— Маргарита Львовна, здравствуйте! Вы не заняты? У меня соль закончилась в самый неподходящий момент, не выручите щепоткой?
Дверь напротив открылась почти сразу, словно пожилая соседка только и ждала за ней. Анна даже слегка смутилась. Маргарита Львовна, невысокая, сухонькая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами, смотрела на нее сквозь тонкие стекла очков немного отстраненно, но с вежливой улыбкой. Она переехала в их подъезд всего полгода назад, после смерти старика Петрова, и вела себя очень тихо. Они здоровались у лифта, иногда перекидывались парой слов о погоде, но не более.
— Анна? Конечно, заходите, о чем речь. Какая щепотка, я вам целую банку отсыплю, мне не жалко.
Анна шагнула в скромную, но идеально чистую прихожую, пахнущую чем-то аптечным и лавандовым.
— Да что вы, мне только сырники доделать, буквально на кончике ножа.
— Ну, как скажете. Проходите в кухню, я сейчас.
Маргарита Львовна скрылась в глубине квартиры, а Анна, не решаясь идти дальше без приглашения, осталась стоять у порога кухни. И именно в этот момент ее взгляд упал на круглый обеденный стол, застеленный клеенкой с блеклым цветочным узором. На столе, рядом с вазочкой для хлеба, были аккуратно разложены старые, пожелтевшие от времени фотографии.
Сердце Анны пропустило удар, а потом заколотилось часто-часто, отдаваясь гулом в ушах. Она сделала неуверенный шаг вперед, потом еще один, наклоняясь над столом. Сомнений быть не могло.
Вот ее покойный муж Сергей, совсем молодой, в дурацкой шапке-ушанке, щербато улыбается в камеру. Снимок был сделан на лыжной базе, Анна помнила эту фотографию, хотя не видела ее уже лет двадцать. А вот их сын, Павлик, лет пяти, с серьезным видом сидит на трехколесном велосипеде. Эти пухлые щеки, сосредоточенно нахмуренные брови... У Анны перехватило дыхание. Рядом лежала еще одна, самая невероятная карточка. Маленькая девочка в ситцевом платьице и с огромным бантом на голове стоит между молодыми мужчиной и женщиной. Девочка — это она, Аня. А рядом — ее родители, которых она почти не помнила, они погибли в аварии, когда ей было семь.
Кровь отхлынула от лица. Голова закружилась. Что делают фотографии ее семьи на столе у едва знакомой соседки? Откуда они у нее?
— Вот, держите, тут хватит? — раздался за спиной голос Маргариты Львовны. Она протягивала Анне маленькую стеклянную солонку.
Анна медленно выпрямилась, не в силах оторвать взгляд от стола. Ее руки мелко дрожали.
— Это... откуда у вас это? — прошептала она, указывая на фотографии.
Соседка проследила за ее взглядом. Ее лицо ничуть не изменилось, все та же спокойная, вежливая маска.
— А, это... — она неопределенно махнула рукой. — Старые вещи разбирала, нашла в коробке. Столько хлама от прежних жильцов осталось, вы не представляете. Наверное, их.
Анна уставилась на нее, пытаясь понять, шутит она или говорит серьезно.
— От прежних жильцов? Петров здесь жил один, и он точно не мой родственник. Это мой муж. Это мой сын. А это... это я с родителями.
Только теперь на лице Маргариты Львовны промелькнуло что-то похожее на удивление, но оно тут же исчезло.
— Да что вы говорите? Какое совпадение... Значит, обозналась. Лица показались знакомыми, вот и выложила, хотела рассмотреть получше. Старость, знаете ли, память подводит.
Объяснение было настолько нелепым, что Анна даже не нашлась, что ответить. Она молча взяла солонку, чувствуя холод стекла в своей ладони.
— Спасибо, — выдавила она из себя и, не говоря больше ни слова, почти выбежала из квартиры.
Захлопнув за собой дверь, она прислонилась к ней спиной, пытаясь отдышаться. Сырники были забыты. В голове билась только одна мысль: что это было? Она зашла в свою квартиру, машинально насыпала соль в миску с творогом, но готовить дальше не могла. Образы из чужой квартиры стояли перед глазами.
