Введение: Священник в юбке и предприниматель в гневе
Неожиданная дискуссия, вспыхнувшая на стыке религии, моды и гендерной политики, высветила глубокий мировоззренческий кризис, поразивший не только общество, но и один из его традиционных институтов – Русскую Православную Церковь. С одной стороны, мы имеем трезвое и логичное заявление иеромонаха Макария (Маркиша) о том, что православие не запрещает мужчинам носить юбки, так как традиционная одежда священнослужителей – ряса и подрясник – по своему покрою является тем же платьем. С другой – громогласное проклятие предпринимателя Германа Стерлигова в адрес женщин, осмелившихся надеть брюки. А на заднем плане этой странной диорамы – мрачная фигура протоиерея Андрея Ткачева, вещающего о «дохлых и трусливых бабах», виновных в демографическом коллапсе.
Эти высказывания, сделанные практически одновременно, не являются случайным совпадением. Они – симптомы одной болезни, одного глубинного процесса, который можно обозначить как архаизация сознания в условиях модернизационного стресса. Это попытка найти простые ответы на сложные вызовы современности, свести многофакторные проблемы к примитивным binary-оппозициям: свой/чужой, мужское/женское, святое/проклятое. Эта статья представляет собой критический разбор не только самих этих высказываний, но и той идеологической почвы, на которой они произрастают, а также тех последствий, к которым подобная риторика может привести.
Глава 1. Ряса vs Юбка: Богословие от кутюр и историческая правда
Заявление отца Макария, на первый взгляд, выглядит как образец здравомыслия и спокойной, взвешенной позиции. Действительно, с точки зрения чистого богословия, в одежде не может быть нравственного содержания, пока она выполняет свою основную функцию – прикрывает наготу и защищает от непогоды. Форма одежды – продукт исторического и культурного контекста. Ряса (от греч. «ράσον» — «вытертая, поношенная одежда») ведет свою родословную от плащей философов-киников и раннехристианских аскетов. Это была простая, удобная, а главное – дешевая одежда из грубой ткани, подчеркивающая отречение от мирской суеты и роскоши.
Важно отметить, что эта одежда в античном мире не была исключительно «женской». Мужские и женские туники того времени по покрою часто были очень схожи. Различие заключалось в длине, отделке и аксессуарах. Таким образом, ряса – это не «мужчина надел юбку», это наследие универсального античного костюма, сохраненное Церковью как часть традиции.
Отец Макарий абсолютно прав: нравственность не в покрое штанин, а в сердце и поступках человека. Его слова – это редкий голос разума, пытающийся остановить сползание дискуссии в примитивный фундаментализм. Однако именно эта трезвость и делает его заявление маргинальным на фоне гораздо более громких и агрессивных голосов.
Проблема в том, что для миллионов людей, далеких от истории костюма и тонкостей богословия, ряса – это не «платье», а сакральный атрибут. Она символизирует сан, духовную власть, принадлежность к касте избранных. Ее не носят в супермаркете или на даче (за редким исключением). Она функционально и символически отделена от мирского гардероба. Поэтому проводимая отцом Макарием параллель «ряса = юбка» хотя и верна исторически, но семиотически уязвима. Ее легко можно вырвать из контекста и представить как: «Церковь разрешает мужчинам ходить в женском платье», что немедленно вызовет волну гнева у той части паствы, которая мыслит жесткими категориями.
Глава 2. Проклятие как аргумент: Герман Стерлигов и возвращение в каменный век
Если отец Макарий представляет собой условно «либеральную» (в рамках церковного дискурса) тенденцию – апелляцию к разуму и истории, то Герман Стерлигов – это голос безудержного архаичного мифологического мышления.
Его высказывание о женщинах в брюках – это не просто ретроградство. Это акт символического насилия и попытка установления власти через язык ненависти. Проклятие – один из древнейших инструментов социального контроля. В архаичных обществах шаман или жрец, накладывая проклятие на нарушителя табу, изгонял его из общины, лишал защиты предков и богов, обрекал на гибель. Стерлигов, позиционирующий себя как хранитель «древнего благочестия», использует ровно тот же прием.
