— Вот тебе и спасибо за шесть лет брака! — голос Марины дрожал от едва сдерживаемого гнева, когда она швырнула на стол документы из нотариальной конторы.
Толстая папка с печатями раскрылась, и листы веером разлетелись по кухонному столу. Её муж Виктор застыл с кружкой кофе в руках, а его мать, Галина Павловна, сидевшая напротив, мгновенно подобралась, как кошка перед прыжком.
Марина стояла в дверном проёме кухни своей собственной квартиры и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Час назад она вышла из нотариальной конторы совершенно другим человеком. Человеком, которого предали самые близкие люди. Документ о дарении. Её квартиры. Той самой двухкомнатной квартиры в центре города, которую она получила в наследство от бабушки ещё до замужества. Той самой квартиры, в которой они с Виктором прожили все эти годы. И которую он, оказывается, три дня назад переоформил на свою мать.
— Маринка, успокойся, — Виктор поставил кружку на стол слишком аккуратно, слишком медленно. Это движение выдало его с головой. Он знал. Он всё прекрасно знал и ждал этого момента. — Давай поговорим спокойно.
— Спокойно? — Марина засмеялась, и от этого смеха у неё самой мурашки побежали по коже. — Ты подделал мою подпись на документах о дарении моей квартиры твоей матери, а теперь предлагаешь поговорить спокойно?
Галина Павловна встала из-за стола. Невысокая, полная женщина шестидесяти лет, она двигалась с удивительной грацией хищника, уверенного в своей победе. На её лице не было ни тени смущения или вины. Только холодное удовлетворение человека, чей план сработал идеально.
— Никто ничего не подделывал, — её голос был ровным, почти скучающим. — Есть документы, заверенные нотариусом. Ты сама всё подписала.
— Я никогда не подписывала никаких документов о дарении! — Марина сделала шаг вперёд, сжимая кулаки. — Три дня назад я была в командировке в другом городе!
— У тебя есть доказательства? — Галина Павловна слегка улыбнулась, и эта улыбка была страшнее любых угроз. — А у меня есть нотариально заверенные документы. И свидетели.
Марина перевела взгляд на мужа. Виктор смотрел в сторону, не в силах встретиться с ней глазами. Его длинные пальцы нервно барабанили по столешнице — привычка, которая проявлялась только в моменты крайнего напряжения. Она знала эти руки наизусть. Руки, которые обнимали её по утрам. Руки, которые носили её на руках через порог этой самой квартиры шесть лет назад. Руки, которые теперь подписали её приговор.
— Витя, — она обратилась к нему почти шёпотом. — Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза и скажи, что ты этого не делал.
Он поднял взгляд, и в его серых глазах она увидела всё. Вину, стыд, но главное — решимость. Он сделал это сознательно. Это не было минутной слабостью или ошибкой. Это был план.
— Мариш, пойми, — он начал говорить быстро, словно боялся, что она не даст ему договорить. — Мама одна. У неё никого нет, кроме меня. Ей нужна уверенность в завтрашнем дне. Это же просто формальность, мы всё равно живём вместе, какая разница, на кого оформлена квартира?
— Формальность? — Марина не могла поверить своим ушам. — Ты украл у меня единственное жильё и называешь это формальностью?
— Не драматизируй, — вмешалась Галина Павловна. — Никто тебя на улицу не выгоняет. Живи, как жила. Просто теперь это мой дом, и будут мои правила.
Мои правила. Эти два слова повисли в воздухе, как топор палача. Марина вспомнила все эти годы. Как Галина Павловна приезжала к ним в гости и каждый раз что-то критиковала. Как переставляла мебель, потому что "так неправильно". Как учила её готовить "правильный" борщ для своего сына. Как намекала, что пора бы уже и детей завести, а то "биологические часы тикают". Как Виктор каждый раз вставал на сторону матери, оправдывая её поведение тем, что "она же старается как лучше".
А теперь эта женщина стояла в её кухне — нет, уже не её — и говорила о своих правилах. План был идеальным. Юридически безупречным. Нотариус, которого они нашли, явно был не первой свежести. Возможно, даже купленный. Но доказать это будет практически невозможно.
— Знаете что? — Марина выпрямилась, расправила плечи. — Оставайтесь вдвоём в этой квартире. Мать и сын. Как вы всегда и хотели.
