Итак, в архетипе Прогрессора вопрос Внешней силы встаёт во главу угла.
В "Отеле "У погибшего альпиниста" "прилетели глянуть на нас одним глазком, да вот не удержались и вступили в контакт. Но общение исключительно одностороннее, то есть им на нас глазеть можно, а нам ни-ни.
В "Пикнике на обочине" "Стругацкие сделали большой шаг назад: в «Отеле» инопланетяне отказывались показывать своё лицо, в «Пикнике» же они отсутствуют вовсе. Их просто нет. Зато есть следы их небольшого пикничка...
Посмотрим, что дальше...
"Прогрессор"
«ЗА МИЛЛИАРД ЛЕТ ДО КОНЦА СВЕТА»
С первых же строк этой повести Стругацких начинается странная
перепасовка с «Мастером и Маргаритой» Михаила Булгакова. Там, как
мы помним, небывало жаркий закат в Москве, тут — белый июльский зной в Ленинграде, но опять же, небывалый за последние два столетия… Там, у Булгакова парад мистических персонажей открывал соткавшийся из воздуха некто в кургузом пиджачке. Здесь, у Стругацких первым гонцом мистического Гомеостазиса был тот, кто принёс продуктовый заказ, и был он опять же в кургузом пиджачке. Следующий гость в «Миллиарде» был в огромных противосолнечных очках, что вполне отсылает нас к Абадонне Булгакова. Третьим по очереди идёт, явившийся к Вайнгартену маленький медно–красный человечек с очень бледным личиком, что напрямую говорит об Азазелло, который был, как известно, маленького роста, пламенно–рыжий и с клыком…
В чём причина этих странных литературных игрищ? Уж не хочет ли автор намекнуть нам, что тогда Михаил Афанасьевич сводил воедино настоящее с прошлым, а теперь вот, Борис и Аркадий Натановичи решили свести воедино настоящее с будущим, указывая нам на то, как там, в далёком далеке, сойдутся разрозненные знания, рождённые прямо сейчас, на наших с вами глазах, в прожаренном насквозь Ленинграде.
— И это, наверное, будет очень странная точка пересечения…
Формально в центре повествования симпатичнейший и вполне себе человечный Малянов. Но главный герой, именно герой, а не пассивный
наблюдатель, мозговой центр интеллектуального ребуса — робот девятнадцатого века — господин Вечеровский. Все в его компании учёные,
все башковитые, каждый на свой манер. Но никому задачки Гомеостазиса не по зубам. Ибо все они всего лишь люди, человеку — человеческое и только роботу — гомеостатическое…
Ну, и что же в итоге этого соревнования с Булгаковым? А итог получился вполне симметричный: воландовская шайка презирала будущее, не находя в нём ничего интересного, кроме диагноза смертельного заболевания (дрянной голос из кабинета, бином Ньютона и клиника первого МГУ). Стругацкие же, в противоход любимому Булгакову, демонстрируют презрение к прошлому, поручая озвучить главный вывод поэтичнейшему роботу:
— Сгорел у вас дом, или разбило его ураганом, или унесло наводнением — вам надо думать не о том, что именно случилось с домом, а о том, где теперь жить, как теперь жить, что делать дальше…
И в этом главная прогрессорская мораль! Мораль учёных, инженеров и, конечно же, братьев–фантастов. И пусть Воланд со своей нафталиновой бригадой скрипит зубами в бессильной злобе.
Что касается гомеостатического Мироздания «Миллиарда», отметим мы в скобках, то по сути дела, это та же Зона «Пикника», тупая и равнодушная… Смертельные удары Гомеостазиса ничем не лучше и не хуже смертельных ловушек Зоны. В «Пикнике» ведь тоже никто не обязан был ходить в Зону, дело это было добровольным. Вот и здесь, попав под прессинг Гомеостазиса, можно было бы и уклониться, спрятаться в уютных семейных проблемах, отречься от высоких целей, да ещё и откупного прихватить.
Стыдно? Да, конечно, стыдно! Но точно также должно быть стыдно тем, кто не ходил за хабаром в Зону. Не более и не менее.
Что касается троп: кривых, глухих и окольных, то тут, конечно, есть определённая натяжка, — в «Пикнике», к примеру, годились любые тропы, самые унизительные и отвратительные, всё шло в дело, лишь бы живым из Зоны выбраться. Потому как «Пикник» был про настоящее. А «Миллиард» про будущее. А в будущее дорога может быть только прямой и никакой другой!
«ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ»
В «Пикнике» звери, птицы и насекомые с ужасом наблюдают чью–то гулянку, тот самый пикник… В «Жуке» опять же муравейки наблюдают как им подсунули какого–то неведомого зверя, допустим именно жука… Одно к другому… Ну, очень похоже.
Однако есть в сюжете выверт: Зона (она же Гомеостазис) — это теперь отдельный человек, а именно Лёва Абалкин. Он — холоден и равнодушен, а люди танцуют вокруг него свои сталкерские танцы, пытаясь вглядеться в его спрятанные под бровями глаза. Ходячая двуногая Зона пугает нас именно тем, что не хочет сидеть за забором, который мы с такой любовью построили вокруг неё.
