Как развивались языки программирования в СССР и кем были великие программисты? Погрузитесь в историю программистов в СССР и эпоху научных прорывов.
Языки программирования в СССР и их эволюция
Неочевидное наследие: что от СССР осталось в современной ИТ
Советская ИТ-школа воспринимается неоднозначно. Для одних – это эпоха досок с мелом, перфолент и изоляции от мировых трендов. Для других – фундамент системного мышления и уникальной инженерной практики, которую ценят в современной ИТ-индустрии. Второй взгляд куда ближе к истине.
Советская школа не копировала западные разработки — она работала в условиях жёстких ограничений и потому формировала собственные, зачастую уникальные, подходы. До сих пор в ИТ-компаниях стран постсоветского пространства прослеживаются следы этой традиции: от минимализма в архитектуре ПО до принципов проектирования систем управления заводами и логистикой. Пример? ERP-системы семейства «1С» родом из инженерного мышления, близкого к духу АСУ (автоматизированных систем управления) времён СССР. Парадигма: не красота, а надёжность и повторяемость поведенческих моделей системы.
Подход «от задачи», восприятие кода как инфраструктурного средства, отказ от избыточных абстракций — всё это оттуда. Инженеры Института кибернетики в Киеве и ИПМ имени Келдыша в Москве закладывали методы, которые легли в основу системного анализа процессов, что сегодня используются в финтехе, логистике и промышленном ИТ.
Даже в вузах, где давно преподаются Python или C#, в структурах учебных программ осталась заложенная советская логика: сначала математика, потом алгоритмика, после — язык, но с пониманием архитектуры ЭВМ. Это отличает российских и украинских специалистов от многих западных коллег, чья подготовка чаще начинается с языков и библиотек, минуя фундамент.
В академических проектах некоторых НИИ до сих пор встречаются модули на языке «Альфа» — не потому, что не хватает ресурсов, а потому, что качество алгоритмических решений, построенных тогда — высокое и до сих пор актуально.
Советская школа программирования: внутренняя логика и ценности
Главный принцип: делать не «чтобы работало», а «чтобы понималось». Программист в СССР априори был инженером. Он смотрел на задачу с точки зрения архитектуры системы и понимания работы «железа». Или, как говорил Андрей Петрович Ершов — один из отцов советской автоматизации программирования: «Программа — это форма мышления инженера».
Программисты СССР работали в условиях нехватки вычислительных ресурсов. Один неверный цикл мог остановить заводскую систему на сутки. Этот образ мышления невозможно выправить никаким Agile: он требует другого отношения к ответственности. В этом контексте возникла инженерная строгость и внимание к деталям, которые сегодня ассоциируются с «чистым кодом», техникой TDD (тестирование через разработку) и минимизацией зависимостей.
Советская культура кодирования формировалась в парадигме работы «от железа»: понимание архитектуры машин, ограниченность памяти и скорости исполнения — всё это вынуждало писать эффективный, компактный и читаемый код. Модульность не на словах, а на архитектурной необходимости: подгрузка функциональных блоков с магнитных лент обязывала строго проектировать интерфейсы между блоками, что напрямую коррелирует с современными принципами разработки API и микросервисной архитектуры.
АСУ (автоматизированные системы управления) создавались по модульному принципу: задачи дифференцировались по вводу, логике обработки и выводу данных. Эта трёхзвенная структура встречается и сейчас в ERP-системах, MES-решениях и интерфейсах SCADA. Тогда не было UML, но была схема потоков и машинных состояний, рисуемая на миллиметровке.
- Минимизация количества точек отказа
- Необходимость разработки без сторонних библиотек
- Ручное тестирование на бумаге до компиляции
Все эти практики формировали инженерный аскетизм. Программный продукт понимался как производственный узел. Поэтому и в современных вузах, в том числе МФТИ, СПбПУ, НГУ — всё ещё культивируются дисциплины по системному программированию и алгоритмам, оставшиеся со времён СССР. Даже PASCAL, уже давно не применяющийся на практике, изучается не ради самого языка, а ради концепций, заложенных Ершовым в его учебные программы.
