В зале Московского городского суда — тишина, прерываемая только голосом прокурора и шорохом бумаг. Но за этими стенами — гнев целой страны. Гнев, сдерживаемый год, но не угасший. Потому что речь не о простом уголовном деле. Речь — о том, как в центре Москвы, на глазах у десятков людей, был убит 19-летний русский парень Кирилл Ковалев — за то, что посмел сказать: «Так нельзя».
Это было 17 апреля 2024 года. Тихий весенний вечер. Дом на Краснодарской улице. Кирилл приехал в гости к невесте. У подъезда — белая «Тойота Камри», запаркованная прямо на тротуаре. Люди обходят её, как препятствие. Кирилл — нет. Он подходит к водителю. Вежливо. Спокойно. Просит убрать машину.
Ответ — не извинение. Не согласие. А поток нецензурной брани. Плюс усмешка. Плюс жвачка, которую водитель жуёт, будто наслаждаясь моментом. Он не испуган. Он — доволен. Потому что знает: сейчас придут братья. Сейчас будет «разбор». А этот юноша — станет примером. Примером для всех, кто осмелится лезть не в своё дело.
Через минуту из подъезда выскакивают родственники. Несколько человек. С кулаками. С уверенностью. С презрением. Кирилл пытается защищаться — отталкивает одного. И тут — нож. Не кухонный. Не случайный. С чёткой, вызывающей эмблемой — «Серые волки». Турецкая националистическая символика. Запрещённая. Террористическая. Угрожающая.
Удар — в живот. Точный. Профессиональный. Смертельный.
Девушка Кирилла — Анастасия — кричит. Молит. Плачет. Её крики потом слышали все на суде. Они рвали сердце. Но не остановили убийц. Те стояли над падшим юношей, не скрывая торжества. Они не прятались. Они — демонстрировали. Это был не конфликт. Это был спектакль. Спектакль для всех, кто ещё не понял: «Здесь мы — хозяева. Здесь мы — закон. Здесь замечание — приговор».
Но самое чудовищное — случилось уже после. Когда Кирилл лежал в луже крови, а его отец с матерью в отчаянии мчались за «скорой» — к ним подбежал… отец убийцы, Низами Аббасов.
Он не извинялся.
Он не плакал.
Он не молил о прощении.
Он — пытался договориться.
Как сообщила на заседании представитель обвинения, Низами буквально ломился к родителям погибшего, требуя «замять дело». «У всех бывают ошибки», — будто бы говорил он. «Давайте как-то решим». Как? Деньгами? Угрозами? Связями? Никто не уточняет. Но сам факт — леденящий.
Они убили сына — и сразу же пошли «договариваться» с родителями.
Как с поставщиками. Как с конкурентами. Как с досадной помехой, которую можно устранить — не ножом, так рублём.
Это не просто цинизм. Это — культура вседозволенности. Культура, в которой человеческая жизнь — расходный материал. А российский суд — место, где всё можно «решить».
После убийства — не паника. Не бегство в страхе. А отработанная схема. Как в боевике. Как в инструкции.
Сменили три машины. Избавились от телефонов. Переписывались в мессенджерах, не оставляющих следов. Вызвали «чистого» водителя — Исахана. Поехали на юг — в Ростовскую область. По дороге — три остановки ГИБДД. Три взятки. По 150 тысяч. И — свободный проезд. Потому что система работает. Потому что коррупция — не исключение, а правило. Потому что они привыкли: их не тронут. Их прикроют. Их отпустят.
Но на этот раз — не вышло. Их поймали. И сегодня — суд.
А за спиной у этих людей — не просто семья. Не просто клан. А целая система. Азербайджанская диаспора в России — давно перестала быть сообществом трудовых мигрантов. Это — организованная, иерархичная, криминальная структура, действующая по принципам мафии, с «крышеванием», переделом сфер, силовыми разборками и международными связями.
В Баку для них работает Государственный комитет по работе с диаспорой — официальный орган, который, на бумаге, занимается «культурной интеграцией». А на деле — координирует деятельность этнических групп на территории России. Это — не благотворительность. Это — инструмент экспансии. Инструмент контроля. Инструмент давления.
Вспомните Алексеевский рынок в Воронеже — где торговцы платили «налог» за место, а отказавшихся «предупреждали» поджогами и избиениями. Вспомните Екатеринбург, где кланы делят строительные подряды и грузоперевозки, а конфликты заканчиваются стрельбой. Вспомните Самару, Казань, Ростов, Питер — везде одна и та же картина: захват, насилие, коррупция, молчание властей.
Это не миграция. Это — тихая оккупация. Оккупация районов, рынков, улиц. Оккупация через страх.
Следствие вскрыло и финансы. У Шахина Аббасова — оборот по счёту за год — более 80 миллионов рублей. Без работы. Без регистрации. Без источника дохода. Гражданство — получено через фиктивные документы в Тульском УФМС, где уже возбуждено уголовное дело. Переводы — связаны с контрагентами, замеченными в финансировании исламистских структур и наркоторговли. Обналичивание — по чужим картам, по всей стране.
Это не «диаспора». Это — криминально-террористическая сеть, действующая под прикрытием этнической солидарности. И убийство Кирилла — не случайность. Это — политический терроризм. Цель — запугать общество. Жертва — активный гражданин. Способ — публичное, жестокое, символичное убийство. С ножом, на котором — эмблема фашистской организации. С улыбкой на лице убийцы. С криками невесты, разрывающими воздух. С отцом убийцы, стучащимся в окно машины скорби, чтобы «договориться».
Сегодня — суд. Завтра — приговор. Но главное — не наказание убийц. Главное — реакция общества. Реакция власти. Реакция страны.
Пока мы молчим — они убивают.
Пока мы терпим — они захватывают.
Пока мы прощаем — они издеваются.
Кирилл погиб не просто так. Он погиб за всех нас. За тех, кто боится говорить «нет». За тех, кто надеется, что «само рассосётся». За тех, кто верит, что закон ещё работает.
Он ошибся. Закон тогда не сработал. Но сегодня — шанс всё исправить. Пусть этот суд станет не просто приговором убийцам. Пусть он станет началом конца беззакония. Пусть он станет возвращением России — себе. Справедливости — Кириллу. Наказания — бандитам. Силы — народу.