Его риторика построена на нескольких постулатах:
- Жесткий гендерный детерминизм. Существуют раз и навсегда данные Богом (природой) роли. Мужское – это одно, женское – другое. Смешение недопустимо и карается.
- Символическая инфернализация. Женщина, надевшая брюки, совершает не просто проступок, а грех. Она не просто ошибается – она становится «проклятой», то есть переходит в категорию «чужих», «дьявольских», «нечистых». Это снимает с окружающих всякие обязательства по отношению к ней и дает карт-бланш на любое давление.
- Власть традиции над разумом. Неважно, почему возник тот или иной запрет. Неважно, что брюки для современной женщины – это вопрос удобства, безопасности, профессиональной необходимости. Важно, что это «не по-женски», а значит – греховно.
Интересно, что Стерлигов, как и многие ему подобные, проявляет удивительную избирательность в следовании традициям. Он проклинает женщин в брюках, но вряд ли откажется от автомобиля, электричества, интернета и других достижений современности, которые точно так же ломают патриархальный уклад, против которого он якобы выступает. Его протест – симулякр, бутафорский гнев, направленный не на реальные проблемы, а на их культурные символы. Брюки становятся фетишем, на который можно спроецировать все страхи перед эмансипацией, изменениями в семейной структуре, утратой мужской гегемонии.
Самое опасное в такой риторике – ее простота. Она не требует знаний истории, богословия или социологии. Она дает простой и понятный ответ: во всем виноваты они – те, кто нарушает заветы. Это риторика раскола, а не объединения.
Глава 3. «Дохлые и трусливые бабы»: Мизогиния как государственная политика
Если Стерлигов – это «ярость народная», то протоиерей Андрей Ткачев – это уже институционализированная мизогиния. Его слова – это не просто оскорбление, это идеологическая конструкция, облеченная в псевдодуховную и псевдогосударственную оболочку.
Вырванная из контекста фраза о «дохлых и трусливых бабах» (которая, даже в контексте, не становится оправданной) – это верхушка айсберга. Под ней скрывается целое мировоззрение, которое можно разложить на составляющие:
- Редукция женщины до репродуктивной функции. Женщина в этой парадигме – не личность, не гражданин, не субъект духовной жизни, а «вместилище для деторождения». Ее ценность измеряется исключительно количеством рожденных детей. Все остальные аспекты ее жизни – карьера, образование, творчество, личное счастье – объявляются второстепенными, греховными или «эгоистичными».
- Перенос ответственности. Сложнейший демографический кризис, имеющий экономические, социальные, медицинские, исторические (последствия войн и репрессий) причины, сводится к простому объяснению: во всем виноваты женщины, которые «не хотят рожать». Государство, экономика, система здравоохранения, мужчины – все остаются белыми и пушистыми. Виновата «трусость» конкретной женщины. Это классический прием: найти уязвимую группу и сделать ее козлом отпущения за системные неудачи.
- Язык ненависти как норма. Использование уничижительной, откровенно похабной лексики («дохлые бабы») священнослужителем – это не случайная оговорка. Это осознанная стратегия. Грубое, оскорбительное слово решает две задачи: во-первых, оно унижает и обесчеловечивает оппонента, лишая его права на уважение; во-вторых, оно создает иллюзию «своей правды», «простого мужицкого слова», обращенного к самой что ни на есть «народной» аудитории. Это отказ от интеллектуальной дискуссии в пользу эмоционального подавления.
Ткачев и ему подобные проповедники предлагают обществу не выход из демографической ямы, а иллюзию деятельности. Вместо того чтобы создавать экономические стимулы, развивать инфраструктуру для семей с детьми, бороться с бедностью и алкоголизмом, они предлагают бороться с «феминизмом», «западными ценностями» и «женским эгоизмом». Это дешево и не требует бюджетных ассигнований. Требует только одного – нагнетания ненависти.
Глава 4: Исторический экскурс: Когда юбка была мужской прерогативой
Чтобы окончательно развеять миф о «естественности» тех или иных элементов одежды для определенного пола, необходимо обратиться к истории. Утверждение, что брюки – исключительно мужская, а юбка – исключительно женская одежда, не выдерживает никакой исторической критики.