Великие программисты СССР: кто они и при чём тут современный код
Советские программисты не были просто «разработчиками». Они были научными архитекторами вычислительных идей. Имена, ушедшие из медийного пространства, до сих пор есть в технических спецификациях, образовательных планах и даже в подходах менеджмента разработки.
Андрей Ершов — один из пионеров автоматизации программирования. Разработал систему «Альфа» — первую в мире систему автоматической генерации программ на основе спецификаций. Его идея, что программист — это человек, разрабатывающий «программу программирования», предвосхитила современное движение DevOps и концепции генеративного программирования.
Модули «Кисель», «Малахит», позже — система «Андрюшка» (получившая название в честь Ершова) демонстрируют ранние аналогии GIT'а и CI/CD — автоматического развёртывания и контроля исходного кода. Эти системы позволяли в режиме ограниченных ресурсов отслеживать версии, проводить трассировку и устранять ошибки.
Виктор Глушков — академик, создатель теории дискретных автоматов и концепции общегосударственной автоматизированной системы управления (ОГАС). Его работы по математическому моделированию процессов легли в основу логики проектирования распределённых систем. Сегодня можно проследить связь между методами Глушкова и тем, как проектируются масштабируемые базы данных и отказоустойчивые системы.
Пример интересной параллели — проект «Эльбрус». Это не только суперкомпьютер, но и особая архитектура процессоров, в основе которой лежат идеи надёжности и устойчивости при минимальных ресурсах. Архитектура VLIW (очень длинное командное слово), которую использует процессор «Эльбрус» — это прямая реализация задумок Глушкова.
Алексей Ляпунов — математик, стоявший у истоков кибернетики и программирования в СССР. Проектировал первые курсы по машинной логике и алгоритмам. Благодаря его работам в 1960-х в Советском Союзе появился термин «алгоритмическая культура» — философия точного и формализованного описания задач. Это предшественник современных техник формальной верификации кода.
Михаил Рябинин — разработчик ПС «Кисель», оказавшей существенное влияние на развитие систем автоматизации документооборота. Формальная логика, заложенная им в структуру метаописания процедур, сегодня находит продолжение в системах бизнес-процессов и workflow-платформах.
Интересный штрих: «Кисель» поддерживал обратную совместимость и диаграммы состояний задолго до появления стандарта BPMN. Обозревая документацию «Киселя», современные разработчики обнаружат всё: и правила валидации состояний, и возможность рассылки сигналов системе мониторинга. Без объектов, но с формальной системой логических переходов. Именно из таких наработок выросли принципы масштабируемых решений в CI/CD и BPEL-процессах.
Современные языки и фреймворки как бы «собирают» по кусочкам эти подходы. Но в СССР они существовали как единая мыслительная модель — не на уровне языка, а на уровне инженерного мышления. Поэтому они не устарели.
Языки программирования в СССР: функциональность из необходимости
В СССР разрабатывались собственные языки программирования, но не как альтернатива COBOL или Fortran — такие языки создавались под конкретные инженерные и научные задачи. Они рождались не из желания создать новый синтаксис, а из острой производственной или научной потребности. Практически каждый язык разрабатывался в контексте экономии ресурсов, надёжности и способности адаптироваться к слабому железу — такие приоритеты сегодня приняты в встраиваемых и real-time системах.
РАПИРА — язык, разработанный в середине 1980-х в Институте проблем управления РАН. Отличался декларативной структурой и был адаптирован под обучение программированию школьников. Он сочетал идею простоты и алгоритмичности: синтаксис максимально приближал код к псевдокоду, что позволяло сосредоточиться на логике. Современные образовательные среды вроде Scratch — отдалённые наследники этой философии: думай о задаче, а не о синтаксисе.
РЕФАЛ (Рефлексивный функциональный алгоритмический язык) — другой выдающийся пример. Его создал Валентин Валентинович Тарасов в 1966 году. Это был функциональный язык с сильными идеями pattern matching'а (сопоставления с образцом), рекурсии и имел строгие определения функций. В отличие от LISP, РЕФАЛ был заточен под символьную обработку и трансформаторы текста. Именно эти свойства сделали его идеальным для решения задач машинного перевода, синтаксического анализа и трансляции кода. Сегодня подобные модели используются в признанных парсерах и трансляторах языка, включая ANTLR и инструменты трансформации AST в LLVM.