Она бросилась к старому серванту, где в нескольких толстых альбомах хранилась вся ее жизнь. Она лихорадочно перелистывала плотные картонные страницы, вглядываясь в черно-белые и цветные снимки. Вот Сергей, но в другой одежде. Вот Павлик на велосипеде, но с другого ракурса. А вот фотографий ее родителей почти не было. После их смерти тетка, забравшая Аню к себе, отдала ей лишь несколько самых удачных снимков. Той самой, с бантом, среди них не было. Да и фотографию мужа в ушанке она тоже не нашла.
Значит, это не копии. Это оригиналы, которых у нее самой никогда не было. Или были, но давно потерялись. Но как они могли оказаться у соседки? Женщины, которая живет здесь всего ничего и с которой они едва знакомы?
Весь оставшийся день Анна ходила по квартире как в тумане. Она пыталась найти логическое объяснение. Может, Маргарита Львовна купила старую мебель, а в ней были эти фотографии? Бред. Может, она нашла их где-то? Где? На помойке? Еще больший бред. Версия о том, что это осталось от Петрова, тоже не выдерживала критики.
Вечером позвонил сын.
— Привет, мам! Как ты? Что-то голос у тебя не такой.
Павел жил отдельно, со своей семьей, но звонил матери почти каждый день.
— Паш, привет. Случилось тут кое-что странное, — и она, запинаясь, рассказала ему про визит к соседке и про фотографии.
Павел помолчал.
— Мам, а ты уверена, что это были именно наши фотографии? Может, просто люди похожие?
— Павлик, я что, по-твоему, не узнаю твою детскую физиономию или твоего отца? А себя? Да и соседка не стала отрицать, просто придумала глупую отговорку.
— Ну, не знаю... Может, она немного не в себе? Старый человек все-таки. Может, у нее с головой что-то, и она собирает чужие фото?
— Она не похожа на сумасшедшую. Абсолютно адекватная, спокойная женщина. И взгляд у нее... такой ясный, оценивающий.
— Ладно, мам, ты только не накручивай себя. Хочешь, я завтра после работы заскочу, поговорю с ней?
— Нет-нет, не надо, — испугалась Анна. — Еще скажет, что мы на нее нападаем. Я сама попробую. Просто... мне нужно было кому-то рассказать.
Ночь прошла беспокойно. Анна ворочалась, ей снились обрывки прошлого, лица родителей, улыбка Сергея. Утром, собравшись с духом, она решила, что должна поговорить с Маргаритой Львовной еще раз. Спокойно, без обвинений. Просто спросить.
Она испекла яблочный пирог — так, для предлога — и снова позвонила в дверь напротив.
— Маргарита Львовна, это опять я. Извините за беспокойство. Я тут пирог испекла, хотела вас угостить. За вчерашнюю соль.
Соседка открыла, на ее лице снова была эта непроницаемая вежливость.
— Ах, не стоило беспокоиться. Но спасибо, очень мило с вашей стороны. Проходите, чаю выпьем.
Анна вошла, сердце стучало где-то в горле. В кухне на столе фотографий уже не было.
Они сели пить чай. Разговор не клеился. Говорили о ценах на рынке, о предстоящем ремонте в подъезде. Наконец Анна не выдержала.
— Маргарита Львовна, простите за назойливость, но я всю ночь не спала, думала о тех фотографиях. Пожалуйста, скажите правду, откуда они у вас? Для меня это очень важно.
Соседка поставила чашку на блюдце. Посмотрела на Анну долгим, тяжелым взглядом.
— Я же сказала, нашла.
— Но это невозможно. Вы же понимаете.
Маргарита Львовна вздохнула.
— Аня... Можно я буду вас так называть? Вы очень хорошая женщина. И сын у вас замечательный. Не нужно вам копаться в прошлом. Живите настоящим. Поверьте, так будет лучше.
От этих слов у Анны по спине пробежал холодок. Соседка говорила так, будто знала о ней и ее семье гораздо больше, чем могла знать простая соседка.
— Откуда вы знаете, какой у меня сын? — тихо спросила Анна.
— Так вы же сами о нем рассказывали, — чуть поспешно ответила Маргарита Львовна. — Как-то у лифта встретились, вы упомянули, что он у вас взрослый, женатый.
Анна точно помнила, что ничего подобного не рассказывала. Она почувствовала, что разговор зашел в тупик. Соседка явно что-то скрывала и говорить не собиралась.
