6.16 «Метод»: философия — бытие мысли в ландшафте, и районирование мысли топологией/топографией под свои нужды.
Повторюсь. В мышлении заложен и план вылазки, и дорожная карта — след от далёких экспедиций. Мысль маршрутится, прокладывая тропу (в себе/вне себя), торя путь через топосы или общие места (нем. Toposforschung). Мысль роится над медоносными полями сознания. Ландшафт — повитуха, принимающая роды ума, и в этом смысле ландшафт — и мыслимое, и мыслящий.
Но мысль избегает профессорских голов. Мысль босячит. Она уподобляется кровотоку, запертому в холестериновой пещере. Чтобы присоседиться к идеям Платона, рукополагающих ум на священнодействие у алтаря истины, мысли положено изгваздаться, изодрать в кровь коленки на петлистой и опасной тропе.
6.16.1 Задача философии — исследовать: как объекты даны сознанию, и как сознание дано объектам. То, что мысль интенциональна и направлена на мир и себя, справедливо, но лишь отчасти. Мир встроен в структуру данности, как субъект подачи, пусть и своеобразной. Эта презентация/репрезентация побуждает усматривающего к усмотрению. Опыт конвенционален и обоюден. Мир и ум аффицируют один другого через экстерорецепцию и интерорецепцию, экстериоризацию и интериоризацию. Другими словами, объект и субъект даны и взяты обоюдно, и любой акт, казалось бы, локализованный в коре головного мозга, подпирают ум и воля, исходящие от бытия и небытия, — бенифициаров интеллигибельного.
6.17 «Метод»: узрение/уяснение не достигает идеации без со-участия в деле познания чувственной достоверности, но не в качестве мальчика для битья, а в качестве товарища детских игр.
И в самом деле, рецепция протекает в двух плоскостях: 1) реальности, в которой разум, применяя константы, исследует природу явлений и феноменов; 2) действительности, ставшей таковой после идеации, когда субъект, излазав идею вдоль и поперёк, созерцает предмет как то, что дано и взято обоюдно. Оба ландшафта — реальный и идеальный, накладываются друг на друга. Если рельефы совпадают, говорят: сущности усмотрены.
Но единства рационального и иррационального не достичь, оставляя экзистенциальную подоплёку за скобками познания, как на том настаивал Э.Гуссерль. Эпохэ, иссушающему бытие/ничто́, я противопоставляю симбиоз мысли и жизни, для чего ввожу понятия тактильно-кинестезивного-ума и щупальце-мысли как органа мышления. При этом у мысли/мышления обнаруживается субстрат, но ни к мозгу, ни к телу, ни к родо-племенному строю, ни к цивилизации он отношения не имеет. Орган тактильно-кинестезивного-ума — СОБЫТИЕ, в которое вовлечены и ум, и слова-субъекты, и бездорожье. Чтобы стать собой, мысль огибает изгибы причудливого рельефа, она топонимична, но не экстатична, и уж если задаться целью, подсчитать все обстоятельства, вытолкнувшие мысль на кончик языка/пера, то не хватит и мультиверса, чтобы уложить в штабеля все гроссбухи с перечнем всех детерминант. По этой причине событие, которое мыслит и полагает сообща, в тринокулярном соглядатайстве бытия-ума-небытия — беспредпосылочно, бессубстантивно, бессубстратно и бессубъектно.
6.18 «Метод»: ум «оцарапывается» о ворс домотканого ковра ничто, о стёжку шпалеры не-сущего, где то, что не дано, заткано под подкладку и выдаёт своё присутствие зудом на фалангах пальцев.
И в самом деле, когда проводишь ладонью по крупу лошади, рыцарскому мечу, штандарту, пылящемуся в музейном запаснике — всему, что баталист посчитал важным, когда наносил трафарет картины на картон, а затем набивал на ткацком станке, истина не кажется абстракцией, обитающей в эмпиреях.
Собственно, «подзатыльники», получаемые учеником от подмастерья, и составляют эмпирику, которую ум конвертирует в знание.
