Найти в Дзене
Подумалось мне часом

Как автор "Зеленого фургона" не застрелил автора "12 стульев"

Есть такая детская книжка «Зеленый фургон», которую я очень люблю. Как, впрочем, и фильм.

Молодой Харатьян, лихая и смешная одесская пурга, песня про XX век и 20-й год, который перечеркивает прошлое крест-накрест.

Правда, происходящее в фильме я, как и все, считал смешной комедией. И лишь недавно узнал, что в те времена прокатывали вещи и покруче, а лихие повороты сюжета случались не только на фронтах.

Волею учителя Пуришкевича за одной партой одесской гимназии оказались два юных одессита: Саша Козачинский и Женя Катаев. Мальчики очень сильно сдружились, и дружба эта осталась нерушимой и в наступившие буйные времена Гражданской войны. При этом друзья были очень разными. Женя был тихим книжным мальчиком, а Саша, хоть и тоже любил читать, и, как утверждали учителя, имел несомненный литературный талант, был человеком другого склада.

Высокий и статный красавец, он всегда нравился девушкам, а уж когда увлеченный футболом гимназист стал голкипером знаменитой команды, сборной города Одесса «Черное море»…

-2

Но Козачинский был из бедной семьи, и после седьмого класса ему пришлось бросить гимназию. Он устраивается конторщиком уездной милиции, а через год переходит на работу в уголовный розыск. Вот там-то он и наслушался историй про Мишку-Япончика, который быстро стал его кумиром. И хотя карьера юного «сыскаря» складывалась удачно - шестнадцатилетний сыщик раскрыл дело некого налетчика Бенгальского, Саша все чаще подумывал о вольной жизни.

И однажды – сорвался. Как-то в качестве взятки начальнику милиции привезли зеленый фургон с шестнадцатью пудами зерна. И опер Козачинский "перекинулся" - прихватив с собой бывшего дезертира, немецкого колониста Георгия Феча, угнал фургон в сторону Тирасполя.

-3

Через год бывший гимназист уже руководил большой бандой налетчиков из обрусевших немцев. Позже банда объединилась с отрядом налетчиков бывшего полковника царской армии Геннадия Орлова, командовавшего карательным отрядом у Колчака, и стала знаменитой. Действовала она больше года, а шуму навела изрядно даже по тем буйным временам.

Планы всех налетов разрабатывал лично Козачинский, и вскоре авторитет его вырос настолько, что молодость 17-летнего пацана просто перестали замечать. Славы Япончика он, конечно, не достиг, но многие дамы тихонько вздыхали по красавцу-налетчику.

А потом случилось неизбежное – в банду внедрили «крота», во время очередного налета организованную преступную группировку Козачинского повязали, а молодого главаря после долгого преследования настиг молодой сотрудник угрозыска Евгений Катаев.

Старые друзья встретились, и встреча эта вполне могла бы стать для кого-нибудь из них последней.

Но Козачинский не стал стрелять в школьного приятеля, и сдался бывшему однокласснику. На суде Козачинскому, Орлову и Фечу дали «высшую меру социальной защиты», а потрясенный Катаев уволился из «угро».

-4

Потом была кассация, и Козачинского не расстреляли. Когда он вышел из тюрьмы, его неожиданно позвал к себе на работу лучший друг Женька. Он к тому времени уже переехал в Москву к старшему брату Валентину, ставшему популярным писателем. Поэтому, чтобы не путали, в газете «Гудок», где он работал, Женька подписывался «Евгений Петров». Да, да, тот самый Евгений Петров, в соавторстве с Ильей Ильфом сочинивший "12 стульев" и "Золотой теленок". Вот они на Гоголевском бульваре

-5

А в 38-м, уступив наконец постоянному нытью новоявленного классика советской литературы Евгения Петрова, ведущий журналист «Экономической жизни» Александр Козачинский написал свое первое и практически единственное произведение – повесть «Зеленый фургон». Помните, как она заканчивается? «Каждый из нас считает себя обязанным другому: я – за то, что он не выстрелил в меня когда-то из манлихера, а он – за то, что я его вовремя посадил».

-6

Прототипом Володи Патрикеева был Евгений Петров, а Красавчика - сам автор.

Альбомы старых фотографий,
Странички детских дневников,
Обрывки судеб, биографий,
Где дружба, ненависть, любовь,
Вполне возможно завтра некто,
Над ними деланно вздохнет:
Довольно миленькое ретро,
Довольно миленькое ретро.
А это был двадцатый год.