В кабинете губернатора Новосибирской области Андрея Травникова, где ещё год назад обсуждались амбициозные инвестпроекты и цифры роста, теперь звучат другие слова: «серьёзно не добираем», «прибыль упала у всех», «смещают проекты вправо». Это не паника — это признание. Признание того, что даже в одном из самых стабильных и экономически развитых регионов Сибири начинает давать сбой главный механизм жизнеобеспечения — региональный бюджет.
А за ним — и вся система управления, социальные обязательства, инфраструктура, доверие населения. Пока в Москве говорят о «макроэкономической устойчивости», в регионах уже слышат тревожный скрип под лакированным полом. И этот скрип напоминает зловещий звук начала 1990-х — когда из-за дефицита бюджетов регионы начали замерзать, голодать и отключаться от центра.
Цифры, которые не врут: бюджеты уходят в минус
Госдолг Новосибирской области за первые месяцы 2025 года вырос с 84,93 млрд до 91,61 млрд рублей. Это не просто статистика — это индикатор системного кризиса. Регион вынужден занимать, чтобы покрыть дыру в доходах. А дыра возникает потому, что бизнес перестал приносить прибыль — а значит, налог на прибыль, главный источник доходов региональной казны, стремительно тает.
Губернатор прямо говорит: ситуация сохранится «как минимум до середины 2026 года». То есть, это не временный спад, а структурный тренд. И если в Новосибирске — с его научным потенциалом, логистикой и промышленной базой — такая картина, что уж говорить о моногородах, сельских территориях, депрессивных регионах Поволжья и Северного Кавказа?
1990-е возвращаются? Да, но в новом формате
В 1990-е годы Россия пережила коллапс региональных финансов. Тогда бюджеты пустели, зарплаты не выплачивались месяцами, школы и больницы закрывались, коммунальные службы останавливались. Люди выживали за счёт натурального обмена, огородов и бартера. Власть в регионах переходила к «красным директорам», олигархам и криминальным структурам — потому что только они могли хоть как-то обеспечить минимальные функции государства.
Сегодня мы стоим на пороге повторения этого сценария — но в новой, более опасной форме.
В 1990-е можно было перекредитоваться на Западе, закупать оборудование, привлекать иностранные инвестиции, получать гуманитарную помощь. Сегодня — санкции, закрытые рынки, отсутствие технологий, отток капитала. Тогда дефицит бюджетов компенсировался хаосом и свободой — сегодня он нарастает на фоне жёсткой централизации и идеологического давления.
Разница в том, что в 1990-е регионы хотя бы пытались выживать сами. Сегодня они полностью зависимы от центра — и центр не справляется.
Что происходит с бизнесом? Он не растёт — он выживает
Когда губернатор говорит, что «прибыль упала у всех», это не преувеличение. Бизнес столкнулся с уникальным сочетанием факторов:
- рост издержек из-за импортозамещения (оборудование дороже, качество ниже);
- дефицит кадров (мобилизация, отъезд специалистов, демографическая яма);
- логистические сбои (перестройка цепочек поставок);
- рост административного давления;
- падение внутреннего спроса (реальные доходы населения снижаются).
В таких условиях предприятия не инвестируют — они сокращают, переносят, консервируют. А это значит — меньше рабочих мест, меньше налогов, меньше отчислений в ПФР и ФОМС. Замкнутый круг.
Последствия: не экономика, а управляемость страны
Главная угроза — не в цифрах бюджета. Она — в распаде социального контракта между властью и населением.
Когда регион не может выплатить зарплату учителям — родители выводят детей из школ.
Когда не хватает денег на ремонт дорог — население начинает воспринимать власть как врага.
Когда больницы закрываются — люди перестают верить в государство вообще.
А дальше — разрыв обратной связи. Местные элиты, видя, что центр не помогает, начинают искать собственные пути выживания: бартер с соседними регионами, создание «теневых» бюджетов, сговор с бизнесом, уход в самоуправление. Это — начало феодализации.
В 1990-е мы уже проходили это: губернаторы становились «князьями», подписывали прямые договоры с Москвой, игнорировали федеральные законы, создавали свои армии и налоговые системы. Сегодня такая перспектива выглядит ещё страшнее — потому что страна находится в состоянии мобилизации, а раскол между центром и регионами может обернуться внутренним политическим кризисом.
Центр vs регионы: кто кого спасёт?
Москва пока делает вид, что проблема надуманная. Минфин говорит о «стабильности», ЦБ — о «сдерживании инфляции», правительство — о «национальных проектах». Но региональные чиновники уже шепчутся: «Нас оставили наедине с долгами и пустой казной».
Федеральный центр не может и не хочет перераспределять ресурсы в пользу регионов. Вместо этого — требования «оптимизировать расходы», «повысить эффективность», «привлечь частные инвестиции». То есть — сделать невозможное.
Но когда школа закрывается, а зарплату не платят полгода — население не спрашивает, кто виноват: губернатор, Минфин или санкции. Оно видит — власть не выполняет свои функции. И это — прямой путь к росту социальной напряжённости, протестам, локальным бунтам.
Что будет дальше? Три сценария
Сценарий первый — «мягкий». Центр всё-таки пересмотрит бюджетную политику, увеличит дотации, разрешит регионам больше самостоятельности в налогах и заимствованиях. Бизнесу дадут передышку — отменят часть проверок, снизят налоговую нагрузку. Экономика начнёт медленно восстанавливаться к 2027 году. Но для этого нужна политическая воля — которой пока не видно.
Сценарий второй — «жёсткий». Центр продолжит выкачивать ресурсы из регионов. Дошло до того, что региональные бюджеты теперь берут на содержание федеральные структуры, которые по закону должны содержаться за счет федерального же бюджета. Так случилось в Новосибирской области, где принято решение доплачивать из регионального бюджета рядовым полицейским, следователям и росгвардейцам.
Регионы начнут «опускать руки» — формально выполнять указания, но фактически — деградировать. Начнётся массовое банкротство муниципалитетов, отключение социальных программ, рост преступности и миграции в более благополучные субъекты. Это — замедленный коллапс.
Сценарий третий — «взрывной». В одном из регионов — возможно, на Северном Кавказе, в Поволжье или Сибири — срывается выплата зарплат бюджетникам. Начинаются стихийные протесты. Власть реагирует силой. Конфликт эскалирует. Центр вводит ЧП. Регионы начинают закрываться, требуя «особого статуса». Это — начало распада управляемости.
Тихий кризис громче войны
Никто не объявляет тревогу. Нет сирен, нет падающих курсов, нет очередей в банках. Но кризис региональных бюджетов — самый опасный вызов для России сегодня. Он не бросается в глаза, но подтачивает государство изнутри. Он не связан с фронтом, но угрожает стабильности сильнее любого внешнего врага.
В 1990-е мы пережили дефицит бюджетов — и страна едва не развалилась. Сегодня мы идём по тому же пути — но с завязанными глазами. Потому что признать проблему — значит признать провал экономической модели. А это — политически невозможно.
Но экономика не спрашивает о политической целесообразности. Она просто — останавливается. И когда последняя школа в последнем селе закроется из-за отсутствия денег на отопление — никто уже не будет вспоминать про «макроэкономическую устойчивость». Люди будут помнить только одно: государство их бросило.