6.19 «Метод»: верно, что с помощью тактильно-кинестезивного-ума истина не усматривается, а осязается. У истины есть рельеф. Истину наносят на карту/планшет. Истину районируют. На истине устраивают биваки. Истина аффицирует ум на истинствование — бытие при истине, когда умопостигаемое постигается экзистенциально, а не эсенциально.
И в самом деле, объём понятия мысль/ничто́ доступен лишь живому синтезу ratio, intuitio, persona. Этот синтез и предпринят в трактате. Усадив за обеденный стол бытие, ум и небытие, я не отнял у каждого прибор и салфетку. Напротив, шкафы триады ломятся от фамильного серебра, а аппетит едоков возрос кратно и нацелен на беспредельное полагание себя, — не об этом ли «Пир» Платона? Реинкарнируя платонизм, я предложил эйдос/эйдоса в форме тринокуляра как органического и живого всеединства бытия-ума-небытия.
6.20 «Метод»: без ума сущее — слепое полагание, без ничто́ ум — бесполезное всезнайство, без погибели бытие — холодное лоно, не способное зачать, выносить, изгнать.
Исследуемая мной химера мысль/ничто́ не предъявлена и не взята в полной мере. Истина обретается в дебрях топологии, где уму-топографу предстоит изгваздаться, чтобы только об этом и рассказать в полевом дневнике.
6.21 «Метод»: тот, кто бреется станком, не знает — каково таскать порезы на щеках. И только опасная бритва, чьё лезвие ставит трансцендентальное «Я» на грань существования, на демаркацию, отделяющую бытие от небытия, ужасает и возвышает. Там, где «лезвие Оккама» лишь отсекает избыточные пропозиции, «бритва Кузина» устанавливает для пресуппозиций правило давать себя уму доподлинно, а не в форме заблуждения, праздномыслия или лжи.
Чем важен для логики, феноменологии, эпистемологии и философии науки этот инструмент познания? В чём смысл БК и каковы границы её практического применения? Речь о методологической процедуре, которой мы предпослали три аксиомы: принцип субстратной недостаточности, принцип субъектной недостаточности и принцип предикативной недостаточности, образующих в совокупности так называемую «бритву Кузина».
В «Никомаховой этике» (VI, 3-4) Аристотель упоминает пять «способов, какими душа достигает истины» — techne, episteme, phronesis, sophia, и nous (1139 b 15—19). Однако, следует строго различать episteme, nous, sophia, которые соотносятся с epistemonikon, «теоретико-познавательной» способностью души, — тем, что в ней вечно, неизменно и недвижимо, — и logistikon, понятие, отражающее бухгалтерскую, счетоводческую функцию души. Тривиальная на первый взгляд функция включает и techne, и phronesis как привходящее, бытовое и повседневное. Но в сиюбытном, если поскрести по сусекам, отыщутся и минуты отдохновения и творческого экстаза. Само же techne — творческий задор, в то время как phronesis — область практики...
В работе «Учение Платона об истине» Мартин Хайдеггер излагает свою концепцию греческой истины — aletheia как «непотаенности». Философ противопоставляет её латинской истине — veritas, которую он эксплицирует в духе дефляционизма, т.е. признаёт за истиной корреспонденцию (от англ. correspondence — соответствие), или отношение sui generis, которое не редуцируется ни к каким другим понятиям.
Большинство концепций истины монокулярны и не полезны для предприятия, которое мы затеяли — закрыть дело философии и сдать его в архив. Но часть идей Стагирита мы взяли в работу. Так появился фундаментальный принцип «Бритвы Кузина» (БК), имеющий статус леммы.
6.211 «Метод»: бритва тогда существенна, когда — опасна.
Но время опасных бритв прошло — философы или отращивают бороды на манер пифагорейцев, софистов и академиков, или как просветители, гильотинировавшие предрассудки и «глупцов», щеголяют босыми лицами, чего требует нобелевский dress code.
6.212 «Метод»: отсекайте сущности, но не оскопляйте говорящего.
