала… от страха…
Все принялись думать и гадать - кто это был? Кто? Моё исчезновение никто даже не заметил, так все были озабочены получением «пятёрок», и вошла я незаметно - "под шумок".
Галя снова и снова рассказывала про свои ощущения, подносила пальчик к дырке, но сунуть уже не осмеливалась. Майор распахнул дверь настежь – никого нет. Но Галя, почти молитвенно, складывала на груди руки и, округляя глаза, свидетельствовала, что была схвачена потусторонней силой, и давала в том честное коммунистическое слово.
Было принято общее решение осмотреть территорию. Майор приказал всем оставаться на местах и взялся за дверную ручку.
- Товарищ майор, разрешите обратиться? – я понимала, что сейчас - лучшее время для признания.
- Там никого нет. Это я схватила. Вышла незаметно и ждала, когда кто-нибудь сунет палец. Окоченела вся, пока нашу Галю сподобило, - я всегда шутила с серьёзным видом.
- А, если бы она не сунула? – почти строго спросил майор.
- Сунула бы! Не Галя, так Маша. Не Маша, так Надя. Дырка вон какая хорошая – любому пальцу «добро пожаловать»!
Все стали хохотать, но смешнее всех было мне и почему-то майору, который в разряженной смехом атмосфере поставил всем поголовно «пятёрки» и сказал ёмкую речь о ценности жизни, пожелав нам не лезть, куда не следует, тем более пальцами, пользоваться защитными средствами, а в случае чего – бежать подальше.
И я вас заверяю, что в том отверстии побывали пальчики всех женщин. Преодолевая жуть, а вдруг кто схватит, боевые подруги ширяли пальцы в дырку, как в открытый космос, и взвизгивали.
Галя Ручкина была происшедшим с ней казусом подавлена.
Продолжение:
