Весь этот ужин в честь нашего возвращения из Лондона превратился в адский спектакль, режиссером которого была Ирина Викторовна.
— Ты просто не представляешь, как она со мной разговаривала! — я почти кричала. — Она назвала меня бездушной куклой, которая украла ее мальчика!
— София, успокойся. Мама никогда такого не допустила бы. Она счастлива, что я рядом.
— Может, ты сразу заявление на развод напишешь? Раз я такая ужасная?
— Если ты не прекратишь эту истерику, я серьезно задумаюсь о нашем будущем, — бросил он.
Ссора разгорелась в уютном кафе, где мы собрали родню. Ирина Викторовна с порога заявила, что ее «непочтительно» усадили подальше от нас. Я попыталась сгладить ситуацию.
— Ирина Викторовна, мы подумали, вам будет комфортнее в обществе ровесников, найдете общие темы.
— Ты намекаешь, что я старая? — зашептала она. — Мне всего пятьдесят восемь!
Я неловко улыбнулась.
— Конечно, нет…
— Ты еще и усмехаешься?!
Я отступила, оставив ее на попечение Артема. Сквозь шум я видела только ее злобные взгляды в мою сторону.
Ее месть была изощренной. Подойдя с бокалом и десертом, она взяла микрофон.
— Хочу сказать! Мой мальчик вернулся домой, и теперь моя жизнь снова обретет смысл. Жаль только, что с ним приехало одно недоразумение… — она сделала паузу. — Ой, простите, оговорилась! Так выпьем же за их счастье!
И на последнем слове она «случайно» выплеснула содержимое бокала мне на светлое платье, а кусок торта полетел мне на колени. Все стихло. А Ирина Викторовна схватилась за сердце и с рыданием опустилась на стул.
— Мама, что с тобой? — Артем бросился к ней.
— Я, кажется, плохо себя чувствую… — она слабо прошептала.
— Ты совсем рехнулась? — вырвалось у меня.
— Прости, София, я же пожилая, у меня руки дрожат.
Взгляд Артема был полон ненависти. Я выбежала, чувствуя на себе смесь жалости и осуждения.
Он вернулся за полночь, хмурый и отчужденный.
— Ты теперь со мной не разговариваешь?
— Нет! Мне стыдно за твое поведение!
— А за ее — нет? Это нормально — обливать людей?
— Она — пожилой человек! Ты ее спровоцировала!
На следующее утро я подошла к нему с повинной.
— Ты прав. Я вела себя ужасно. Позови свою маму, я хочу извиниться.
Он кивнул.
Ирина Викторовна пришла с торжествующим видом.
— Ну, звали — я пришла. Говори, в чем провинилась.
— Я хочу все исправить, — улыбнулась я, подавая ей кофе. — И сразу расставить все точки. Я требую уважения. И ваших извинений.
— Я? Перед тобой? — она фыркнула. — С ума сошла?
— Это ваш последний шанс, — сказала я спокойно.
— И что ты сделаешь? Объявишь войну? — она захихикала.
Я глубоко вздохнула. Видит Бог, я пыталась. Я отошла к комоду, достала старую вазу и, повернувшись к ней спиной, со всей силы швырнула ее на пол. Затем я провела ногтями по щеке, оставив красные полосы, размазала тушь.
— И к чему этот дешевый спектакль? — с презрением процедила свекровь.
В этот момент зашел Артем. Я бросилась к нему с рыданиями.
— Я просто хотела помириться! А она… начала орать, швырять! Это же памятная ваза… Я ее умоляла остановиться!
Артем смотрел на мать с немым вопросом.
— Она врет! Все подстроила! — закричала Ирина Викторовна.
— Хватит! — сухо прервал ее Артем. — Уходи. Пожалуйста.
Она ушла. Он не побежал за ней. Я притворно всхлипывала у него на плече, зная, что выиграла эту битву. Теперь ее слова ничего не будут значить. Кто поверит женщине, которая так очевидно сошла с ума?