- Древний мир: В Древнем Египте, Греции, Риме и мужчины, и женщины носили одежду типа туник и плащей. Штаны (брака) изначально были изобретением кочевых народов (скифов, сарматов, гуннов) и считались у «цивилизованных» греков и римлян варварской, неприличной одеждой. Римские легионеры, столкнувшись с холодным климатом Британии и Германии, переняли у варваров подобие штанов (feminalia), что вызвало бурю негодования у консерваторов в самом Риме.
- Средневековье и Возрождение: Европейские аристократы вплоть до XV-XVI веков щеголяли в чулках-трико и коротких панталонах, которые с современной точки зрения больше напоминают женские лосины или бриджи. При этом длинные, струящиеся одеяния (мантии, робы) оставались признаком статуса и для мужчин, и для женщин.
- Шотландский килт: Самый известный пример «мужской юбки», являющийся национальным символом и предметом гордости.
- Ближний Восток и Азия: В арабском мире, Индии, Юго-Восточной Азии различные формы несшитой одежды (дхоти, саронг, изар) традиционно носят мужчины.
Этот краткий экскурс показывает, что нормы одежды – продукт культуры, климата и социального статуса, а не некие божественные или природные установления. Тот факт, что в Европе Нового времени произошла жесткая гендерная поляризация костюма (брюки – для мужчин, платья – для женщин), связан с промышленной революцией, разделением сфер труда (дом – работа) и становлением буржуазной морали. Выдавать сложившийся в конкретный исторический период дресс-код за «вечную традицию» – значит демонстрировать глубокое невежество.
Глава 5: Богословская критика: Где в Евангелии говорится о брюках?
С чисто богословской точки зрения вся эта шумиха вокруг одежды выглядит и вовсе кощунственной. Она подменяет суть христианства его внешней, обрядовой стороной.
Христос в Евангелии говорит: «Смотрите, берегитесь закваски фарисейской и саддукейской» (Мф. 16:6). А кто такие фарисеи? Это те, кто выдвигал на первый план внешнее соблюдение ритуалов и мелочных предписаний (омовение чаш, отделение десятины от мяты и тмина), забывая о главном: «суд, милость и веру» (Мф. 23:23).
Что важнее для Бога: милосердное сердце женщины в брюках, спешащей на помощь нуждающимся, или злобное сердце женщины в юбке, осуждающей всех и вся? Ответ очевиден. В Нагорной проповеди Христос говорит о внутреннем состоянии человека, а не о фасоне его одежды: «Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления — это оскверняет человека; а есть неумытыми руками — не оскверняет человека» (Мф. 15:19-20).
Апостол Павел, которого часто любят цитировать защитники патриархальных устоев, тем не менее, пишет: «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:27-28). Это радикальное утверждение о том, что во Христе стираются все земные, социальные и биологические различия, определяющие статус человека перед Богом. Его духовная ценность не зависит от пола.
Таким образом, риторика Стерлигова и Ткачева является не православной, а неофарисейской. Они подменяют дух закона – его буквой, причем буквой, которую они сами же и придумали. Они заняты не спасением душ, а наведением «порядка» в чужих гардеробах и матках, что является куда более легкой и приносящей сиюминутные дивиденды в виде лайков и репостов деятельностью.
Глава 6: Социально-политический контекст: Зачем это нужно?
Ни одна дискуссия не возникает на пустом месте. Почему именно сейчас тема гендерных ролей и демографии становится центральной для определенной части церковных и околоцерковных кругов?
- Поиск национальной идеи. После краха коммунистической идеологии власть и общество находятся в поиске скреп, которые могли бы объединить нацию. «Традиционные ценности» становятся таким суррогатом идеологии. А что может быть традиционнее, чем архаичная модель семьи с работающим мужем и многодетной женой у плиты? Эта модель мифологизируется и выдается за исконно русский и православный уклад жизни.
- Ответ на вызовы глобализации. Мир становится сложным, непонятным, пугающим. Миграция, феминизм, парады без танков – все это воспринимается как угроза привычному миропорядку. Упрощение картины мира до борьбы «наших» (традиционных) с «ненашими» (либеральными) является защитной реакцией. Женщина в брюках становится удобным символом этого «чужого», внутренним врагом, которого можно винить во всех бедах.