БК срезает сухие ветки с древа познания, избавляя предложение от речевой инкогерентности, ступора и смысловых узлов, вызывающих дискурс-стресс и коллапс речевой функции. БК не сводится к принципу бережливости, к закону экономии (лат. lex parsimoniae), который гласит: «Pluralitas non est ponenda sine neccesitate» («Множество не следует утверждать без необходимости») или «Frustra fit per plura quod potest fieri per pauciora» («Излишне объяснять через многое то, что можно через меньшее»). Максима эта, получившая название от английского философа-номиналиста Уильяма Оккама, лишь рекомендовала порядок рассмотрения гипотез. Напротив, БК есть аксиома, а не презумпция. Цель БК — упорядочение пресуппозиций, а не пропозиций. По этой причине БК работает не с плодами ума, а с умничанием как таковым, аффицируя (побуждая) всю область интеллигибельного к продуктивной индукции и дедукции.
6.213 «Метод»: узлы, которые нельзя распутать — срезают.
И хотя БК пресекает иллюзии и ошибочное применение рассудка, т.е. заботится о синтетических предложениях — сфера применения «бритвы» распространяется на любые речевые и мыслительные практики… Спросят: а не целесообразно ли применить бритву Оккама к самой БК и ей подобным симулякрам? Вопрос резонный. Так и поступлю, когда лезвие притупится.
6.214 «Метод»: если пределы применимости слова «существование» расширить, признав за не-эмпирическим опытом аксиоматическое право на сущее в качестве «виртуального объекта» в структуре мысленного эксперимента, то отпадут и упрёки скептиков в не-верифицируемости и не-фальсифицируемости непредставимого/невыразимого.
И в самом деле, если нет предосудительного в том, что аналитические философы признают за математикой право наделять существованием неосязаемые объекты (числа), то таким же правом квантор всеобщности и квантор существования должны наделять и когнитивно-осмысленные предложения, чья эмпирическая природа не доказуема. И тогда на вопрос: «существуют ли воображаемые объекты?» или «существуют ли на самом деле возможные миры?», следует отвечать: да, существуют. Где? В средостении бытия и небытия, т.е. в уме, который и увязывает две реальности: эмпирическую и модальную. Отсюда предмет онтологического доказательства (т.е. Господь Бог) достоверен в той же мере, в какой правильно эксплицированы понятия «существует» и «реальность».
6.215 «Метод»: верно, что мысль/ничто несупервентно ни на субстанцию, ни на субстрат, ни на субъект.
БК с подозрением относится к аналитической философии, согласно которой A-свойства супервентны B-свойствам тогда и только тогда, когда различие в A-свойствах требует различия в B-свойствах, т.е., когда точное сходство в отношении B-свойств гарантирует точное сходство в отношении A-свойств.
Тезис Д.Дэвидсона, что «ментальные характеристики в некотором смысле зависят, или супервентны, от физических характеристик» не убеждает, как и его развитие: «Такая супервентность может означать, что не может быть двух событий, похожих во всех физических отношениях, но отличающихся в каком-то ментальном отношении, или что объект не может измениться в каком-то ментальном отношении, не изменившись в каком-то физическом отношении» ³.
Трудно принять эти аргументы, как и попытку, разнообразить репертуар идей, предпослав «сильным» концепциям супервентности — «слабые». Не разделяю я и упований аналитиков на «модальную силу» (суперфантазия) и «допущение» (суперрелятивизм), что пространство метафизической возможности такое же, как и пространство логически возможных миров: логически возможные миры = метафизически возможные миры (см., например, Mc Laughlin 1995; Chalmers 1996; и Jackson 1998). Не трогают моё сердце и попытки обосновать психические законы — физическими, и даже создать химеру: психо-физические-законы. Да и лозунг [«не может быть ментального различия без физического различия»], взятый на щит аналитиками, не кажется мне обоснованным.
Для БК то, что B-свойства влекут за собой A-свойства, не является ни необходимым, ни достаточным для того, чтобы A-свойства накладывались на B-свойства.
БК пресекает попытки физикалистов и физицистов представлять мышление зависимым от каузации снизу вверх, и запрещает философии сознания обусловливать ментальное — физическим, органическим, биологическим, социальным и искусственным интеллектом.