Она развернулась и пошла в спальню. За спиной послышались торопливые шаги Виктора.
— Марина, стой! Ты всё неправильно понимаешь! Мам, ну скажи ей!
Но Галина Павловна молчала. Она уже победила, зачем тратить слова?
Марина методично собирала вещи. Не все — только самое необходимое. Документы из сейфа, который, слава богу, был закрыт на код, известный только ей. Несколько комплектов одежды. Ноутбук с работы. Семейные фотографии она оставила — пусть Виктор смотрит на них и вспоминает, что потерял.
Виктор стоял в дверях спальни и уговаривал. Слова лились потоком — о любви, о недопонимании, о том, что всё можно исправить. Но Марина не слышала. Она думала о другом. О том, как не заметила подмены документов. Вспоминала, как неделю назад Виктор попросил её подписать какие-то бумаги для страховки. Она подмахнула не глядя, доверяя мужу. А он в это время... Нет, не стоит об этом думать. Уже поздно.
Чемодан защёлкнулся с сухим щелчком. Марина подняла его и посмотрела на мужа. Он всё ещё стоял в дверном проёме, загораживая выход. Высокий, широкоплечий, когда-то казавшийся ей защитой и опорой. Теперь — просто препятствие на пути.
— Витя, отойди.
— Нет! Мы должны поговорить! Ты не можешь вот так просто уйти!
— Не могу? — Марина усмехнулась. — Смотри внимательно.
Она сделала шаг вперёд, и он невольно отступил. Ещё шаг — ещё отступил. Так, шаг за шагом, она дошла до прихожей. Галина Павловна стояла у входной двери, скрестив руки на груди.
— И куда же ты пойдёшь? — в её голосе звучало плохо скрываемое торжество. — К мамочке? Так она же в другом городе живёт. К подружкам? Они тебя неделю максимум потерпят.
— Это уже не ваше дело, — Марина надела пальто, взяла сумочку. — Кстати, Галина Павловна, вы же знаете, что Витя храпит? Громко так храпит. И носки разбрасывает. И посуду за собой не моет. И готовить не умеет совсем. Зато умеет тратить деньги. Много тратить. На всякие игрушки для взрослых мальчиков. Удачи вам в вашей совместной жизни.
Она открыла дверь и вышла, не оглядываясь. За спиной послышался крик Виктора, какая-то возня, но она уже спускалась по лестнице. Телефон в кармане вибрировал без остановки — муж назвал уже раз двадцать. Она достала телефон и заблокировала его номер. Потом, подумав, заблокировала и номер свекрови.
На улице моросил мелкий осенний дождь. Марина остановилась под козырьком подъезда и набрала номер своей подруги Светланы.
— Света? Это я. Можно я к тебе на пару дней? Да, случилось. Расскажу при встрече. Спасибо.
Она подняла руку, останавливая такси. Водитель помог загрузить чемодан в багажник. Когда машина тронулась, Марина обернулась. В окне второго этажа — их бывшей спальни — стоял Виктор. Даже отсюда было видно его растерянное лицо. Рядом появился силуэт его матери. Она что-то говорила сыну, жестикулируя руками.
Марина отвернулась. Эта глава её жизни закончилась.
Светлана жила в небольшой однокомнатной квартире на окраине города. Она открыла дверь, едва Марина позвонила в домофон, и молча обняла подругу. Только потом, когда Марина сидела на кухне с чашкой горячего чая, завёрнутая в плед, начались вопросы.
— Подожди, — Светлана не могла поверить услышанному. — Он подделал твою подпись? И переписал твою квартиру на свою мать? Но это же уголовное дело!
— Формально — не подделал, — Марина грела руки о чашку. — Я сама подписала. Просто не знала, что подписываю. Он сказал, что это документы для страховки. А там, видимо, были дарственные. Знаешь, как это делается? Подсовывают в пачку документов нужные листы, ты подписываешь не глядя...
— Но можно же оспорить! Подать в суд!
— Можно, — Марина кивнула. — И я подам. Но это займёт годы. И неизвестно, чем закончится. У них нотариус, свидетели. А у меня что? Слова?
Светлана налила ей ещё чаю, подвинула вазочку с печеньем. Они сидели молча, каждая думала о своём. За окном темнело, дождь усилился, барабаня по жестяному козырьку балкона.
