Колкости Юлии Петровны уже не ранили.
— Ты даже борщ не умеешь варить по-человечески! И в доме вечный бардак. На кого такая сгодится? И этот ребёнок… Откуда такие волосы? Рыжий цыганёнок! Умная женщина сама бы от денег отказалась, сохранила бы хоть тень самоуважения.
Все эти слёзы, вся боль — всё осталось в прошлом. Единственное, о чём я жалела, — что однажды позволила себе расплакаться при Алине. Дочь не должна была видеть, как рушится вера её матери в справедливость.
— Ты слышишь меня? Он блондин! Я — блондинка! Откуда тут рыжий ген? Выдумываешь!
— Мой дед был огненно-рыжим. Генетика — вещь сложная.
— Врёшь! Ему нужен был наследник, сын! А ты родила девочку, да ещё и такую… сомнительную! Докажи!
«Докажи». Это слово перечёркивало всё: и наши с Артёмом годы, и его восторг, когда мы узнали о беременности, и его гордость, когда Алина сделала первые шаги. Он носил её на плечах, покупал первые книжки, учил кататься на велосипеде. До тех пор, пока его мать не посеяла в нём сомнение. И никакие доводы разума не сработали.
Я молча протянула ей конверт с результатами экспертизы. Она едва взглянула.
— Деньги всё решают! Кого-то подкупила! Хочешь очистить своё имя — пройди ещё раз. Там, где скажем мы!
— Пройдите сами, если вам это так важно. Я знаю правду.
— Мы тратиться на твои фантазии не намерены!
Мне было её почти жаль. Артём ушёл к женщине с двумя сыновьями. Свою кровинку он отверг, а чужих детей водит на футбол и хвалится их успехами в соцсетях. Для них он — кошелёк, но он этого, кажется, не замечает.
Однажды, когда Алины не было дома, он пришёл.
— Она не моя, — бросил он с порога. Это была удобная, комфортная ложь.
— Сделай тест сам, если не веришь. Но ты же её отец. Как ты можешь так просто вычеркнуть её?
— Ты всё подстроила. Я всегда буду знать, что ты лгунья.
Он просто выбрал путь, где ему не придётся ни за что отвечать. Где он — жертва, а не отец, бросивший дочь.
После этого они исчезли из нашей жизни. И слава богу.
Тяжелее было Алине. Она не понимала, почему папа больше не забирает её из школы. Пришлось записать её на продлёнку, что она ненавидела. Учительница была строгой и скучной, дети томились в тишине. Однажды Алина не выдержала и сбежала. Её план был простым: погулять и вернуться к моменту моего прихода.
Её поймали на парковке. Артём как раз высаживал там своего старшего пасынка. Увидев дочь, он не обрадовался, не улыбнулся. Он молча взял её за руку, отвёл обратно в школу и передал учительнице, не сказав ни слова. Как будто подобрал на улице бездомного щенка и сдал в приют.
Одноклассники всё видели. Детская жестокость беспощадна.
— Видимо, ты своему папе теперь не нужна, — бросил кто-то ей вдогонку.
В тот вечер мы плакали вместе. А наутро я обнаружила, что Алина стёрла его номер из своего телефона. В её глазах появилась новая, не по-детски взрослая твёрдость.
Сейчас ей уже тринадцать. Она сама возвращается из школы, греет обед и даже пытается готовить.
Недавно знакомая встретила меня в магазине.
— Ты своего бывшего не видела? У них там с новой скандал! Говорят, она его надувает. А свекровь твоя бывшая теперь вспоминает про внучку, хочет навестить.
— Обойдёмся, — улыбнулась я.
— И Артём всё терпит! Чужих детей возит, развлекает, а свою забыл. Столько шума из-за правды было, а теперь готов мириться с ложью.
Я вздохнула.
— Он просто её по-настоящему любит. А меня — нет. Поэтому ей он прощает всё, а я была виновата уже просто потому, что существовала.
Я шла домой, к своей рыжей, самой родной на свете девочке, и не чувствовала ничего, кроме лёгкости. Мы были свободны от их лжи.