— Я ухожу к твоей сестре. Она, в отличие от тебя, умеет ценить мужчину, — сказал муж.
Вадим стоял в коридоре, уже одетый, с собранной спортивной сумкой у ног. Ключи от машины он нервно вертел в руке. Марина смотрела на него, и слова доходили до неё медленно, будто пробирались сквозь толстый слой ваты. Она только что закончила мыть посуду после ужина, руки еще были влажными, а в голове крутилась мысль, что нужно купить хлеб на завтрак.
— Что? — переспросила она, уверенная, что ослышалась.
— Я говорю, я ухожу, Марина. К Свете. Мы любим друг друга.
Света. Её младшая сестра. Солнечная, смешливая Света, которая приходила к ним на ужин в прошлую субботу, принесла свой фирменный яблочный пирог и смеялась над шутками Вадима громче всех.
— К Свете? — повторила Марина, и её голос прозвучал глухо, чужим. — Ты… ты шутишь? Это какая-то глупая шутка.
Вадим покачал головой. На его лице была смесь решительности и какой-то брезгливой жалости. Именно жалости Марина не могла ему простить в этот момент.
— Я не шучу. Я устал, Марина. Устал от твоего вечного недовольства, от того, что я для тебя просто предмет мебели. Света другая. Она живая, она смотрит на меня… В общем, это неважно. Я все решил.
Он наклонился, подхватил сумку.
— Вещи остальные заберу потом. Позвоню. Насчет квартиры решим, разводиться будем цивилизованно.
Она смотрела, как он открывает дверь. Хотелось что-то крикнуть, бросить в него тарелку, заплакать, но тело не слушалось. Она просто стояла, прислонившись к дверному косяку кухни, и смотрела.
— Артём? — единственное, что она смогла выдавить.
— С Артёмом я поговорю сам. Позже. Не сегодня, — он на мгновение замялся. — Не настраивай его против меня.
Дверь захлопнулась. Лязг замка прозвучал как выстрел в оглушительной тишине квартиры. Марина медленно сползла по стене на пол. В голове была абсолютная пустота. Не было ни слёз, ни боли, только гулкое, холодное недоумение. Её муж ушел к её сестре. Эта фраза никак не укладывалась в сознании, она была чудовищной, нелепой, как сцена из плохого сериала.
Из своей комнаты вышел сын. Артёму было шестнадцать, он был высоким, нескладным, с вечно торчащими во все стороны волосами. В ушах наушники.
— Мам, ты чего на полу сидишь? — он вытащил один наушник. — Отец уехал куда-то? Я слышал, дверь хлопнула.
Марина подняла на него глаза. Что она должна ему сказать? «Папа ушел к тёте Свете, потому что она умеет его ценить»?
— Да, в командировку срочную, — соврала она, и голос дрогнул. — Что-то на работе.
Артём кивнул, не особо вслушиваясь. У него были свои, подростковые дела.
— Понятно. Слушай, мам, можно мне на новый графический планшет? Старый совсем глючит, а мне для курсов надо.
— Да, конечно, — ответила она механически. — Посмотрим завтра.
Он снова надел наушник и скрылся в своей комнате. А Марина осталась сидеть на полу в коридоре, в пустой квартире, где все запахи, все вещи напоминали о пятнадцати годах брака, которые только что закончились одним щелчком дверного замка.
Ночью она не спала. Перебирала в памяти последние месяцы, годы. Была ли она недовольна? Да, наверное. Уставала на работе в бухгалтерии, уставала от быта. Вадим, казалось, этого не замечал. Он приходил домой, ужинал, смотрел телевизор или сидел в телефоне. Разговоры их стали короткими, функциональными: «купи сметану», «нужно заплатить за интернет», «у Артёма собрание в школе». Когда они перестали быть мужем и женой и превратились в соседей? И когда в этой истории появилась Света?