Курсовой язык — неформальное название целого семейства языков, разработанных в ВУЗах специально для обучения курсовым проектам. В этом подходе выражалась идея адаптивного языка: его структура могла меняться под задачи конкретной лаборатории. Это привело к формированию концепций мета-языков и DSL (специализированных языков), к которым сегодня активно обращаются в проектировании решений бизнес-аналитики и low-code-платформ.
Общей чертой всех этих решений была:
- Надёжность выше эстетики: удобочитаемый код — не цель, а следствие системы;
- Фокус на формальную верификацию: алгоритмы описывались и проверялись математически;
- Чистота исполнения: запрещались побочные эффекты, что предвосхитило философию функционального программирования.
Многие принципы, реализованные в РЕФАЛ, позже нашли применение в таких языках, как Haskell и OCaml. Механики сопоставления и преобразования данных — основа многих языков трансформации данных (например, XSLT, F#).
История этих языков — наглядный пример инженерного мышления «не для всех сразу», но «всерьёз, на задачу». Разработка ЯП в СССР — ответ на вызовы конкретных контекстов: автоматизация расчёта, формальное описание производственных процессов, упрощение трансляций. Сегодня компании вроде JetBrains часто идут по тому же пути: не изобретение ради игры, а инструмент под инженера.
Программист в СССР: кто это был, как жил и работал
Программисты в СССР не ходили в футболках с логотипами языков, но их профильный бэкграунд зачастую включал аспирантуру по математике или физике. Большинство кадров формировались при МГУ, МИФИ, ФизТехе, Ленинградском университете, КПИ, Харьковском политехе. Специалистов отбирали из числа участников математических олимпиад, аспирантур по механике и теории управления. Это формировало профессиональное ядро с уникальным аналитико-техническим мышлением.
Среда разработки — это не IDE и дебаггеры, а команды учёных, бумажные листы с алгоритмами, перфоленты и тестирование на глаз. Программа писалась от руки на специальной форме — с ячейками под команды. После — транскрибировалась на перфоленту, а дальше компилировалась на машине… в одной из немногих лабораторий, куда передавались материалы почтой или курьером. Институт прикладной математики им. Келдыша, например, принимал такие заказы и компилировал код от имени разработчиков из других НИИ.
Ключевые проблемы — перегруз системы, предельная загрузка магистрального канала, убедиться, что программа не «повиснет» на 453-й строке и не останавливает полностью работу цеха. Потому и проверка кода велась до компиляции на специальных моделирующих схемах и таблицах переходов, отсталых от формальных автоматов, но логически полных.
Почему было много алгоритмистов и сравнительно мало системных разработчиков? Советская экономика опиралась на централизованное планирование и жёсткое распределение ролей. Алгоритм — это абстракция, которую можно описать и внедрить без прямого доступа к конечному оборудованию. Системный разработчик же работал в условиях гибких заданий, что в СССР считалось методологически неоправданным. В результате — развитие математического направления, но меньшая зрелость слоя инструментальных библиотек и платформ, в отличие от UNIX-среды Запада.
Жизнь программиста? Работа в лабораториях при академических институтах: НИИ систем управления, вычислительных центрах, в оборонной отрасли. Практически ни один программист не работал «в одиночку» — это были коллективы с чёткой специализацией: один разрабатывает алгоритм, другой — модульную архитектуру, третий пишет интерфейсы обмена.
Редкость ПК в частном пользовании уничтожала барьер между «программистом» и «учёным». Почти все программисты в СССР — инженеры-математики или, по старой номенклатуре, кибернетики.
Что сохранилось в технологиях России, Украины, Беларуси и других стран
Выход советской школы за пределы советской экономики привёл к тому, что принципы инженерной строгости продолжают жить в новых ИТ-проектах на постсоветском пространстве. В универах — всё те же кафедры, пусть и с новым языком. Но содержание — то же: начинать с матмоделей и теории алгоритмов, а не с HTML и CSS.