Вернувшись к себе, Анна решила действовать по-другому. Раз Маргарита Львовна молчит, нужно узнать о ней самой. Но как? Фамилию она ее не знала, только имя и отчество. Она спустилась к консьержке, тете Вале, словоохотливой женщине, знавшей все и обо всех.
— Тетя Валя, здравствуйте! А вы не знаете фамилию нашей новой соседки из семьдесят шестой квартиры? Маргариты Львовны?
— А как же, знаю. Сорокина она. А тебе зачем, Анечка?
— Да так, для анкеты по дому просили заполнить, а я не знала.
Маргарита Сорокина. Имя и фамилия ни о чем Анне не говорили. Она стала перебирать в памяти всех знакомых родителей, мужа. Никаких Сорокиных там не было.
Вечером, когда муж был жив, все бумаги и документы лежали у него. После его смерти Анна сложила все в большой чемодан на антресоли, не решаясь разбирать. Сейчас пришло время это сделать. Она с трудом стащила тяжелый чемодан, открыла. Сверху лежали старые трудовые книжки, дипломы, свидетельства. Анна начала методично перебирать бумаги, письма, открытки.
Через несколько часов утомительных поисков, когда она уже готова была все бросить, ей в руки попалась небольшая пачка писем, перевязанных выцветшей лентой. Это были письма Сергея из армии. Анна развязала ленту, пробежала глазами несколько строк, улыбнувшись его наивному юношескому слогу. И вдруг в одном из писем она наткнулась на знакомую фамилию.
«...А помнишь Сорокина? Он в соседнем взводе служит. Такой же тощий и длинный, как в школе был. Мы с ним иногда в курилке пересекаемся, родной город вспоминаем...»
Сердце снова забилось быстрее. Сорокин. Однофамилец? Или?.. Сергей был родом из небольшого городка под Костромой, они переехали сюда уже после свадьбы. Может, и Маргарита Львовна оттуда? Это бы объяснило, откуда она могла знать ее мужа. Но откуда у нее фотографии ее сына и ее самой?
Анна не знала, что делать с этой информацией. Снова идти к соседке и спрашивать, не из Костромской ли она области? Это было бы слишком прямолинейно.
И тут ее осенило. Фотография. Та, где она была с родителями. Маргарита Львовна сказала, что нашла ее. Но если она знает ее семью, может, она знает и что-то о ее родителях, о которых сама Анна не знала почти ничего? Тетка не любила говорить о них, всегда отмахивалась, говорила: «Что прошлое ворошить, жили и жили».
Эта мысль не давала покоя. Тайна соседки из простой загадки превращалась во что-то личное, затрагивающее самые основы ее жизни.
Прошла неделя. Анна жила в постоянном напряжении. Каждый раз, встречая соседку в коридоре, она видела в ее глазах немое предупреждение: «Не лезь». Но она уже не могла остановиться.
В один из дней, возвращаясь из магазина, она увидела, как к подъезду Маргариты Львовны подъехало такси. Из него вышла молодая женщина, помогла соседке вынести сумки. Они о чем-то тихо разговаривали. Анна замедлила шаг, стараясь не привлекать внимания. Когда они зашли в подъезд, она услышала обрывок фразы, сказанной молодой женщиной: «Мама, я же просила тебя не таскать тяжести».
Мама? Значит, у нее есть дочь. Анна почувствовала укол странной ревности. У этой загадочной женщины есть своя семья, своя жизнь, в которую она так грубо влезла со своими фотографиями.
Вечером Анна снова решилась на разговор. Она чувствовала, что если не выяснит все сейчас, то эта неизвестность будет мучить ее вечно. Она снова позвонила в дверь. На этот раз открыла та самая молодая женщина.
— Здравствуйте, вы что-то хотели? Мама отдыхает.
— Здравствуйте. Я соседка, Анна. Мне бы очень нужно поговорить с Маргаритой Львовной. Буквально на пять минут.
Женщина с сомнением посмотрела на нее, но потом все же сказала:
— Хорошо, проходите. Я сейчас ее позову.
Через минуту в прихожую вышла Маргарита Львовна. Вид у нее был усталый.
— Аня? Что-то случилось?
— Я хочу извиниться, — начала Анна, хотя совсем не это собиралась говорить. — Наверное, я была слишком настойчива. Но, пожалуйста, поймите меня. На вашей фотографии были мои родители. Я их почти не помню. Может быть... может, вы их знали? Пожалуйста, расскажите хоть что-нибудь. Для меня это важнее всего на свете.