Она вспомнила, как Света в последнее время зачастила к ним в гости. Жаловалась на одиночество после очередного неудачного романа. Вадим её утешал, наливал ей коньяк, говорил, что «такой красавице нечего горевать». Марина тогда еще радовалась, что у сестры есть поддержка, что брат мужа так по-родственному к ней относится. Какая же она была дура. Слепая, наивная дура.
Телефон лежал на тумбочке. Пальцы сами потянулись к нему. Она набрала номер сестры. Длинные, мучительные гудки. Никто не отвечал. Конечно. Зачем ей отвечать? Она сейчас, наверное, не одна. От этой мысли к горлу подступила тошнота.
Утром она позвонила на работу и сказала, что заболела. Смотреть на себя в зеркало не было сил. Там была осунувшаяся женщина с потухшими глазами и спутанными волосами. Она сварила кофе, но так и не притронулась к нему. Нужно было позвонить маме. Эта мысль вызывала ужас. Как сказать маме, что её дочери разрушили семью друг друга?
Она все-таки решилась ближе к обеду.
— Алло, мамуль, привет.
— Привет, доченька! Что-то голос у тебя неважный. Не заболела?
— Заболела, — хрипло сказала Марина. — Мам, Вадим ушел от меня.
На том конце провода повисла тишина.
— Как ушел? Куда ушел? Вы поссорились? Марина, ты же знаешь, надо быть мудрее, где-то промолчать… Мужчины, они как дети.
— Он ушел к Свете, мама.
Тишина стала такой плотной, что, казалось, её можно потрогать.
— К кому? — переспросила мать шёпотом. — Дочка, что ты такое говоришь? Ты, наверное, что-то не так поняла. Света бы никогда…
— Она не берет трубку, мама. А он вчера собрал вещи и сказал, что уходит к ней. Сказал, что они любят друг друга.
Мать запричитала.
— Господи, какой позор! Что же это делается! Я ей позвоню! Я ей сейчас все выскажу! Как она могла! В семью родной сестры…
— Не надо, мам, — устало попросила Марина. — Не звони. Какой в этом смысл?
Она положила трубку и заплакала. Впервые за эти сутки. Слёзы текли беззвучно, обжигая щеки. Это было не горе, а какое-то бессильное отчаяние от предательства самых близких людей.
Прошла неделя. Вадим не звонил. Света тоже. Марина ходила на работу как автомат, возвращалась домой, готовила ужин для сына, смотрела в одну точку. Артём чувствовал, что что-то не так.
— Мам, отец почему не звонит? Командировка какая-то странная.
Пришлось рассказать. Она села рядом с ним на диван, стараясь подбирать слова.
— Тём, мы с папой… мы решили пожить отдельно.
— В смысле? Разводитесь? — он смотрел на неё взрослым, серьёзным взглядом.
— Наверное. Так бывает, сынок.
— Из-за чего?
Марина замялась.
— Он… полюбил другую женщину.
— Кого? — прямо спросил Артём.
Она не смогла ему соврать.
— Тётю Свету.
Артём долго молчал, глядя в пол. Потом поднял глаза, и в них стояла такая взрослая боль, что у Марины сжалось сердце.
— Понятно, — сказал он. — Значит, и тёти Светы у меня теперь тоже нет.
Вечером позвонила Лена, её единственная близкая подруга.
— Марин, я сейчас к тебе приеду. Мать твоя мне позвонила, она в истерике. Ты как?
Лена приехала с бутылкой вина и тортом. Она села на кухне, налила им обеим по полному бокалу.
— Ну, рассказывай. Только без «я сама виновата».
И Марина рассказала. Про пустые вечера, про угасшие разговоры, про слепоту свою и хитрость сестры.
— Я не понимаю, Лен. Ну как она могла? Мы же с ней… всё детство вместе. Делились всем. Она плакалась мне на плече после каждой своей неудачной любви. А я её жалела.
