Сквозь всю поэзию Тютчева проходит антитеза – день и ночь. Это – больше, чем тема. Это – двойная звезда, стоящая в зените его поэзии. Образы ночи и дня приобретают в творчестве Тютчева значение символом («День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла», «Рим ночью» и т.д.). Не потому ли в «ночных» стихах за редким исключением нет ни малейшей детализации, зачастую даже не дано понять, какая ночь стоит на дворе тютчевской поэзии.
Внутренние связи между стихотворениями «ночного» цикла так прочны, что можно, видимо, говорить о едином произведении – своего рода лирико-философской поэме.
Обычно опознавательная мета для н очи Тютчева – звезда. Это сквозной образ не только «ночной» поэмы. Вспомним:
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда…
(«Еще томлюсь тоской желаний…»)
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.
(«Silentium!»)
***
Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?
(«Ты долго ль будешь за туманом…»)
Звезда Тютчева – отнюдь не примета пейзажа. Она – символ судьбы, рока, бездны… Поэзия Тютчева – порыв к запредельному, великое тяготение к бесконечности, она не приемлет ничего среднего, половинчатого, никаких компромиссов. Она обнажает корневую связь между вселенной и человеком, между хаосом и гармонией. Человек на фоне звездного неба – это эмблема тютчевской «ночной» поэмы. Один на один. Без посредников, поэт встречается с мирозданием:
Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный,
Как золотой покров, она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И, как виденье, внешний мир ушел…
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
Рентгеновский луч Тютчева бесстрашен в постижении тайн бытия, и не случайно в одном из поздних стихотворений, косвенно примыкающих к «ночному» циклу, поэт обмолвился: «Но мне не страшен мрак ночной…» («День вечереет, ночь близка…»).
Космические образы – сердцевина тютчевского творчества. Даже в немногочисленную группу произведений «о поэте и поэзии» автор вводит образ лунного серпа.
Сама ночная пора связана со временем наиболее полного раскрытия тютчевского начала в человеке.
Сквозь всю «ночную» поэму проходит противоречие между объективным и субъективным. Идеалист по своим философским взглядам, Тютчев в то же время стремится к полному растворению в объективно существующем мире («Душа хотела б быть звездой…»).
Не в этом ли желании сокрыты причины того трагического единения, ритм которого пульсирует в тютчевском стихотворении? Не здесь ли истоки эпоса, звучанием которого пронизан весь «ночной» цикл поэта?
Эпическое в тютчевской поэзии умещается на площадке лирической миниатюры – восьми – двенадцати строках – но не перестает быть эпическим. Оно удесятеряет, электризует напряжение авторской идеи.
Современник великий исторических событий, Тютчев по роду своих занятий погружен в в социальные проблемы эпохи, он следит за началом распада политической и нравственной системы Западной Европы, живет в постоянном ощущении надвигающегося кризиса, краха всего устоявшегося. Именно этот мотив роднит Тютчева с Блоком. Само гравитационное поле, скажем, блоковских «Скифов» во многом сходно с гравитацией тютчевского «ночного» цикла.
Нередко говорят о близости двух гениев поэзии XIX века – Тютчева и Фета. Но Тютчев не просто шире Фета, как это справедливо отмечал еще Добролюбов, он – человек иного поэтического исповедания, его поэзия (во всяком случае «ночная» поэма) иной эстетической пробы.
Фет – лирик по способу мировосприятия. Он идет от сиюминутного впечатления к чувству, его пейзажи полны подробностей. Ночь в изображении Фета изменчива, капризна, подвержена мгновенной реакции на мельчайшие изменения в состоянии самого поэта.
У Тютчева – другое. Ночь в его воплощении возведена в ранг философской категории. Отсюда и удивительная целостность, связующая «ночные» стихи поэта в эпически грандиозную картину бытия мира и бытия человека в мире.
Мелодический строй тютчевских миниатюр в своей гармонии не уступает высшим пушкинским творениям, но если Пушкин преимущественно на свету, если он непосредственно направлен на конкретного собеседника, а уже через собеседника на все человечество, то Тютчев – во тьме, его речь, во всяком случае, в «ночной» поэме, обращена к человеку вне его индивидуальной характеристики.
Вероятно, именно с ощущением глобальности тютчевской поэзии связаны те высочайшие оценки, которые давал Лев Толстой многим из «ночных» стихотворений Тютчева.
Но есть и другое, не менее значительное обстоятельство, роднящее Толстого с Тютчевым. Поэзия Тютчева – вся! – пронизана глубоким состраданием и любовью к человеку.
Поэзия Тютчева исполнена великой жажды идеала, и даже ночь для поэта есть время максимально возможного приближения к этому идеалу, но не постижения его. Тютчев стремится осмыслить таинства бытия не в мире «дневном» и не в мире «ночном», но в том третьем мире человеческих дум и чувствований, которые составляют гуманистический пафос его поэзии.
На мир дневной спустилася завеса,
Изнемогло движенье, труд уснул…
Над спящим градом, как в вершинах леса,
Проснулся чудный, еженочный гул…
Откуда он, сей гул непостижимый?..
Иль смертных дум, освобожденных сном,
Мир бестелесный, слышный, но незримый,
Теперь роится в Хаосе ночном?..
Игорь НЕПОМНЯЩИЙ.