И, чтобы пресечь волюнтаризм гиперфантазии, сводящей человека к философскому зомби, что даёт аналитикам формальное право размывать границы между ментальным и физическим, БК выдвигает запрет на «последний предикат». Речь о недопустимости выдвижения окончательного суждения о предмете мысли, после чего количество и качество её предикатов можно считать исчерпанным, а дело мышления подлежащим архивации. Человек неисчерпаем. Поэтому невозможно поставить точку в его досье.
Для БК личность — «ансамбль отношений» (Э.В.Ильенков). Но, как часть тринокуляра, как со-глядатай с бытием и небытием, человек является ойкуменой, т.е. осмысленной частью континуум, чьи пределы он расширяет вопреки энтропии. Как тринокуляр, человек стремится к Абсолюту, чтобы выйти за пределы обусловленности, и стать подлинным Автором и себя и Вселенной, используя в качестве инструмента СЛОВО. А, познав полноту и бытия и ничто́, человек редактирует чужие сценарии посредством creatio ex nihilo. Таким образом, человек: поли-субстрат-поли-субъекта или поли-субъект-поли-субстрата.
6.2151 «Метод»: БК сомневается во всём, что настаивает на своём бытии или ничто. Но прежде бритва сомневается в процедуре методологического сомнения и в монокулярном субъекте, чья несомненность, как мыслящего существа, удостоверяла по Декарту его доподлинное существование.
6.216 «Метод»: если мысль тугоподвижна, БК возвращает предмет в явление, распредмечивая/растождествляя понятие в той логической последовательности, в какой ум собирал этот предмет.
6.2161 Бритва обоюдоостра: 1) нельзя шунтировать — оперируй; 2) нельзя оперировать — шунтируй.
Вторая максима означает: когда налицо парадигматическая инфляция и дискурс-стресс БК удаляет «тромбы» в мышлении и шунтирует мысль, которая «пала» под тяжестью онтологических обязательств. БК приводит ум в чувство. И таким похлопыванием по щекам, бухнувшегося в обморок дискурса, становится работа БК с модельными глаголами: «can», «мay», «мust», «should», «shall» и «will». По этой причине, когда нельзя опредметить то, что не явлено, что не представительствует от имени ноумена, БК исследует способность ума схватывать вещи и предъявлять себя вещам в ответ на их укоряющий вопрос.
6.217 «Метод»: шунтируют внутри мысли, оперируют внутри мышления.
Истина — не теория всего, растолкованная в эмпиреях для эмпирий. Истина, как её понимает БК, есть бытие при недо-уяснённом. Поскольку важен не результат, — некое синтетическое знание, пропозиция, которую мы получим, исчислив предикаты объекта, — а значим маршрут, усилие, воля.
6.218 «Метод»: когда неверно сросшаяся кость подверглась остеосинтезу, её ломают, чтобы повторно срастить.
И в самом деле, чтобы исключить волюнтаристическое сведение человека к ограниченному набору функций и ролей, БК выдвигает три фундаментальных требования: [принцип субстратной недостаточности], в соответствии с которым ни один субстрат не является достаточным для презентации/репрезентации сознания, [принцип субъектной недостаточности], в силу которого, ни один субъект, принятый сознанием на постой в форме слова, образа, презумпции, не может быть последней доминантой сознания, [принцип предикативной недостаточности], согласно которому число предикатов, исчисляющих понятие «человек», не может быть ограничено намеренно.
Спросят: как эти плодовитость и изобилие сообразуются с тезисом автора, что мысль — притворно-сущее, что ни субстанциями, ни субстратами, ни субъектами, она не обзавелась, и что интеллигибельное и Ничто́ — одно? Противоречие это притворно и снимается в тринокуляре, в рамках которого всё, что принадлежит сущему, не-сущему и уму порознь — номинально, а всё, что включено в триединство соглядатайствующих деятелей — реально, т.е. дано в живом триединстве физического, ментального, обоюдного.
Спросят: как орудовать «бритвой»?
Пример № 1. БК срезает узлы, которые нельзя распутать. Так довод, что мысль обусловлена органическим и биологическим опосредованием (спинным и головным мозгом), который в споре с Э.В.Ильенковым считал «очевидным» и «обоснованным» Д.И.Дубровский (знаменитый спор «Мозг и психика» — «Психика и мозг») есть тот узел, который рассекает бритва, поскольку мышление не супервентно ни на физическое (умные атомы), ни на органическое (умные белки).