- Легитимация патриархата. Патриархальная модель общества удобна для тех, кто находится на его вершине – взрослых мужчин. Она гарантирует им власть и контроль над ресурсами (в том числе репродуктивными) женщин. Любая эмансипация женщин угрожает этой устоявшейся иерархии. Поэтому ее необходимо остановить, используя любые средства – от проклятий до законодательных инициатив.
- Отвлечение внимания. Демографическая проблема – одна из самых острых для России. Вместо публичного обсуждения ее реальных причин – низких доходов, недоступности жилья, плохой экологии, катастрофического состояния системы здравоохранения, основное внимание переводится на «испорченность женщин». Это классический прием: «хлеба и зрелищ» не хватает, поэтому дадим людям зрелище охоты на ведьм.
Глава 7: Последствия: Чем опасна риторика ненависти
Казалось бы, подумаешь, один предприниматель проклял, один священник обозвал. Но за этим стоят реальные и очень опасные последствия.
- Раскол общества. Такая риторика делит общество на «правильных» и «проклятых», на «наших» и «ненаших». Она настраивает друг против друга мужчин и женщин, старшее и младшее поколение, верующих и светских. Она уничтожает возможность диалога и поиска компромиссов.
- Легитимация насилия. Язык ненависти – это всегда первый шаг к насилию физическому. Когда группу людей систематически унижают, называют «трусливыми», «дохлыми», «проклятыми», в обществе создается атмосфера, в которой насилие по отношению к ним воспринимается как нечто допустимое или даже похвальное. Страдают активистки, женщины, не соответствующие «стандарту», жены и дочери в семьях, где мужчины восприняли этот посыл как руководство к действию.
- Дискредитация Церкви. Для образованных, мыслящих людей, особенно молодежи, такие высказывания становятся окончательным приговором. Они видят в Церкви не духовную лечебницу, а заповедник ханжества, мракобесия и женоненавистничества. Это отталкивает от веры тех, кто ищет в ней смысл, а не идеологическое прикрытие для своих страхов и предрассудков.
- Ухудшение демографической ситуации. Ирония судьбы заключается в том, что риторика Ткачева и Стерлигова работает против их же заявленных целей. Чтобы рожать детей, женщина должна чувствовать себя в безопасности, быть желанной и любимой, иметь поддержку общества и государства. Каково же будет женщине рожать детей в обществе, где ее систематически унижают, называют «инкубатором» и обвиняют во всех грехах? Такая атмосфера не стимулирует рождаемость, а подавляет ее. Никто не хочет рожать детей в атмосфере ненависти и давления.
Заключение: Между рясой и проклятием
Дискуссия о юбках и брюках обнажила глубокий разлом. С одной стороны – традиция как живой, развивающийся организм, который помнит свои исторические корни (ряса-платье) и способен к диалогу с современностью (здравомыслящее заявление отца Макария). Это традиция, сфокусированная на главном: на любви, милосердии и спасении души.
С другой стороны – традиция как застывший, мумифицированный идол, которому поклоняются, но который давно потерял связь с духом. Это традиция страха, ненависти и поиска врага. Она предлагает миру не любовь Христову, а скучный набор архаичных запретов и проклятий.
Выбор между этими двумя пониманиями традиции – это не выбор между «старым» и «новым». Это выбор между жизнью и смертью, между духом и буквой, между любовью и ненавистью. Общество, которое позволяет себе скатиться в пучину мизогинии и обскурантизма, подписывает себе приговор. Общество, которое способно сохранить трезвость ума, историческую память и уважение к свободе и достоинству каждого человека – независимо от того, что на нем надето – имеет шанс на будущее.
К счастью, голос отца Макария, голос разума, прозвучал. Пусть он тонет в хоре гневных обличителей, но он есть. И его наличие вселяет надежду, что у Церкви и у общества в целом хватит мудрости не променять вечные ценности на сиюминутную возможность проклясть тех, кто носит не ту одежду. В конце концов, как говорил апостол Павел, «все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6:12). Это можно отнести и к одежде, и к власти, и к собственным фанатичным убеждениям.