Ведущие технические вузы — МИФИ, СПбПУ, НГУ, КПИ в Киеве, БГУ в Минске — сохраняют математическую основу подготовки. Во многих случаях преподаватели — бывшие разработчики из Институтов кибернетики или лабораторий ЦНИИ. Это обеспечивает преемственность подходов.
Многие коммерческие проекты скрыто используют наработки СССР. Примеры:
- 1С — декларативная логика бизнес-процессов и описание предметной области через мета-языки: прямой наследник внимания к моделированию, заложенного ещё Ляпуновым и Ершовым;
- «Эльбрус» — архитектура процессоров, продолжающая принципы устойчивости к аварийным сбоям, впервые сформулированные в проектах ОГАС;
- СКИФ — суперкомпьютерные проекты, выполненные на философии отказоустойчивых конфигураций и масштабируемой обработки задач, известной ещё в работах Глушкова;
- «Сапфир» — системы управления базами данных и документооборотом с корнями в логике «Киселя» и АСУ-проектов 1980-х годов.
Инженерия «из СССР» оказалась удивительно живучей потому, что строилась не на трендах, а на фундаментальных принципах. Само мышление: описывать процессы, проверять их формально, избегать внешней зависимости — это то, что делают современные архитекторы облаков и DevOps-инженеры, даже не зная, что так писали Рябинин или Ершов.
Инженерная этика и подход «против хайпа»: уроки советской ИТ-школы
Советская инженерная школа в программировании формировалась в условиях, исключающих погоню за модой. Здесь не было стимулов разрабатывать «ещё один» фреймворк ради инвестиций, не было маркетинга технологий. Каждый проект создавался под конкретную задачу — с предельно высокой ценой ошибки. Такая среда рождает мышление, ориентированное на логику, надёжность и скептицизм к «новому ради нового».
Виктор Глушков разработал концепции автоматизации управления страной — ОГАС, задумывавшейся как цифровая система учёта и прогнозирования экономики СССР. Он понимал, что любой проект с миллионами компонентов может быть разрушен одной фальшивой метрикой. Потому в центре его подхода был приоритет логики над видимостью прогресса. Техническое решение должно подтверждаться реальной пользой, а не декларацией преимущества.
Эта инженерная честность сегодня трансформировалась в подходы Software Craftsmanship и DevOps-культуры. Когда разработчик — профессионал, а не «писатель кода», когда интересуется не только синтаксисом языка, но готов глубоко вникнуть в архитектуру задачи, взвешивая каждую зависимость, производительность и уровень отказоустойчивости.
Вот типичные признаки подхода, унаследованного от советской школы:
- Скепсис к фреймворку, пока не доказана его реальная применимость под конкретную задачу
- Проектирование архитектуры «от пользователя и логики», а не «от API»
- Стремление минимизировать зависимости и использовать низкоуровневые библиотеки, если это даёт прирост надёжности
- Стандарты кодирования как элемент дисциплины, а не ритуала
- Приоритет функциональности и контроля ошибок над архитектурной изящностью
Современный опыт российских и украинских ИТ-компаний во многом показывает, насколько этот стиль жив. Senior-разработчики, выросшие во внутренних командах большого ИТ (например, Телематика РЖД, СберТех, Платформа ОФД), часто демонстрируют глубокое понимание системной архитектуры, основу которой составляют принципы надёжности, простоты и воспроизводимости — заимствованные именно от советской инженерной школы.
Не случайно российские инженеры успешно работают в западных Embedded-командах, real-time системах, safety-critical сегментах (авиация, банкинг, IoT). Потому что здесь важна не мода, а проверка всех допущений на прочность. Подход «прощай javascript-фреймворк, здравствуй системность» сегодня часто называют зрелостью. Но в СССР эта зрелость была нормой.