Пример № 2. В СМД—онтологии Г.П.Щедровитский настаивает на невозможности отделить мышление от деятельности. БК отсекает и эту презумпцию, увязывающую ум и умничание, поскольку мысль/Ничто́ есть самоё само и когда пассивно. Мысль не действует, но живёт, часто даже вопреки здравому смыслу, как животное, не знающее, что оно живое. Действует субъект — посредством мысли, вопреки мысли, без мысли. Отцы деятельностной парадигмы включили мысль в товарно-денежные отношения. В марксистской политэкономии знание — и труд, и его продукты: изделия (артефакты, государство, цивилизация) и орудия (сознание: индивидуальное, родовое, племенное, классовое). Но мышление, каким вижу его я, не результат деятельности, а деятель. Мысль — природный организм/система, исключающая телеологию и историю, но встроенная в исторический процесс. Мышление — безработный, не знающий, что такое принудительный труд, план выработки, служебные инструкции и отчёты. Жёсткий круг обусловленностей, включая регулирование, нормирование и пестование ума, — всё то, что провозглашали С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев и Г.П.Щедровитский, БК прерывает как дурно понятое гегельянство, марксизм, идеологи которого предписывали мышлению социальную ответственность и поступательную активность. Отсекая эти презумпции, БК стоит на страже принципа предикативной недостаточности, который гласит: ни один предикат не может исчислить существенные признаки идеальных объектов. Таким образом, мысль не только деятельна (бытийствование посредством себя), но и бездеятельна (чистая негация, Ничтожение, небытие, Ничто́).
Скажут: разве негация негации не есть деятельность по демонтажу отрицания, т.е. деятельное и плодотворное Ничто́? Разве деконструкция не структурирует хаос, т.е. действует во благо Ничто́? Всё так. Но деятельность мысли в Ничто́ не сводима к вульгарной активности, приписываемой мышлению марксизмом. В ментальном мире мысль живёт, но не трудится. «Жизнь» в Ничто́ обязывает к многому, например — бездельничать, но не по внутреннему принуждению, а в порыве бессознательного благоговения перед чистым небытием, т.е. перед бессубстантивностью, бессубстратностью, бессубъектностью, беспредикативностью.
Мысль (как Ничто́ в-себе) пребывает в существе Ничто́жения, знает себя как умыкание в себя само-данности, в связи с чем, мысль не дана себе и не взята собой. Мысль — беспредпосылочна (как ангелы и Бог), она и самосознание бытия/небытия, и их полагание себя. Мысль укоренена в безосновности. По этой причине, в отличие от симулякра, мысль не мыслит. Мысль — акт без акта. В чистом Ничто́ мысль знает, что ничего не знает. И это до-бытийное/нететическое незнание становится «учёным незнанием» Кузанца с появлением в недрах не-сущего негативного субъекта.
Спросят: что или кто мыслит? Мыслит СОБЫТИЕ, в котором со-участвуют коммуниканты, а по сути, мыслит континуум в мультиверсе и посредством мультиверса, где к тому, что выталкивает «мою» мысль на кончик языка/пера, следует присовокупить и Мiр, артикулирующий себя в инверсии/конверсии вещей, в со-участвующей делу мысли географии, топологии и топонимике рельефа внешнего/внутреннего. И только в тринокулярном соглядатайстве мысль не сводится к функции деятельной силы, к рычагу, с помощью которого нечто/некто перемещает субстрат. В тринокуляре мысль деятель, со-мыслящий, со-чувствующий бытию-уму-небытию. Но, даже будучи деятелем, мысль не действует, но воздействует на бытие и Ничто́ косвенно тем, что присутствует в существе обоих как детерминирующий их индетерминизм.