— А она тебе завидовала, — отрезала Лена. — Всегда завидовала. У тебя семья, муж, сын. А у неё что? Короткие интрижки. Вот она и решила взять готовое, то, что плохо лежит. А Вадим твой… ну что Вадим. Кризис среднего возраста, бес в ребро. Нашел «живую» и «понимающую». Только он не понимает, что через год эта «живая» точно так же будет пилить его за разбросанные носки.
Они просидели до поздней ночи. Лена ругала Вадима и Свету последними словами, а Марине от этого становилось немного легче. Будто не она одна считала их поступок чудовищным.
Через две недели Вадим позвонил. Голос был деловой, сухой.
— Привет. Мне нужно забрать остальные вещи. Когда тебе удобно?
— Приезжай в субботу утром. Меня не будет дома. Артём откроет.
— Хорошо. И ещё. Насчет квартиры. Я предлагаю её продать и деньги поделить.
— А жить мы с Артёмом где будем? На улице?
— Можешь снять что-нибудь. Или к матери поезжай. Марина, я не могу оставить тебе трехкомнатную квартиру. У нас со Светой тоже должны быть свои планы, своя жизнь.
— У вас со Светой? — она не удержалась. — Как же вы там, счастливы? Не тошнит друг от друга?
— Не начинай, — холодно сказал он. — Я позвоню насчет субботы.
В субботу она ушла из дома с самого утра. Просто бродила по городу, по осенним паркам. Телефон разрывался от звонков матери. Марина не отвечала. Она знала, что та начнет уговаривать её «помириться», «простить», «не рушить семью». Чью семью? Её семьи больше не было.
Вернувшись вечером, она увидела пустые полки в шкафу. На столе лежали ключи от квартиры и записка: «Деньги на карту переведу». Артём сидел в своей комнате, мрачный и злой.
— Приходил, — бросил он, не глядя на мать. — Не один. С ней.
Марину обдало жаром.
— Она была здесь? В нашей квартире?
— Ага. Вещи его помогала собирать. Щебетала, как птичка. Спросила у меня, как дела в школе. Я молчал. Она еще сказала, что надеется, что мы «будем дружить».
Марина села на стул. Это было уже за гранью. Прийти в её дом, в дом её сестры, вместе с её мужем. Какое-то изощренное унижение.
Жизнь потекла по-новому. Серая, безрадостная. Она начала искать варианты размена квартиры. Встречалась с риэлторами. Вадим торопил, звонил, требовал действовать быстрее. Однажды она столкнулась с ними в супермаркете. Они шли, держась за руки, смеялись. Света, увидев её, замерла, её улыбка сползла с лица. Вадим кивнул, будто они были просто старыми знакомыми. Марина молча прошла мимо, чувствуя, как горит лицо от стыда и обиды. Ей казалось, что все вокруг смотрят на неё и шепчутся.
Приближался юбилей матери, шестьдесят лет. Мать позвонила и умоляющим голосом сказала:
— Мариночка, дочка, я вас обеих очень прошу. Приезжайте на дачу. Хотя бы на один день. Ради меня. Я хочу видеть всю семью вместе. Ну что же мы как враги.
— Мама, какая семья? О чём ты говоришь? Ты хочешь, чтобы я сидела за одним столом с ней и с ним?
— Я поговорю со Светой. Она раскаивается, я знаю. Она плакала мне в трубку. Говорит, бес попутал. Ну сделай это ради меня, доченька. Это мой юбилей.
Марина хотела отказаться, но что-то в голосе матери заставило её согласиться. Может, нужно было посмотреть им в глаза. Не в магазине, мельком, а по-настоящему.
День юбилея был солнечным, но холодным. Они с Артёмом приехали на дачу. Во дворе уже стояла машина Вадима. Сердце ухнуло вниз.
За столом, накрытым на веранде, уже сидели гости — дальние родственники, соседи. И они. Света была в ярком платье, с укладкой, но выглядела нервной, постоянно теребила салфетку. Вадим, наоборот, казался самоуверенным. Он громко разговаривал, шутил, разливал шампанское.