Вот антиподы методологии советской ИТ-школы:
- Rapid prototyping без анализа задач конечного пользователя
- Blind adoption — заимствование технологии без разбора её сути
- Ориентация на красоту интерфейса без верификации бэкенда
- Оправдание плохой надёжности ссылкой на «раннюю версию»
Эти приёмы советскому инженеру были бы чужды. В советской практике интерфейс и логика не могли развиваться отдельно. По сути, инженер — это человек, видящий всю систему сразу, включая ограничения, время реакции, методы резервирования и принципы тестирования на каждом этапе. Эта целостность мышления — суть инженерной школы.
Другой важный элемент — преемственность и алгоритмическое мышление. Инженер не копировал чужие решения с GitHub, он строил собственную реализацию на базе тех же принципов. Сегодня этот подход всё чаще востребован — в системах ИИ, больших вычислениях, сложных контроллерах. Там, где copy-paste из StackOverflow просто опасен, инженеры вспоминают про отказоустойчивость и ясность архитектуры, а это корень наследия СССР.
Разрабатывая ПО для металлургического завода, Глушков лично общался с инженерами цехов и строил модели, понимая ограничения цехового оборудования, его ритмичность, аварийность, человеческий фактор. Отсюда и точность в документации, и проверяемость алгоритмов — то, чего сегодня критически не хватает в быстрорастущих стартапах, где два спринта назад никто не задумывался об ошибке в 20 миллисекунд, которая теперь критична на проде.
Советская инженерная этика — это:
- Реализм вместо оптимизма: система будет выдавать ошибку — закладывай это в архитектуру
- Математическая строгость вместо презентабельности
- Моделирование до реализации, а не ранний MVP
- Проверка гипотез теоретически, прежде чем кодить их в прод
Этот подход сегодня часто воспринимается как «интерпретация старой школы», но он неизбежно возвращается в условиях роста требований к отказоустойчивости систем: финтех, технологии для авиации, медицина, спутниковая связь. Именно здесь, в системах с «нулевым допуском к сбою», актуальность советской инженерной школы проявляется особенно ярко.
Как оценить ценность советского инженерного подхода в своём проекте сегодня
Чтобы понять, насколько советский подход применим в вашем проекте, не нужно искать аналогии с перфокартами. Достаточно задать себе несколько вопросов:
- Вы решаете задачу или реализуете модное решение, не понимая его необходимости?
- Насколько важны для вас отказоустойчивость, масштабируемость и формальная верификация?
- Используете ли вы низкоуровневый контроль там, где он мог бы повысить производительность/надёжность?
- Можете ли вы объяснить архитектуру вашего решения «на бумаге», без IDE и зависимости от сервисов?
Советский инженерный стиль становится особенно полезен, когда:
- Система должна работать стабильно 24/7 без обслуживания
- Продукт будет жить много лет, а не пару кварталов
- Задачи имеют математическую природу или требуют строгого учёта ресурсов
Нельзя оценивать подходы СССР по дате их разработки. Математика, логика, архитектура задач — вне времени. Многие современные ошибки в коде — оттого, что в погоне за скоростью упущена архитектурная строгость. Подход с математическим мышлением и пошаговой отладкой функций, проверкой граничных условий, моделированием всех переходов между модулями — это практика, которой легко научиться, но труднее применить в командной среде без инженерной культуры.
Где углубить понимание:
- Книги: Андрей Ершов. «Программирование как вторая грамотность», Глушков. «Введение в кибернетику», Ляпунов. «Математическое программирование»
- Архивы: Электронная библиотека Института системного программирования РАН (ispras.ru)
- Образование: Курсы кафедры ВМиК МГУ по формальным методам и архитектурам
- Форумы: Хабр, RSDN — в архивах обсуждаются подходы к архитектурному планированию, отчасти перекликающиеся с методологией СССР
Советская ИТ-школа не предлагает готовые рецепты. Она даёт инструменты мышления и контроля, полезные там, где нет права на ошибку. Если ваш продукт должен работать — не блестеть, а работать — советская инженерно-программная традиция становится не архаикой, а востребованным подходом.