Пример № 3. БК даёт исчерпывающее определение мышления, отсекая ложные импликации «общее-частное», «род-вид». Там, где исследуется мысль, невозможны обобщения и ограничения понятий, а именно: 1) мыслить «мысль» и «мышление» как “часть-целое”, где налицо различение между предметом и его выделенной частью; например, “оркестр” — целое, “скрипка” — часть; 2) мыслить «мысль» и «мышление» как отношение “род-вид”, которое различает два понятия, если объем родового полностью включает в себя объем видового.
Доказав, что размерности сворачиваются и разворачиваются в мысли мгновенно: от точки Гилберта к Универсуму, от Универсума — к точке Гилберта, я вывел следствие из леммы М(х)/М(∞), которое гласит: неверно, что мысль результат, а мышление процесс, что мысль часть, а мышление целое; истинно, что М(х)/М(∞), где М(х) — мысль, свёрнутая в момент t1 в абсолютный минимум Николая Кузанского, а М(∞) — мысль, развёрнутая в момент t2 в Универсум, в абсолютный максимум Кузанца.
Отсюда лемма: «Верно, что мысль/мышление ≡ ∃/∄, т.е. бинарный объект М(х)/М(∞)». Следовательно: мысль/мышление образует неразрывное единство противоположностей, или их тождество, иное — бессмыслица. Отныне всякое употребление понятий «мысль» и «мышление» вне этой бинарной связки, т.е. порознь — нулевая логическая связь или ложь.
Пример № 4. БК взбадривает парадигму, избавляя суждения от волюнтаризма интеллектуалов и издержек конвенционализма. Обратимся к афоризму 4.524 «Трактата» «Дразнящий (пересмешник)»: тот, кто таскает за хвост тигра ничем не лучше того, кто таскает бога за бороду. Вывод: будь тигром или богом, но не наглецом».
Рассматривая в глоссах концепцию Ничто́ у софиста и ритора Горгия Леонтийского, чей трактат «О не-сущем, или О природе» дошёл до нас в парафразах Секста Эмпирика (Adv. Math. 7.65-87, DK 82 B3) и Псевдо-Аристотеля, или т.н. Анонима (De Melisso Xenophane Gorgia, V-VI), я изложил свои следствия из, возможно, превратно понятого мной утверждения Леонтийца: ничего нет: ни сущего, ни не-сущего, ни обоюдного (979а24).
Своё «не-сущее» (τὸ μὴ ὂν εἶναι) софист противопоставил «сущему» (τὸ ἐóν) Парменида, хотя текстологи убеждены, что целью пародии был Мелисс с его работой «О природе, или О сущем» (Περὶ φύσεως ἢ Περὶ τοῦ ὄντος), чьё название Леонтиец якобы отзеркалил в собственном трактате «О не-сущем, или О природе» (περὶ τοῦ μὴ ὄντος ἢ περὶ φύσεως).
Не будучи специалистом в риторике, я, тем не менее, обнаружил «горгиев узел», который было проще разрубить, чем мучительно распутывать. Речь о работе М.Н.Вольф, в которой профессор, желая выкурить демонов нигилизма из горгиеведения, перевела οὐδὲν ἔστιν как «ничто́ существует». Обосновала этот жест волюнтаризма учёная дама стремлением уладить элеатовский спор, ведь, в её «компромиссном» переводе «трактат Горгия больше не выглядит пародией на элеатов и может быть поставлен на одну линию с решавшими элейский вопрос»⁴.
Подобное «миротворчество» я счёл излишним, сомнительным и вредным. Во-первых, это «прочтение» подвергает ревизии основополагающий тезис Горгия (ничего нет: ни сущего, ни не-сущего, ни обоюдного), и ставит с ног на голову всю концептосферу софиста; во-вторых, хотя философ и называет свою гипотезу «рабочей», в MXG, по признанию той же М.Н.Вольф, Аноним использует конструкцию «οὐκ εἶναί οὐδέν» (979a13), что не оставляет сомнений в твёрдости Горгия отстаивать свой принцип.
Чтобы удостовериться, что основоположение Горгия «ничто́ не существует» не заблуждение, не паранойя и не пародия на элеатов, я предпринял реконструкцию, но не парафраза Секста и Анонима, с чем (худо-бедно) справилась текстология. Я подверг критическому разбору своё «несчастное сознание» с его тщетной попыткой укорениться в греческой классике. Будучи маргиналией, марающей мелованные страницы академических ресурсов, моя критика «методологии» М.Н.Вольф оказалась не единственным призывом к здравомыслию. В Интернете я обрёл предшественника в моём учителе и друге Р.Б.Галанине — авторе «Риторики Протагора и Горгия» ⁵.