— Знаешь, что самое обидное? — вдруг сказала Марина. — Я ведь чувствовала, что что-то не так. Последний месяц Витя был какой-то странный. Слишком внимательный, слишком ласковый. Дарил цветы без повода, водил в рестораны. А его мать вдруг перестала придираться. Даже комплимент сделала моему пирогу. Я подумала — может, наконец-то наладилось. А они просто убаюкивали мою бдительность.
— Сволочи, — коротко резюмировала Светлана.
— Знаешь, я ведь любила его, — Марина смотрела в окно, где огни города расплывались в дождевых потёках. — По-настоящему любила. Думала — вот он, мой человек. Тот, с кем можно построить семью, вырастить детей, состариться вместе. А он...
Она не закончила фразу. Не было смысла. Светлана понимала без слов.
Следующие несколько дней прошли в хлопотах. Марина нашла адвоката, подала заявление в полицию о мошенничестве, начала собирать доказательства того, что в день подписания документов она была в другом городе. Командировочные документы, чеки из гостиницы, билеты — всё это могло помочь. Адвокат, пожилой мужчина с усталыми глазами, не давал больших надежд, но обещал бороться.
— Дело сложное, — говорил он, перебирая бумаги. — Но не безнадёжное. Главное — доказать, что вас ввели в заблуждение. И найти нестыковки в их версии.
Марина кивала, делала пометки, старалась не думать о том, что происходит сейчас в её квартире. Воображение рисовало картины, как Галина Павловна переставляет мебель, выбрасывает её вещи, вешает свои занавески. Как Виктор ужинает борщом, приготовленным мамой по "правильному" рецепту, и рассказывает ей о том, какая Марина оказалась неблагодарная.
Телефон молчал. После того, как она заблокировала номера мужа и свекрови, никто больше не звонил. Общие знакомые, видимо, не знали о случившемся, или предпочитали не вмешиваться. Только мама, которой Марина пока ничего не рассказала, звонила по вечерам, интересовалась, как дела.
— Всё хорошо, мам, — врала Марина. — Просто работы много.
Она не хотела расстраивать мать. Та жила далеко, в небольшом провинциальном городке, и новость о том, что дочь выгнали из собственного дома, могла подкосить её здоровье. Потом расскажет. Когда всё уляжется.
На пятый день позвонил адвокат.
— Марина Сергеевна? У меня новости. Не очень хорошие, но и не катастрофические.
Марина вышла на балкон Светланы, закурила — впервые за несколько лет.
— Говорите.
— Я проверил нотариуса, который заверял документы. Александр Петрович Груздев, стаж работы три года, никаких нареканий. Но есть интересный момент. Свидетелями при подписании выступали два человека — некая Ольга Викторовна Саблина и Игорь Николаевич Ремнёв.
— И что с ними?
— Саблина — двоюродная сестра вашей свекрови. А Ремнёв — муж этой самой Саблиной. То есть, фактически, родственники. По закону это не запрещено, но выглядит... подозрительно.
Марина затушила сигарету, хотя выкурила только половину.
— Это может помочь?
— Может. Но нужно больше. Марина Сергеевна, подумайте хорошо. Может, были ещё какие-то странности? Может, муж просил подписать что-то ещё? Или говорил что-то, что теперь кажется подозрительным?
Марина задумалась. Что-то вертелось на краю сознания, какая-то деталь, но она не могла ухватить её.
— Я подумаю. Если вспомню, сразу позвоню.
Вечером того же дня раздался звонок в дверь. Светлана была ещё на работе, и Марина осторожно подошла к двери, посмотрела в глазок. На площадке стоял Виктор. Один, без матери. В руках он держал пакет — судя по форме, с её вещами.
Марина не стала открывать. Она просто стояла по ту сторону двери и смотрела, как он топчется на площадке. Потом он заговорил — тихо, зная, что она слышит.
— Мариш, я знаю, что ты там. Открой, пожалуйста. Мне нужно поговорить. Без мамы, только мы вдвоём. Я... я понял, что натворил. Открой.
Она молчала. Он постоял ещё немного, потом поставил пакет у двери и ушёл. Марина подождала, пока хлопнет дверь подъезда, и только тогда открыла дверь. В пакете были её вещи — те, что она не успела забрать. И записка.
