Уважаемые, дорогие читатели и те неловкие посетители, нечаянно зашедшие на страничку блога моего, представляю боль от грязи.
Неявные желания Графини о той грязи, творимой в Москве, по шедевру Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума».
Речь пойдет в статье о той грязи, непроявленной в мире явном, о той грязи нравственной и двойной морали того времени. По сведениям современников, и Пушкина, и Гончарова, этой грязи было в достатке, от которой сбежал Чацкий и которую понимал и использовал в своих целях Молчалин. Эта не та грязь из-под ногтей, которую можно вычистить и смыть, не затрудняя себя самокопанием или, по-другому сказать, катарсисом. Эта та грязь, которую не видел и не понимал Чацкий, а вот Молчалин, давно заметив ее, взял на вооружение и, видимо, купался в ней с ненавистью.
Молчалин со своей проницательностью почувствовал желание предать Софьей Чацкого и предоставил ей эту возможность. Тем самым убив двух зайцев: приблизив себя к дому Фамусова и влюбив его дочь. Грязь того адюльтера, измена суженого и первого влюбления, предав которое Софья проявила себя как представителя той эпохи, в отличие от Чацкого. Грибоедов выбрал назвать эти сюжеты комедией, что в корне неверно и в итоге непонятно слушателям и читателям шедевра.
Молчалин определил верно, что, чтобы жить и изучать нравы власть придержащих, лучше не бороться с ними, а подчиняться и угождать. Тем самым потакать проявлениям нравственной убогости того времени. Убогость у Грибоедова высказана и проявлена Графиней на балу, и это только то, что мне подвластно было заметить, опишу своими словами.
Графиня знала или подозревала то, что нужда в обезболивании той несправедливости, ей сотворенной, нуждается в оглашении. Графиня не могла не сказать или, по-другому, держать боль в себе, сообщив присутствующим о грязи, сотворимой ей. Сказав, но почему-то не сделав с ней ничего, принесла позицию «Я плохая мать». Заявив это в своем стиле, Графине полегчало, временно, конечно, но боль осталась, причиненная этим подарком. Подарок был преподнесен тем человеком, которого Графиня осуждала и, видимо, ненавидела публично, но потакая ему, принесла и говорила о подарке всем, с кем встречалась, с восхищением.
Внимательный читатель и поклонник Грибоедова заметит эту несостыковку от Графини: в начале манера старой дамы ругать и оговаривать в подлости и шельмовстве, а затем принимать от него подарок негра подразумевает двойной стандарт. Двойную мораль видит и Грибоедов, описав этот факт. Еще о той грязи, творимой в Москве того времени, это продажа людей, хотя и называется это подарком, и в порядке вещей об этом заявлять публично. Не зазорно сообщать о том, что купленный раб, хоть и иностранец, по душе Графине. Нет в обществе возмущения и поругания той откровенности в совершении подлости, все гладко и спокойно в России той.
Чацкому, как человеку с незамыленным глазом, позволено возмущаться, да и только. Его возмущение объявлено сумасшествием, говорить о той творимой грязи, а в этой грязи вольготно чувствует противоположность Чацкому, Молчалин. Молчалину больно так же, как и Софье, так же, как и Графине, Фамусову и остальным, а то в противном случае они бы приняли Чацкого, как приняли Молчалина, за своего. Чацкий теребит эту мозоль, с которой уже свыклись подобные Фамусову, его дочке Софье, Молчалину, и боль уже не так заметна, и мало-мальски можно двигаться. В итоге все общество, объявившее Чацкого сумасшедшим, больно.
Видимо, осуждения в нечестности нажитых деньгах недостаточно для прекращения такого поведения, видимо, Графиня таким способом потакает шельме, для чего же, только для получения подарков? Может, для заглушения боли еще сильной болью, как клин клином вышибает вновь возникшую боль, временно, конечно.