«ВОЛНЫ ГАСЯТ ВЕТЕР»
В «Отеле» внешняя сила отказалась от контакта с людьми и убралась восвояси. В «Пикнике» она сделала вид, что её нет на месте, мол, была, но ушла на базу… В «Миллиарде» внешняя сила, практически не маскируясь, вступает, наконец–таки во взаимодействие с людьми, правда весьма одностороннее. И вот наконец, кульминация: в «Жуке» внешняя сила влезает в человека. Для чего? Ясен пень, для того, чтобы заговорить с людьми на их же языке! Увы, но диалога не выходит, Рудольф Сикорски со своим дымящимся «герцогом» не даёт Абалкину второго слова. Слава богу, появляются «Волны» и становится ясно, что
разговор был попросту перенесён Стругацкими из одной вещи в другую, от «Жука», соответственно, к «Волнам». Фамилия Абалкин плавно перетекает в Логовенко, и дискуссия открывается. Впрочем, не будем раньше времени ликовать, самые важные моменты начатого разговора этим же самым Логовенкой, то есть внешней силой, просто–таки стираются, как с магнитной ленты, так и из памяти человека. Так что обольщаться на счёт равноправной беседы пока не стоит. Не о чем им с нами разговаривать. Ибо мы норовим говорить о своём прошлом, а они хотят рассказать нам про наше будущее. Мы же будущее вспоминать пока что не умеем. Вот и не выходит разговора.
Или такой вот ещё оборотец: людены говорят нам, что для будущего необходимо произвести отбор на ксенофобию! Пропеть, так сказать, гимн космополитизму! А мы на это обижаемся, ибо вся наша жизнь, всё наше прошлое, посвящены борьбе за чистоту рядов, за верность принципам, за священные реликвии. Какой уж там космополитизм?
Что касается космического холода, то он в этой повести так никуда и не исчезает, и людены по отношению к людям всё так же холодны и равнодушны… Так было с Зоной, так было с Гомеостазисом, да и со Львом Абалкиным было точно так же…
«ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ»
Собственно говоря, этой книги тут не стояло. Это ведь не Стругацкие, это, как уже говорилось, некто Эс Витицкий. Но на всякий случай заглянем, перелистаем, картиночки посмотрим…
Итак, перед нами жизнь, как поиск собственного предназначения. Вечеровского из «Миллиарда» теперь кличут Виконтом (Кикоиным). А это означает, что именно он будет главным героем, основным глашатаем идей автора. Пижон, позёр, хвастун и одновременно глубоко законспирированный интеллектуал. Он всегда прав, потому что умён, потому что абстрактно объективен:
— У каждого человека есть своё предназначение. Некоторые своё предназначение осознают — их имена обычно становятся потом известны всему свету. Некоторые — в своём предназначении ошибаются. Таких мы называем графоманами всех сортов. Но подавляющее большинство смертных даже и не подозревают, что у них есть предназначение. Им не подано знака!
Вот, собственно говоря, всё содержание романа.
И ещё одно замечание: алмазные россыпи идей, которые раньше у Стругацких приходилось выковыривать в заповедных тайниках лихо закрученных сюжетов, с риском быть заваленным по дороге, тащить из глубины на поверхность, к свету, на своём горбу, тут, в этом романе, даны практически открытым текстом:
— Человек — это посланник, человек — это программа, человек — раб своего предназначения, составленного холодной и равнодушной силой. Высшей силой!
«МАЛЫШ»
Завершаем серию книг с борисовской половины. Перед нами, вроде как, второстепенная повестушка с соответствующим названием — «Малыш». Впрочем, именно эта книга стала самым громким воплем о немыслимом космическом одиночестве Прогрессоров. Жуткое, невыносимое одиночество Малыша получается многократно даже более острым, чем у люденов или пресловутого Льва Абалкина. И причина ясна: Малыш ведь совсем ещё малыш. И вновь его мучения связаны с раздвоением личности, как это уже было у люденов, как это уже случилось с Абалкиным… По сути, это даже не раздвоение личности, а раздвоение миров пребывания, одновременное существование на разных этажах мироздания, в разных пространствах…
Впрочем, нас в нашем невыносимом любопытстве интересует совсем иное, психологические проблемы двойных агентов для нас не так уж волнительны. Нас интересует, не сболтнёт ли чего лишнего Малыш, по малолетству своему и неопытности. А то, понимаешь, Мозес, Абалкин и Логовенко очень уж оказались крепкими орешками, скрытные такие, дисциплинированные… А Малыш, пусть даже ничего не знает, ну так наверняка что–то видел:
— В ровном сиянии проступили тёмные пятна, десятки тёмных пятен, больших и маленьких; сначала смутные, они принимали всё более определённые очертания, становились всё более похожими на что–то удивительно знакомое, и вдруг я догадался, что это такое. Это было совершенно невозможно, но я уже не мог отогнать от себя эту мысль. Люди. Десятки, сотни людей, целая толпа,
выстроенная в правильном порядке и видимая словно бы несколько сверху…
И сразу же вдогонку из «Пикника»:
— Такого с ним ещё никогда не было вне Зоны, да и в Зоне случалось всего раза два или три. Он вдруг словно попал в другой мир. Миллионы запахов разом обрушились на него: резких, сладких, металлических, ласковых, опасных, тревожных, огромных, как дома, крошечных, как пылинки, грубых, как булыжник, тонких и сложных, как часовые механизмы. Воздух сделался твёрдым,
в нём объявились грани, поверхности, углы, словно пространство заполнилось огромными шершавыми шарами, скользкими пирамидами, гигантскими колючими кристаллами, и через всё это приходилось протискиваться, как во сне через тёмную лавку старьевщика, забитую старинной уродливой мебелью… Это длилось какой–то миг. Он открыл глаза, и всё пропало. Это был не другой мир, это прежний знакомый мир повернулся к нему другой, неизвестной стороной, сторона эта открылась ему на мгновение и снова закрылась наглухо, прежде чем он успел разобраться…