"Прости меня. Я идиот. Мама уехала к себе домой. Квартира пустая. Возвращайся. Всё исправим. Люблю. В."
Марина скомкала записку и выбросила в мусорное ведро. Вещи занесла в квартиру. Среди них была рамка с их свадебной фотографией. Она долго смотрела на счастливые лица молодожёнов, а потом аккуратно вынула фотографию и разорвала её пополам. Свою половинку оставила. Его — выбросила вслед за запиской.
Ещё через неделю позвонил адвокат. Голос его звучал возбуждённо.
— Марина Сергеевна! У меня отличные новости! Я нашёл нестыковку!
— Какую?
— В документах указано, что подписание происходило в 14:00. Но у меня есть запись с камеры видеонаблюдения из бизнес-центра, где находится нотариальная контора. В 14:00 там была ваша свекровь и какая-то женщина, похожая на вас комплекцией. Но лица не видно — она в маске и очках. А главное — в это время вы были в другом городе, и у нас есть доказательства!
Марина села на стул. Ноги вдруг стали ватными.
— То есть... они наняли кого-то, чтобы изобразить меня?
— Похоже на то. И это уже серьёзное преступление. Подлог документов, мошенничество в крупном размере. Я уже направил запрос на более качественные записи с камер. Если удастся доказать, что это была не вы...
— Что тогда?
— Тогда дарственная будет признана недействительной. А ваша свекровь и все причастные могут сесть в тюрьму.
Марина закрыла глаза. Она не чувствовала радости или торжества. Только усталость и опустошение. Неужели человек, с которым она прожила шесть лет, мог пойти на такое?
Процесс занял четыре месяца. Четыре месяца судебных заседаний, экспертиз, допросов. Женщина, изображавшая Марину, нашлась — какая-то знакомая Ольги Саблиной, согласившаяся за деньги сыграть роль. Она созналась, когда поняла, что ей грозит реальный срок.
Галина Павловна держалась до последнего. Даже когда все улики были против неё, она продолжала утверждать, что действовала в интересах сына. Виктор... Виктор сломался на втором заседании. Признался, что знал о плане матери, но не думал, что всё зайдёт так далеко. Думал, Марина смирится, и они продолжат жить как раньше.
Суд признал дарственную недействительной. Квартира вернулась к Марине. Галина Павловна получила два года условно и крупный штраф. Виктор отделался штрафом — суд учёл, что он был скорее пассивным участником, попавшим под влияние матери.
После оглашения приговора Марина вышла из зала суда и глубоко вздохнула. Весенний воздух был свежим и чистым. Виктор ждал её у выхода.
— Марина...
— Нет, — она подняла руку, останавливая его. — Просто нет. Я подаю на развод. Адвокат уже готовит документы. И не ищи меня. Квартиру я продам и уеду из этого города.
— Но... мы же столько лет вместе...
— Были, — поправила она. — Были вместе. А теперь ты свободен. Можешь жить с мамой, она теперь точно никуда от тебя не денется.
Она прошла мимо него к ожидавшему такси. Виктор остался стоять на ступенях суда — растерянный, постаревший за эти месяцы лет на десять.
Через месяц квартира была продана. Марина купила небольшую студию в новом районе, в доме, где никто не знал её истории. Устроилась на новую работу, записалась на курсы иностранного языка, начала бегать по утрам. Жизнь постепенно налаживалась.
Иногда, редко, она вспоминала Виктора. Не с злостью или обидой, а с лёгкой грустью, как вспоминают умершего человека. Того Виктора, которого она любила, больше не существовало. Может, его никогда и не было — просто образ, который она себе придумала.
Светлана как-то спросила, не жалеет ли она.
— О чём жалеть? — пожала плечами Марина. — О том, что вовремя узнала правду? О том, что не стала жить с человеком, который способен на предательство? Нет, не жалею. Знаешь, это как больной зуб вырвать. Больно, неприятно, но потом — такое облегчение.
Она смотрела из окна своей новой квартиры на закат. Солнце садилось за горизонт, окрашивая небо в розовые и золотые тона. Где-то там, в другой части города, Виктор, наверное, ужинает с матерью. Рассказывает ей о своём дне, слушает её советы, ест её борщ. И пусть. У каждого своя судьба.
А у Марины теперь была новая жизнь. Своя. Без лжи, предательства и токсичных родственников. И это было прекрасно.