«Всё уже придумано до нас». Взгляд Дяди Васи на то, что не устарело
<Дядя Вася>: Ну вот, дружище, добрался я и до конца этой умной статьи. Сижу, курю свою трубку (мыслительную, я с настоящей завязал), и думаю: а ведь автор-то правду молвит. Всё это было. И не просто было, а до сих пор в нас сидит, в наших косточках инженерных.
Мне вот часто внук Лёша показывает свои стартапы: красивый сайт, кнопочки блестят, анимация. Я ему говорю: «А что внутри-то?». А он мне: «Деда, есть фреймворк, он всё сам делает». Ну я и помолчал. А потом принёс ему свою старую тетрадку с алгоритмом расчёта траектории для станка, который я в 82-м году писал. Там на три страницы — одна формула, выверенная до каждого знака. Посмотрел он на это и говорит: «Это же нейросеть какая-то!». А я ему: «Нет, Ванюша, это просто голова должна работать, а не фреймворк».
Вот в этом и есть главное наследие, по-моему. Системное мышление. Нас учили не языку программирования, а тому, как разложить любую задачу на кирпичики, проверить каждый на прочность и собрать обратно в надёжную конструкцию. Сейчас это называют «архитектура», а тогда это называлось «нормальная работа».
Факт от Дяди Васи: Помню, на защите диплома один мой одногруппник принёс программу для управления спутником. А комиссия ему: «А почему у вас здесь цикл на 5 тактов, а не на 3?». Он полчаса объяснял, почему именно на 5, с формулами, с расчётами нагрузок. Сейчас бы просто сказали: «Ну, библиотека такая». А тогда надо было знать. И это знание спасало жизни и миллионы рублей.
Мнение Дяди Васи: Автор правильно сказал про «инженерный аскетизм». Мы не могли позволить себе лишнее. Не потому что скучные, а потому что знали: каждая лишняя операция — это риск. Риск сбоя, риск перегрева, риск не уложиться в время. Это как у сапёра: лишнего не сделаешь. Эта привычка — видеть систему насквозь, от транзистора до результата — это наше главное конкурентное advantage, как сейчас модно говорить. Западные ребята могут быстрее собрать из кубиков Lego, но когда нужно сделать так, чтобы эта башня из кубиков стояла под ураганом — тут уже наш подход выигрывает.
Байка от Дяди Васи: Работали мы как-то над одной АСУ для завода. Заказчики привезли нам американский журнал, показывают: «Смотрите, у них такие красивые графики на экране! Сделайте нам так же!». Наш главный инженер, Фёдор Иванович, посмотрел и говорит: «А зачем?». Они ему: «Как зачем? Красиво!». А он развернул лист ватмана, где была нарисована вся логика работы цеха: «Вот ваша красивая картинка. Она должна появляться, когда вот этот датчик показывает давление выше 5.2, а этот — температуру ниже 40. Иначе она не нужна и будет только отвлекать». Воцарилась тишина. Он им выложил не картинку, а систему. В итоге сделали не красиво, а правильно. И система эта работала ещё лет двадцать после того завода.
Так что же осталось в современном ИТ от СССР? Не технологии, а подход. Не код, а культура.
Культура ответственности за каждую строчку.
Культура понимания, а не просто использования.
Культура думать о задаче, а не о трендах.
И я вижу, как это наследие сейчас прорастает в самых крутых и надёжных областях: в разработке операционных систем, в финтехе, где каждая миллисекунда и каждая копейка на счету, в космических и оборонных программах. Туда, где нельзя сказать «Ой, баг, ща пофиксим на проде».
Так что, ребята, молодым разработчикам я бы посоветовал не гнушаться старой школы. Почитать, что писали Ершов и Глушков. Это не история, это инвестиция в свою профессиональную глубину. Можно знать последний фреймворк, но без этого фундамента ты — ремесленник. А с ним — инженер.
Вывод Дяди Васи: Советская ИТ-школа — это не про перфокарты и лампы. Это про фундаментальное, системное, математическое отношение к задаче. И этот подход, как хороший паяльник, никогда не устаревает. Главное — не забывать им пользоваться.
На этом всё. Очень хорошая статья, автору респект. Заставила старика повспоминать. Пойду, чайку наверчу. С вами был дядя Вася!