Марина села на противоположном конце стола. Она вежливо отвечала на вопросы, поздравляла мать, но чувствовала себя экспонатом в музее. Все взгляды, все перешептывания были о ней. Артём сел рядом, демонстративно отвернувшись от отца.
В какой-то момент Света встала и пошла в дом. Через пару минут вернулась мать и тронула Марину за плечо.
— Дочка, пойди поговори с ней. Она ждет тебя на кухне. Прошу тебя.
Марина вздохнула и пошла. Света стояла у окна, спиной к двери.
— Зачем ты это устроила? — тихо спросила Марина.
Света обернулась. Глаза у неё были красные.
— Я хотела извиниться, — прошептала она. — Я знаю, мне нет прощения. Но я… Я его люблю, Марин. Я не знаю, как так вышло. Он был таким несчастным с тобой. Жаловался, что ты его не замечаешь, что живёшь своей жизнью.
— Несчастным? — Марина горько усмехнулась. — И ты решила его осчастливить? За мой счет? Ты хоть понимаешь, что ты сделала, Света? Ты разрушила всё. Мою жизнь, жизнь Артёма. Мать между нами разрывается. Ты об этом думала?
— Я думала только о себе, — призналась Света. — Я была одна, мне было так одиноко. А он… он такой заботливый, внимательный. Со мной он другой, не такой, как с тобой.
— Конечно, другой. Новизна всегда пьянит. Посмотрим, каким он будет через пару лет, когда быт заест. Когда ты перестанешь смотреть на него восхищенными глазами и начнешь просить вынести мусор.
— Это не так! У нас все по-настоящему!
— Дай бог, — холодно сказала Марина. — Только ко мне не приходи плакаться, когда твоя «настоящая» любовь закончится. У тебя была сестра, Света. А теперь нет.
Она развернулась и вышла из кухни. Вернулась на веранду, взяла сумку.
— Мам, прости, мы поедем. С юбилеем тебя.
— Дочка, куда же вы? — заволновалась мать.
— Домой, мама. Нам здесь не место.
Она подошла к Артёму.
— Пойдем, сын.
Они шли к калитке молча. Вадим догнал их уже на улице.
— Марина, подожди. Зачем ты так? Испортила матери праздник.
— Я? Это я испортила? — она посмотрела ему прямо в глаза, и впервые за всё это время не почувствовала боли. Только холодную, спокойную ярость. — Ты приходишь сюда с моей сестрой, садишься за стол моей матери и говоришь, что это я порчу праздник? У тебя совесть есть, Вадим?
— Мы пришли поздравить маму. Мы тоже её семья.
— Вы — не моя семья. Никогда больше ею не будете.
Она села в машину. Артём сел рядом. Всю дорогу до города они молчали. Но это было не то гнетущее молчание, что царило в их доме последние недели. Это было молчание понимания.
Приехав домой, Марина впервые за долгое время почувствовала не отчаяние, а облегчение. Будто с плеч упал тяжелый груз. Она посмотрела на сына.
— Голоден? Давай пиццу закажем?
Артём впервые за долгое время улыбнулся.
— Давай. С двойным сыром.
Пока они ждали курьера, Марина открыла ноутбук и снова зашла на сайт по продаже недвижимости. Она нашла небольшую, но уютную двухкомнатную квартиру в их же районе, чтобы Артёму не пришлось менять школу. Она позвонила риэлтору.
Вечером, когда они ели пиццу прямо из коробки, сидя на диване, Марина сказала:
— Знаешь, Тём, наверное, всё к лучшему. Мы начнем новую жизнь. Только ты и я.
— Я не против, мам, — ответил он, и в его голосе не было ни капли жалости. Только поддержка.
Марина посмотрела на него, на своего взрослого, серьезного сына, и поняла, что она не одна. И что она справится. Та, другая жизнь, с мужем, который её не ценил, и сестрой, которая её предала, осталась за спиной, там, на дачной веранде. А впереди было что-то новое, неизвестное, может быть, трудное, но своё. И впервые за долгие месяцы ей захотелось улыбнуться.