Рассмотрев «концептуальное убийство Горгия» (термин Ю.В.Кузина), Р.Б.Галанин пишет: «…сложно согласиться с M. Н. Вольф, которая в своей замечательной статье предлагает переводить ουδέν εστίν как «Ничто́ существует», отвергая возможность двойного отрицания, вместо традиционного «Ничто́ не существует» или «ничего нет» в смысле ничего из сущего — ουδέν των όντων έστιν ⁶. Вольф полагает, что клеймо Горгия как нигилиста произрастает как раз из такого — вполне традиционного — понимания двойного отрицания. Однако, как мы видели, по большому счету, независимо от того, как мы переводим это словосочетание, все равно можно исключить Горгия из лагеря радикальных нигилистов, просто изменив методологическую установку, помня, например, о корреляции «Трактата» и «Поэмы» Парменида, то есть учитывая интеллектуальную атмосферу того времени. Важность этого М. Вольф, кстати, всячески подчеркивает в своей статье. Справедливости ради следует отметить, что Вольф очень, на наш взгляд, верно указывает на Мелисса в качестве контрагента Горгия, выводя Горгиево Ничто́ из его терминологии. Однако если можно понимать ουδέν как «то, у чего в принципе отсутствуют какие-либо предикаты», то это Ничто́ еще не превращается от этого в «абсолютное Ничто́ (не-сущее)»: [Там же; с. 253-254]. То есть, оно есть Ничто́, но не не-сущее. Это просто термин отрицания сущего, который незачем онтологизировать, если только мы правильно поняли Вольф, потому что дальше в своей статье, переводя исократово ουδέν των όντων έστιν как «Ничто́ наряду с существующим существует», она оговаривается, что «Ничто́» (ουδέν) здесь предполагает его понимание как части целого, где целое — это совокупность существующих вещей [Там же; с. 255-256]. В любом случае ее аргументация очень сложна и кажется довольно сомнительной с грамматической точки зрения, однако и сама Вольф этого не отрицает»⁷.
Снимаю шляпу перед гением Р.Б.Галанина. И тут же пеняю за беглость, с которой сей недюжинный ум отщипывает крохи от концепта Э.Скиаппы. «Cкиаппа полагает, — пишет Р.Б.Галанин, — что Горгий не мог быть сознательным нигилистом, поскольку это требовало бы введения в интеллектуальный оборот таких понятий, которых в его времена еще просто не существовало. Поэтому, когда Горгий говорит, что «ничего не существует», под этим «существует» понимается εστί Парменида, которое вообще не имеет никакого отношения к посюстороннему чувственному существованию. Поистине для Парменида «существует» лишь вечное Бытие. Здесь же, в нашей жизни, все хоть и существует, но совсем не так, как требует мысль элейца. Так вот, Горгий борется не против существования или бытия, а против существования или бытия в элейском бездвижном, сверхчувственном, вневременном, внепространственном смыслах. Отвергая такое понимание элейского εστί, Горгий вынужден признать, что «ничего нет», но не для Горгия, а для Парменида и для нас, если мы встанем на точку зрения элейца и будем придерживаться его семантики бытия»⁸.
Но скольжение по ломкому льду мысли Горгия, которое демонстрируют оба фигуриста, ещё не повод для умиления. И Э.Скиаппа и Р.Б.Галанин ни разу не взлетают в прыжках для изящного сальхова, риттбергера, акселя, тулупа, флипа или лутца. Выйти за пределы риторики обоим невдомёк. И это «запирательство» также срезает «бритва Кузина». Ей скучен церемониал. Бритве подавай не Леонтийца, но следствия Ничто́ Горгия для современной онтологии и гносеологии. К такому следствию я отношу концепт мысль/Ничто́, который эксплицирован в трактате «Trinocular» в афоризмах 5.411-416.