Она говорила искренне, на глазах у нее навернулись слезы.
Маргарита Львовна долго молчала, глядя куда-то в сторону. Ее дочь, стоявшая рядом, с удивлением переводила взгляд с матери на Анну.
— Лена, оставь нас, пожалуйста, — тихо сказала наконец соседка. — Сделай нам чаю.
Когда дочь ушла на кухню, Маргарита Львовна посмотрела прямо в глаза Анне.
— Я знала твоего отца. Очень хорошо знала. Мы выросли в одном дворе, в Костроме.
Анна замерла.
— Моего отца? Но... как?
— Мы любили друг друга, — просто сказала Маргарита Львовна. — Еще со школы. Собирались пожениться. А потом он встретил твою маму. Она приехала по распределению, яркая, красивая, столичная. И он... он выбрал ее.
Она говорила ровным, бесцветным голосом, но Анна видела, как подрагивают ее пальцы, сжатые в замок.
— Я уехала. Вышла замуж за другого, родила Лену. Старалась не вспоминать. А твой отец иногда писал мне. Просто письма, ни о чем. Рассказывал, как живет, как растешь ты. Одним из последних он прислал ту фотографию. Написал: «Посмотри, какая у меня дочка растет, Анечка».
У Анны подкосились ноги. Она опустилась на банкетку в прихожей. Все ее представления о родителях, о их счастливой жизни рушились на глазах.
— А... мой муж? Сергей?
— Сергея я знала постольку-поскольку. Он был младшим братом моего одноклассника. Обычный парень. Когда я узнала, что ты вышла за него замуж и вы переехали сюда, в этот город, мне стало любопытно. А потом, когда овдовела и Лена уговорила меня переехать поближе к ней, я случайно увидела объявление о продаже квартиры в этом доме. И я... я не смогла устоять. Это было глупо, по-стариковски глупо. Мне просто хотелось быть рядом. Смотреть на тебя, на твоего сына, на внуков. Видеть продолжение жизни человека, которого я... любила всю жизнь.
Она замолчала. В прихожей повисла звенящая тишина.
— А фотографии... — прошептала Анна.
— Твоего мужа и сына я попросила сделать одного знакомого фотографа, он подрабатывал на школьных праздниках, на утренниках. Заплатила ему. Просто на память. Это было моим маленьким, тайным безумием. Я знаю, это неправильно. Прости меня, если сможешь. В тот день, когда ты зашла, я как раз решила, что с этим пора кончать. Выложила их, чтобы в последний раз посмотреть и убрать навсегда. А тут ты... с солью.
Дочь принесла чай. Она, видимо, слышала весь разговор и теперь смотрела на Анну с сочувствием.
Анна не знала, что сказать. Злость, обида, недоумение смешались в ее душе с какой-то странной жалостью к этой пожилой женщине, чья жизнь оказалась так тесно и таинственно переплетена с ее собственной. Она всю жизнь считала себя дочерью людей, которые счастливо любили друг друга. А оказалось, что за фасадом этого счастья скрывалась другая история, другая любовь, другая женщина.
— Можно... можно мне посмотреть на эту фотографию еще раз? — тихо попросила Анна.
Маргарита Львовна кивнула, вышла и через минуту вернулась с той самой карточкой. Анна взяла ее в руки. Теперь она смотрела на молодое, улыбающееся лицо отца совсем другими глазами. Он стоял, обнимая жену, но его взгляд был направлен чуть в сторону от объектива, и в нем читалась какая-то затаенная грусть.
— Спасибо, что рассказали, — сказала Анна, поднимаясь. — Мне нужно... мне нужно все это обдумать.
Она вышла из квартиры соседки и медленно побрела к себе. Она не знала, как теперь относиться к Маргарите Львовне. Врагом она ей не была. Но и другом стать не могла. Она была живым напоминанием о тайне, которую ее отец унес с собой в могилу.
Зайдя в свою квартиру, Анна подошла к серванту, достала свой фотоальбом и на пустой странице, рядом со снимком своих улыбающихся молодоженов-родителей, аккуратно вставила новую, обретенную фотографию. Она долго смотрела на три лица, пытаясь собрать воедино осколки своего прошлого. Жизнь оказалась куда сложнее, чем она думала. И теперь ей предстояло научиться жить с этой новой, непростой правдой.